— На самом деле это мой брат Карл, — тактично вставила дама и оглянулась через плечо. — Если Карл с вами разговаривал… — Тут она с улыбкой махнула рукой. — Знаете, порой он так нервничает из-за этих чеков… Извините, если он сказал… ну, вы понимаете.
— Скажите ему, пожалуйста — выдал Арктур заранее заготовленную фразу, — что, когда он звонил, я был не в себе, и за это я также извиняюсь.
— Да, по-моему, он что-то такое говорил. — Дама выложила ему чек; Арктур отдал ей двадцать долларов.
— Какая-нибудь доплата? — спросил он.
— Никакой доплаты.
— Я тогда просто обезумел, — добавил Арктур, бросив краткий взгляд на чек, а затем убрав его в карман. — Дело в том, что у меня совершенно внезапно умер друг.
— Ах, надо же, какое несчастье, — посочувствовала дама.
— Он куском мяса подавился, — после некоторой заминки уточнил Арктур. — Пока был один у себя в комнате. И никто его не услышал.
— А знаете, мистер Арктур, ведь из-за этого случается гораздо больше смертей, чем принято думать. Я читала, что если вы обедаете с другом и он какое-то время ничего не говорит, а просто сидит молча, следует наклониться к нему поближе и спросить, может ли он разговаривать. Ибо вполне возможно, что он не может; возможно, он подавился и неспособен вам об этом сообщить.
— Да, — кивнул Арктур. — Спасибо. Это правда. И за чек тоже спасибо.
— Очень вам сочувствую насчёт вашего друга, — закивала дама.
— Спасибо, — опять поблагодарил Арктур. — Пожалуй, это был мой лучший друг.
— Это так ужасно, — сказала дама. — А сколько ему было лет, мистер Арктур?
— Тридцать с небольшим, — ответил Арктур. Лакману было тридцать два — тут он не соврал.
— Ах, как ужасно. Я скажу Карлу. И спасибо вам, что вы нашли время сюда зайти.
— Спасибо вам огромное, — поблагодарил Арктур. — И спасибо также мистеру Энгельсону. Большое спасибо вам обоим. — И он вышел из мастерской обратно на тёплый утренний тротуар, моргая от яркого света и мутного воздуха.
Вызвав по телефону-автомату такси, по пути назад к дому Арктур мысленно радовался тому, как славно он выбрался из баррисовской ловушки без всякого скандала. Могло быть гораздо хуже, указывал он себе. Чек оказался на месте. И с самим мудаком сталкиваться не пришлось.
Тут Арктур вытащил чек, чтобы посмотреть, насколько Баррис насобачился подделывать его почерк. Да, этот счёт давно сдох; он сразу это понял по цвету чека. К тому же в банке проставили штемпель «СЧЁТ ЗАКРЫТ». Неудивительно, что слесарь начал метать икру. А затем, внимательнее рассмотрев чек, Арктур вдруг понял, что почерк там — его собственный.
Ничего похожего на почерк Барриса. Идеальная подделка. Арктур в жизни бы не сказал, что чек не его, если бы не помнил, что он его не выписывал.
Чёрт побери, подумал Арктур, сколько таких фокусов Баррис уже провернул? Возможно, он уже присвоил и растратил добрую половину моих средств.
Баррис, подумал он затем, просто гений. Хотя, с другой стороны, это, скорее всего, скопировано по кальке или выполнено ещё каким-то механическим способом. Но я никогда не выписывал чека «Замочных дел мастеру Энгельсону» — как же тогда это могло быть скопировано? Это единственный чек. Передам-ка я его графологам из отдела, решил Арктур. Пусть прикинут, как это было проделано. Быть может, просто практика, практика и ещё раз практика.
А что до этих заморочек с грибами… Просто подойду к нему, подумал он, и скажу, что слышал от людей, как он пытается всучить им грибные дозняки. И потребую, чтобы он это прекратил. Скажу, что до меня дошла информация от кого-то сильно этим встревоженного.
Однако, подумал Арктур, это всего лишь случайные указания на тайные махинации Барриса, обнаруженные при первом же просмотре. Всего лишь образчики того, чему мне придётся противостоять. Один Бог знает, что он ещё провернул. У Барриса целая куча свободного времени, чтобы всюду слоняться, читать справочники, строить планы, интриги, заговоры и тому подобное… Быть может, подумал он, мне следует прямо сейчас сделать контрольную запись моего телефона и выяснить, прослушивается он или нет. У Барриса целый ящик всяких электронных приспособлений, а даже «Сони», к примеру, производит и продаёт индукционные катушки, которые можно использовать как устройство для прослушивания телефона. Так что мой телефон наверняка прослушивается. И уже давно.
Это, подумал он, вдобавок к тому необходимому телефонному жучку, что был недавно для меня установлен.
Пока машина неслась вперёд, Арктур снова принялся разглядывать чек. А что, если я сам его выписал, вдруг подумал он. Что, если его выписал Арктур? Пожалуй, я это и сделал, подумал он; злоебучий придурок Арктур сам выписал этот чек, причём явно второпях. Буквы идут под наклоном — значит, он по какой-то причине сильно спешил. И в спешке схватил не ту чековую книжку, а потом напрочь про всё забыл.
Забыл, подумал он, про тот раз, когда Арктур…
Was grinsest du mir, hohler Schädel, her?
