— А это как? — поинтересовался Чарльз Фрек.
— А это так, что никто ни хрена понять не может, — ответил Баррис.
— Ты о чём, Баррис? — спросил Арктур. — Что-то я тебя не пойму.
С пляшущей от веселья физиономией Баррис спародировал голос утёнка Дональда. Фреку и Арктуру понравилось. Оба ухмыльнулись. Баррис погнал Дональда дальше, а под конец ткнул пальцем в карбюратор.
— Что с карбюратором? — уже без улыбки спросил Арктур.
Баррис, обычным голосом, но по-прежнему ухмыляясь во весь рот, ответил:
— У тебя стержень дросселя погнут. Весь карбюратор надо ремонтировать. Иначе в один прекрасный день, когда ты попилишь по шоссе, дроссель перекроется, мотор наполнится и заглохнет, а тут какой-нибудь мудак как раз долбанёт тебя сзади. Вдобавок этот сырой газ, омывающий стенки цилиндра, весьма вероятно, смоет всю смазку, так что твои цилиндры будут поцарапаны и необратимо повреждены{9}.
— А почему стержень дросселя погнут? — поинтересовался Арктур.
Пожав плечами, Баррис принялся разбирать карбюратор дальше. Право ответить на этот вопрос он предоставил самому Арктуру и Чарльзу Фреку, который и так в моторах ни черта не смыслил, а уж тем более когда затевался такой сложный ремонт.
Тут из дома вышел Лакман в броской рубашке и стильных джинсах «ливайс» в обтяжку. В руках у него была книжка, а на носу тёмные очки.
— Я позвонил в одну контору, — сообщил Лакман. — Там посмотрят, какой подержанный карбюратор может для этой машины сгодиться. Они скоро позвонят, так что переднюю дверь я не закрыл.
— Раз уж ты, Боб, этим занялся, — сказал Баррис, — ты мог бы поставить себе четырёхбаррелевый карбюратор вместо этого двухбаррелевого. Но тогда придётся ставить другой коллектор. Мы могли бы достать подержанный, совсем задёшево.
— Будет слишком высокий холостой ход, — заметил Лакман. — Если взять типа рочестеровский четырёхбаррелевый — ты ведь его имеешь в виду? И он не будет как надо переключать. Он не будет включать повышающую передачу.
— Жиклёры холостого хода можно заменить жиклёрами меньшего размера, — парировал Баррис. — Это всё скомпенсирует. А по тахометру Боб сможет следить за оборотами в минуту, чтобы мотор не перебирал оборотов. Благодаря тахометру Боб будет знать, когда не включается повышающая передача. Обычно, чтобы включить повышающую передачу, достаточно бывает просто чуть отпустить педаль газа, если автоматическое соединение с коробкой передач этого само не делает. Я даже знаю, где мы можем достать тахометр. Собственно говоря, у меня одни есть.
— Да-да, — произнёс Лакман. — Очень хорошо. А если Боб в случае крайней необходимости прямо на шоссе от души выжмет газ, чтобы резко получить максимум от редуктора? Тогда карбюратор включит понижающую передачу и даст такие обороты, что разорвёт к ебеням передний сальник — или хуже того, куда хуже. Взорвёт весь мотор.
— Боб увидит скачок стрелки тахометра и осадит назад, — терпеливо отозвался Баррис.
— При обгоне? — спросил Лакман. — Почти обогнав какой-нибудь блядский полуприцеп? Блин, да он волей-неволей должен будет мчать дальше на полной, высокие там обороты или нет. Боб скорее рискнёт взорвать мотор, чем осадит назад, потому как, если он осадит, ему уже никогда этот полуприцеп не обогнать. Он аккурат под него зароется.
— Инерция, — возразил Баррис. — У такой тяжёлой машины хорошая инерция. Она пронесёт Боба дальше, даже если он осадит.
— А как типа в гору? — спросил Лакман. — При обгоне в гору инерция далеко Боба не пронесёт.
Баррис обратился к Арктуру:
— Сколько эта машина… — Он нагнулся посмотреть, какой она марки. — Этот… — Баррис шевелил губами, — «олдс»…
— Этот «олдс» весит порядка пятисот кило, — брякнул Арктур. Чарльз Фрек заметил, как он подмигнул Лакману.
— Тогда ты прав, — согласился Баррис. — При таком лёгком весе большой инерционной массы не получится. Или получится? — Он принялся искать ручку и что-нибудь, на чём писать. — Пятьсот кило, передвигающиеся со скоростью сто двадцать километров в час, создают силу, равную…
— Пятьсот кило, — уточнил Арктур, — если считать всех пассажиров, полный бензобак и большую коробку кирпичей в багажнике.
— А сколько всего пассажиров? — невозмутимо осведомился Лакман.
— Двенадцать.
— Считая водителя?
— Ага.
— Тогда шесть рыл сзади, — сказал Лакман, — и шесть…
— Нет, — возразил Арктур. — Одиннадцать рыл сзади и только один водитель спереди. Так будет больше нагрузки на задние колёса для лучшего сцепления с дорогой. Тогда машина не будет вилять хвостом.
Баррис настороженно поднял взгляд.
— А что, эта машина виляет хвостом?
— Если только сзади одиннадцать рыл не сидят, — ответил Арктур.
— Тогда лучше нагрузить багажник мешками с песком, — посоветовал Баррис. — Хватит трёх стокилограммовых мешков с песком. Тогда пассажиры смогут распределиться более равномерно, и им будет удобней.
