— Ага, — сказал он.
— Вот швабра. Вот ведро. Как по-твоему, ты знаешь, как это делается? Как ванную моют? Начни, а я за тобой понаблюдаю и буду подсказывать.
Он притащил ведро к крану на задней веранде, налил туда жидкого мыла, а затем пустил горячую воду. Теперь у него перед глазами была только пена на поверхности. Ещё был шум льющейся воды.
Впрочем, он расслышал голос незримого для него Джорджа.
— Не очень полное, а то не поднимешь.
— Ага.
— Ты не совсем понимаешь, где находишься, — вскоре заметил Джордж.
— Я в «Новом Пути».
— В котором «Новом Пути»?
— В Санта-Ане.
Джордж поднял ведро, показывая, как лучше держать проволочную ручку и как раскачивать ведро при ходьбе, чтобы вода не выливалась.
— Потом, наверное, переведём тебя на остров или на одну из ферм. Но сначала мытьё посуды пройдёшь.
— Это я могу, — сказал он. — Мытьё посуды.
— А животных любишь?
— Ага.
— А земледелие?
— Животных.
— Ладно, посмотрим. Подождём, пока поближе с тобой не познакомимся. Да это и не очень скоро будет. Здесь так и так все по месяцу на мытье посуды стоят. Все, кто сюда приходит.
— Мне бы типа хотелось на природе, — сказал он.
— У нас несколько разных участков. Мы определяем, кому какой лучше подходит. Знаешь, ты можешь здесь курить, хотя это не поощряется. Здесь не «Синанон»; там вообще курить нельзя.
— У меня нет сигарет, — сказал он.
— Мы выдаём каждому жильцу по пачке в день.
— А деньги?
У него их не было.
— Это бесплатно. Тут всё бесплатно. Всё, что надо, ты уже заплатил. — Джордж взял швабру, сунул в ведро и показал, как мыть.
— А почему у меня денег нет?
— Потому же, почему и бумажника. И фамилии. Но тебе всё вернут. Именно это мы и хотим сделать — вернуть тебе то, что у тебя отобрали.
— Туфли не по размеру, — сказал он.
— Мы зависим от пожертвований, но только новых вещей, из магазинов. Потом мы, наверное, с тебя мерку снимем. Ты все туфли в коробке попробовал?
— Ага, — сказал он.
— Ладно, вот тебе ванная на первом этаже. Вначале займись ею. Затем, когда сделаешь — по-настоящему хорошо сделаешь, идеально, — бери ведро со шваброй и топай наверх. Я тебе покажу там ванную. Дальше будет ванная на третьем этаже. Но чтобы подняться на третий этаж, тебе нужно спросить разрешения, потому что там живут тёлки. Так что вначале спроси кого-нибудь из персонала; никогда не поднимайся туда без разрешения. — Джордж хлопнул его по спине. — Ну как, Брюс? Порядок? Всё понял?
— Ага — сказал Брюс, надраивая пол.
— Ты будешь делать эту работу, — объяснил Джордж, — ванные мыть, пока не сможешь делать работу получше. А вообще-то не важно, чем человек занимается. Главное, чтобы он всё делал как надо и этим гордился.
— А я когда-нибудь стану, каким был? — спросил Брюс.
— Каким ты был, ты сюда попал. Если ты снова станешь, каким был, рано или поздно опять сюда попадешь. Причём в следующий раз можешь не перетащиться. Что, нет? Тебе ещё повезло, что ты здесь — ты еле-еле сюда добрался.
— Меня кто-то сюда привёз.
— Ты счастливчик. В следующий раз тебя могут не привезти. Просто вывалят на обочину и скажут, что так и было.
Он продолжал драить пол.
— Сперва лучше заняться раковинами, потом ванной, потом унитазами, а уж пол в последнюю очередь.
— Ага, — сказал он и поставил швабру.
— Тут нужна сноровка. Ничего, научишься.
Сосредоточиваясь, Брюс увидел перед собой трещины в эмали ванны. Тогда он побрызгал на трещины очистителем и пустил горячую воду. Поднялся пар, и он стоял в облаке, пока пара становилось всё больше и больше. Ему нравился запах.
После ленча Брюс сел в комнате отдыха и стал пить кофе. Никто с ним не заговорил — все понимали, что он ещё переламывается. Сидя и потягивая кофе из чашки, он слышал их разговор. Тут все друг друга знали.
— Если бы ты смотрел глазами мертвеца, ты по-прежнему мог бы видеть, но не смог бы управлять глазными мышцами, а значит, не смог бы фокусироваться. Ты не смог бы повернуть голову или глазные яблоки. Ты только смог бы ждать, пока мимо проследует какой-нибудь объект. Ты был бы скован. Просто ждал бы и ждал. Жуткая была бы сцена.
Брюс смотрел на пар от кофе — только на него. Пар поднимался; ему нравился запах.
— Эй.
Его коснулась чья-то рука.
Женская рука.
— Эй.
Он немного повернул глазные яблоки.
— Ты как?
— Нормально, — сказал он.
— Тебе уже лучше?
— Мне нормально, — сказал он.
Брюс наблюдал за паром, поднимающимся от кофе; он не смотрел ни на женщину, ни на кого-то ещё. Только смотрел и смотрел на свой кофе. Ему нравилось, что запах такой тёплый.