Als dass dein Hirn, wie meines, ernst verwirret
Den leichten Tag gesucht und in der Dammrung schwer,
Mit Lust nach Wahrheit, jammerlich geirret.[2]
…вытряхнулся с колоссальной торчковой тусовки в Санта-Ане, где он познакомился с той невысокой блондиночкой со стрёмными зубами, длинными прямыми волосами и большой жопой, но при всём при том такой энергичной и дружелюбной… Арктур тогда удолбался по самый небалуй и никак не мог завести машину. Возникали какие-то бесконечные заморочки — той ночью было проглочено, вколото и вынюхано страшное количество наркоты, и всё это продолжалось почти до рассвета. Столько Вещества С — и очень «примо». Очень-очень «примо». Его любимого.
Подаваясь вперёд, он сказал водителю:
— Остановите у той заправки. Я там слезу.
Расплатившись с водителем и выбравшись из машины, Арктур вошёл в телефон-автомат, посмотрел в записной книжке номер слесаря и позвонил. Ответила пожилая дама.
— «Замочных дел мастер Энгельсон» слушает…
— Это опять мистер Арктур. Извините, что беспокою. Какой адрес записан у вас для звонка — служебного звонка, по которому был выписан мой чек?
— Позвольте я посмотрю. Минутку, мистер Арктур. — Стук телефонной трубки.
Далёкий и глухой мужской голос:
— Кто это? Арктур?
— Да, Карл. Пожалуйста, помолчи. Он только что заходил…
— Дай-ка я с ним поговорю.
Пауза. Затем снова пожилая дама:
— Так. Вот у меня этот адрес, мистер Арктур. — И она зачитала его домашний адрес.
— Именно туда вызвали вашего брата? Сделать ключ?
— Минутку. Карл, ты помнишь, куда ты ездил, чтобы сделать ключ для мистера Арктура?
Далёкий мужской голос рявкнул:
— На Кателлу.
— Не к нему домой?
— На Кателлу!
— Куда-то на Кателлу, мистер Арктур. В Анахайме. Нет, подождите… Карл говорит, это в Санта-Ане, на Мейне. А что…
— Спасибо, — пробормотал он и повесил трубку. Санта-Ана. Мейн. Именно там и была та блядская торчковая тусовка. Той ночью я, наверное, сдал полиции штук тридцать имён и столько же номерных знаков. Тусовка была не простая. Из Мексики тогда прибыла большая партия; покупатели её разбирали и, как это обычно у них водится, тут же пробовали. Половина из них теперь, надо полагать, уже арестована специально подосланными для перекупки агентами… чёрт возьми, подумал Арктур, ту ночь я до сих пор помню — вернее, помню, что помню. И никогда не вспомню как надо.
Впрочем, Барриса это всё равно не оправдывало. Он злонамеренно выдал себя в том телефонном разговоре за Арктура. Правда, теперь получалось, что он всё изобрёл на ходу — сымпровизировал. Блин, подумал он, наверное, Баррис был тем вечером сильно удолбан и просто сделал то, что делает большинство мудаков, когда они удолбаны. Типа упоения происходящим. Чек точно выписал Арктур; Баррису просто случилось взять трубку. И своими палёными мозгами прикинуть, что это клёвый прикол. Обычная безответственность — и не более.
Вдобавок, рассуждал он, снова вызывая по телефону-автомату такси, Арктур уже долгое время не был способен уладить проблему с этим чеком. Чья же тут вина? Снова достав чек, он посмотрел на дату. Блин, уже полтора месяца прошло! И я тут ещё болтаю про безответственность! Да за такое Арктура давно могли бы свинтить и пристроить на нары — слава Богу, что этот психованный Карл так и не сходил к окружному прокурору. Наверное, это любезная пожилая сестра его удержала.
Арктуру, решил он, лучше бы покрепче за свою жопу держаться; он сам сделал несколько пакостей, про которые я до сих пор понятия не имел. Баррис тут не единственный — а быть может, даже и не главный. Во-первых, по-прежнему остаётся неясной причина острой и напряжённой злобы, испытываемой Баррисом к Арктуру; без причины человек так всерьёз и надолго не намыливается подпаливать своему ближнему задницу. И ведь Баррис не пытается нагадить кому-то ещё — скажем, Лакману, Чарльзу Фреку или Донне Готорн. Баррис больше всех прочих способствовал отправке Джерри Фабина в федеральную клинику, и он добр ко всем животным в доме.
Как-то раз Арктур собирался отправить одну из собак — чёрт, как же её звали, ту чёрненькую, Полли или ещё как-то? — к ветеринарам, чтобы её усыпили. Её просто невозможно было ни к чему приучить. И Баррис тогда провёл с Полли многие часы, даже сутки, нежно её дрессируя, разговаривая с ней, пока она не успокоилась и чему надо не обучилась, так что её не пришлось приканчивать. Питай Баррис чёрную злобу ко всему, что шевелится, он нипочём бы временами не был способен на такую доброту.
— Такси слушает, — откликнулся телефон.
Он дал адрес бензозаправки.
И если слесарь Карл распознал в Арктуре тяжёлого торчка, размышлял он, мрачно слоняясь в ожидании такси, то здесь не вина Барриса. Когда Карл подкатил на своём пикапчике в 5 утра, чтобы сделать ключ для арктуровского «олдса», Арктур, надо полагать, расхаживал по тротуарам из клубничного желе, взбирался по отвесным стенам, отбивался от рыбьих глаз, мохнатых медуз и прочих глючных тварей. А где-то поблизости как пить дать маячил метровый контрактник на тележке. Тогда-то Карл и сделал свои выводы. Пока слесарь выпиливал новый ключ, Арктур, наверное, плавал вверх-вниз, как мыльный пузырь, стоял на голове без помощи рук и говорил ушами. Неудивительно, что Карла это никак не порадовало.