— А как насчёт трёхсоткилограммового ящика с золотом в багажнике? — спросил у него Лакман. — Вместо трёх стокилограммовых…
— Ты не отдохнёшь? — пробурчал Баррис. — Я тут пытаюсь вычислить инерционную силу этой машины, передвигающейся со скоростью сто двадцать километров в час.
— Она не даст ста двадцати, — заметил Арктур. — У неё цилиндр сдох. Я хотел тебе сказать. Когда я прошлым вечером ехал домой от универсама 7-11, оттуда поршень вылетел.
— Тогда зачем мы карбюратор разбираем? — поинтересовался Баррис. — В таком случае надо было всю голову разбирать. И даже больше. Вполне возможно, у тебя блок цилиндров треснул. Ага, так вот почему она не заводится.
— А что, твоя машина не заводится? — спросил Чарльз Фрек у Боба Арктура.
— Она не заводится, — объяснил Лакман, — потому что мы с неё карбюратор сняли.
— А зачем мы карбюратор сняли? — озадаченно спросил Баррис. — Я уже забыл.
— Чтобы заменить пружины и всякие мелкие фигулечки, — напомнил ему Арктур. — Чтобы машина снова не наебнулась и нас нечаянно не угрохала. Так нам механик со станции «Юнион» посоветовал.
— Если вы, мудозвоны, прекратите трещать как куча торчков навинченных, — прорычал Баррис, — я всё-таки смогу завершить свои вычисления и сказать вам, как эта конкретная машина с её конкретным весом будет справляться с четырёхбаррелевым карбюратором «рочестер», модифицированным, разумеется, меньшими по размеру жиклёрами холостого хода. — Теперь он явно не на шутку озлился. — Так что ЗАТКНИТЕСЬ!
Лакман раскрыл книжку, которую притащил с собой из дома. Затем вдохнул побольше воздуха, раздувая свою и без того мощную грудь. Бицепсы его тоже вздулись.
— Хочу тебе, Баррис, кое-что почитать, — сообщил он и принялся довольно бегло декламировать. — «Он, кому дано узреть Христа более реального, нежели всякая иная реальность…»
— Что-что? — переспросил Баррис.
Лакман продолжал читать:
— «…нежели всякая иная реальность в Мире, Христа всюду сущего и всюду приумножающего величие, Христа как конечное определение и плазматический Принцип Вселенной…»
— Что это за потетень? — спросил Арктур.
— Шарден. Тейяр де Шарден.
— Бли-ин, Лакман, — протянул Арктур.
— «…такой человек воистину пребывает в зоне, где никакая множественность его не тревожит, но коя тем не менее суть наиактивнейшая мастерская универсального самоосуществления». — Лакман захлопнул книжку.
Испытывая сильнейшие опасения, Чарльз Фрек встал между Баррисом и Лакманом.
— Остыньте, парни.
— С дороги, Фрек, — скомандовал Лакман, занося кулак для убийственно-размашистой плюхи Баррису. — Ну, Баррис, сейчас ты у меня такой пизды огребёшь. Нехуй старших говном обкладывать.
С диким и жалобным блеянием Баррис выронил фломастер с блокнотом, а затем неуверенно драпанул к открытой передней двери дома, вопя на бегу:
— Я слышу, как звонят насчёт подержанного карбюратора!
Все трое смотрели, как он исчезает за дверью.
— Я же просто пошутил, — пробормотал Лакман, потирая нижнюю губу.
— А что, если он прихватит свой пистолет с глушителем? — спросил Чарльз Фрек. Его нервозность перешла все границы. Он начал мало-помалу пододвигаться к своей машине, чтобы в темпе залечь за неё, если Баррис опять появится и затеет беспорядочную пальбу.
— Ладно, продолжим, — предложил Лакману Арктур. И они снова по самые уши погрузились в работу с машиной. Чарльз Фрек тем временем опасливо слонялся вокруг своей машины, недоумевая, какого чёрта его вообще сегодня сюда понесло. Сегодня здесь и не пахло той славной атмосферой, какая тут была раньше. Он сразу почувствовал в шутках какой-то скверный подтекст. Что же тут, блин, не так? — задумался он, а потом с мрачным видом забрался в свою машину и завёл мотор.
Неужели здесь тоже всё становится скверно и тяжело, размышлял Чарльз Фрек, как было последние несколько недель в доме Джерри Фабина? А раньше здесь было славно — все торчали и оттягивались, тащились от кислотного рока, особенно от «Стоунз». Донна сидела в своей кожаной курточке и сапожках, наполняя капсулы, Лакман забивал косяки и рассказывал про семинарские занятия, которые он планирует вести в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса на предмет курения дури и забивания косяков, и как он в один прекрасный день забьёт идеальный косяк, который затем поместят под стекло, в заполненный гелием демонстрационный ящик Зала Конституции как часть Американской истории, рядом с другими подобными предметами примерно такой же значимости. Если оглянуться назад, подумал Чарльз Фрек, даже когда мы с Баррисом недавно сидели в «Фиддлерсе»… даже тогда было лучше. Всё началось с Джерри Фабина, подумал он. Сюда обрушивается то же самое, что унесло Джерри. Как могут такие славные дни, события и моменты так скоро сделаться отвратительными, причём без всякой причины, без всякой реальной причины? Вдруг раз — и перемена. Которую ничто не вызвало.
— Я сваливаю, — сообщил Чарльз Фрек Лакману и Арктуру, которые наблюдали, как он заводит машину.