— Ты мог бы кого-то видеть, только когда они проходили бы прямо перед тобой. Только там, куда бы ты смотрел, и больше нигде. Или если бы лист или ещё что-то проплыло бы у тебя перед глазами, только это бы навсегда и осталось. Только лист. Повернуться ты бы не смог.
— Ага, — сказал он, обеими руками сжимая кофейную чашку.
— Прикинь, каково быть разумным, но не живым. Видишь и даже что-то соображаешь, но не живёшь. Только смотришь. Что-то узнаёшь, но не живёшь. Человек может умереть и существовать дальше. Порой то, что смотрит на тебя из чьих-то глаз, быть может, умерло ещё в детстве. Оно там мёртвое, но по-прежнему смотрит. На тебя смотрит не просто тело, в котором ничего нет; там что-то есть, но мёртвое. Всё смотрит и смотрит; оно не может перестать смотреть.
— Именно это и значит умереть, — подключился к беседе кто-то ещё. — Когда ты не можешь перестать смотреть на то, что там перед тобой оказалось. На какую-нибудь чёртову ерундовину, которая там прямо перед тобой. Когда ты ничего не можешь с этим поделать — типа выбрать там что-нибудь или изменить. Ты только можешь принять то, что там есть, как оно есть.
— Как бы тебе понравилось целую вечность глазеть на пивную банку? Быть может, не так и плохо. По крайней мере, нечего бояться.
Перед обедом, который им подавали в столовой, у них было время Понятий. Несколько Понятий записывалось разными сотрудниками на классной доске и обсуждалось.
Брюс сидел, сложив руки на коленях, наблюдая за полом и прислушиваясь к тому, как греется большой кофейник; тот вдруг принялся делать «буль-буль», и этот звук его напугал.
«Живые и неживые твари обмениваются свойствами».
Рассаживаясь в столовой на складных стульях, все это обсуждали. Похоже, они были знакомы с этим Понятием. Очевидно, каждое Понятие составляло часть образа мыслей «Нового Пути»; возможно, их запоминали, а затем снова и снова обдумывали. «Буль-буль».
«Устремление неживых тварей сильнее устремления живых тварей».
Они заговорили об этом. «Буль-буль». Шум кофейника становился всё сильнее и всё больше пугал Брюса, но он не двигался и не смотрел в ту сторону; просто сидел, где сидел, и слушал. Ему было трудно слушать, о чём они говорили — из-за кофейника.
— Мы накапливаем внутри себя слишком много неживого устремления. И обмениваемся… чёрт, может, кто-нибудь сходит и посмотрит на этот проклятый кофейник, чего там с ним такое?
Последовал перерыв, пока кто-то ходил посмотреть на кофейник. Брюс сидел, глядя на пол и ожидая.
— Я снова это запишу. «Мы обмениваем слишком много пассивной энергии на окружающую действительность».
Они и это обсудили. Кофейник умолк, и они потопали наливать себе кофе.
— Хочешь кофе? — Голос за спиной, прикосновение. — Нед? Брюс? Как его? Брюс?
— Ага. — Он встал и последовал за ними к кофейнику. Дождался своей очереди. Они смотрели, как он кладёт в чашку сливки и сахар. Потом наблюдали, как он возвращается к своему стулу — к тому же самому. Брюс убедился, что снова нашёл стул, чтобы опять усесться и слушать дальше. Тёплый кофе и пар вселяли в него добрые чувства.
«Активность не обязательно означает жизнь. Квазары активны. А медитирующий монах не неживой».
Брюс сидел, глядя на пустую чашку. Чашка была большая, фарфоровая. Перевернув её, он обнаружил на донышке печатные буквы и растрескавшуюся глазурь. Чашка выглядела старой, и она была изготовлена в Детройте.
«Движение по кругу — самая мёртвая форма вселенной».
Другой голос произнёс:
— Время.
Он знал на это ответ. Время круглое.
— Да, пора сделать перерыв, но нет ли у кого-нибудь краткого финального комментария?
— Что ж, следовать по пути наименьшего сопротивления — таков закон выживания. Следовать, не вести.
Другой голос, постарше:
— Да, последователи переживают вождя. Как с Христом. А не наоборот.
— Нам лучше поесть, потому как Рик теперь прекращает обслуживать ровно в пять пятьдесят.
— Поговорим об этом в Игре, не сейчас.
Стулья застонали, заскрипели. Брюс тоже встал, отнёс свою старую чашку на поднос к остальным и присоединился к очереди. Вокруг себя он чувствовал запахи холодной одежды — хорошие запахи, но холодные.
Они вроде как говорят, что пассивная жизнь хорошая, подумал он. Но ведь нет такой вещи, как пассивная жизнь. Это противоречие.
Потом он задумался, что такое жизнь, что это означает. Возможно, он просто не понимал.
Прибыла большая партия пожертвований — много яркой одежды. Несколько человек стояли с целыми охапками, а некоторые уже надели рубашки, примеряя их и получая одобрение.
— Эй, Майк. А ты пижон.
В центре комнаты отдыха стоял невысокий коренастый мужчина с курчавыми волосами и курносой физиономией; недовольно хмурясь, он ощупывал свой ремень.
— Да как он тут застёгивается? Не понимаю, как его тут закрепить. Почему он не отпускается? — У него был широкий ремень без пряжки с металлическими кольцами, и мужчина не знал, как подтянуть кольца. Оглядываясь и весело поблёскивая глазами, он заметил: — Похоже, мне специально дали такой, с которым вообще никому не справиться.