Брюс по-прежнему прислушивался — место, которое они описывали, было ему интересно. Порой, когда ты звонил, номер телефона был занят, или тебе говорили: «Извините, вы ошиблись номером». Тогда ты снова звонил по тому же самому номеру и попадал на того человека, который тебе был нужен.
Когда ты отправлялся к врачу, врач был только один-единственный, и он специализировался по всем болезням. У этого врача было одно-единственное лекарство. Поставив тебе диагноз, он прописывал это самое лекарство. Ты приносил рецепт в аптеку, чтобы его отоварить, но фармацевт никогда не читал, что там написал врач, и давал тебе единственную пилюлю, которая имелась в аптеке. Пилюлей этой был аспирин, и он излечивал решительно всё на свете.
Если ты нарушал закон, ты мог нарушить только один закон, который все то и дело нарушали. Мент прилежно всё записывал — какой закон, какое нарушение — всякий раз одно и то же. За любое нарушение закона всегда полагалось одно и то же наказание, и всякий раз проходило бурное обсуждение, не отменить ли в данном случае смертную казнь. Однако этого никак нельзя было сделать, ибо тогда даже за переход улицы на красный свет не полагалось бы никакого наказания. Таким образом, всё шло по правилам, и в конечном итоге сообщество полностью выжигалось и отмирало. Вернее, не выжигалось — все и так уже были выжжены. Люди просто пропадали один за другим, по мере нарушения закона, и типа умирали.
Наверное, подумал Брюс, когда до людей доходили слухи, что умер последний из них, они говорили: «Интересно, какими были те люди. Надо бы посмотреть. Ладно, тогда мы в четверг снова заедем». Хотя он и не был в этом уверен, он рассмеялся, а потом сказал это вслух, и тогда рассмеялись все остальные в комнате отдыха.
— Очень хорошо, Брюс, — сказали они.
Потом это сделалось чем-то вроде местного прикола. Когда кто-то в Самарканд-хаусе чего-то не понимал или не мог найти того, за чем его послали, скажем, рулон туалетной бумаги, он говорил: «Ладно, тогда я в четверг снова заеду». В целом это было поставлено в заслугу Брюсу. Его поговорка. Как у комиков на телевидении, которые каждую неделю снова и снова повторяют один и тот же прикол. Это выражение привилось в Самарканд-хаусе и значило нечто важное для всех его обитателей.
Позднее, как-то вечером за Игрой, когда они по очереди ставили в заслугу каждому то, что он привнёс в «Новый Путь» в смысле Понятий, Брюсу поставили в заслугу привнесение туда юмора. Он привнёс с собой способность видеть вещи в смешном свете, как бы плохо ему ни было. Все рассевшиеся в кружок захлопали в ладоши, и, подняв взгляд, Брюс потрясённо увидел целый круг улыбок. Все глаза были тёплыми от одобрения, и шум их аплодисментов ещё очень долго оставался у него внутри — в самом сердце.
Глава семнадцатая
В конце августа того же года, через два месяца после того, как Брюс попал в «Новый Путь», его перевели на ферму в Напа-Вэлли, вдали от побережья в Северной Калифорнии. В той местности располагалось множество прекрасных калифорнийских виноградников.
Дональд Абрахамс, исполнительный директор «Нового Пути», подписал приказ о переводе. А предложение выдвинул Майкл Веставэй — сотрудник, с некоторых пор сделавшийся непосредственно заинтересованным в дальнейшей судьбе Брюса. В особенности после того, как Игра ему помочь не смогла. По сути, она только ухудшила его состояние.
— Тебя зовут Брюс, — произнёс управляющий фермой, когда Брюс со своим чемоданом неловко выбрался из машины.
— Меня зовут Брюс, — сказал он.
— Вот, Брюс, хотим какое-то время попробовать тебя на сельхозработах.
— Ага.
— Думаю, Брюс, тебе здесь понравится больше.
— Думаю, мне здесь понравится, — сказал он. — Больше.
Управляющий фермой внимательно его оглядел.
— Смотрю, тебя недавно постригли.
— Да, меня постригли. — Брюс погладил свой бритый череп.
— За что?
— Меня постригли, потому что нашли меня в женских помещениях.
— Это в первый раз?
— Нет, это во второй раз. — После некоторой паузы Брюс пояснил: — В первый раз я впал в буйство. — Он стоял, так и держа в руках чемодан. Наконец управляющий дал ему знак поставить чемодан на землю. — Я нарушил закон ненасилия.
— И что ты сделал?
— Я бросил подушку.
— Ладно, Брюс, — буркнул управляющий. — Пойдём со мной, я покажу тебе, где ты будешь спать. У нас здесь нет центрального жилого здания; на каждых шесть человек приходится небольшая хижина. Там они спят и готовят себе еду, когда не работают. Здесь нет никаких сеансов Игры. Только работа. Так что, Брюс, Игры для тебя закончились.
Брюса это, похоже порадовало; на лице его появилась улыбка.
— Горы любишь? — Управляющий указал вправо. — Вон, посмотри. Горы. Снега, правда, нет, но всё равно горы. Слева — Санта-Роза; на тех горных склонах потрясающий виноград выращивают. А мы тут никакого винограда не выращиваем. Разные другие сельхозпродукты, но не виноград.
— Люблю горы, — сказал Брюс.
— Ну так посмотри на них. — Управляющий снова указал пальцем. Брюс не посмотрел. — Мы тебе шляпу организуем, — пообещал управляющий. — Без шляпы ты работать в поле не сможешь, особенно пока у тебя башка бритая. Пока не раздобудем тебе шляпу, на работу не выходи. Усёк?
— Пока у меня не будет шляпы, я на работу не выйду, — сказал Брюс.
— Воздух здесь чудный, — заметил управляющий.
— Люблю воздух, — сказал Брюс.
— Ещё бы, — отозвался управляющий, давая Брюсу знак взять чемодан и следовать за ним. Гпядя на Брюса, он чувствовал неловкость; не знал, что сказать. Впрочем, так бывало всякий раз, когда прибывал такой народ. — Мы тут, Брюс, все воздух любим. На самом деле — все-все. Это у нас общее. — А больше, пожалуй, и ничего, подумал управляющий.
— Я смогу видеться с друзьями? — спросил Брюс.
— Ты имеешь в виду тех, что остались в том здании? в Санта-Ане?
— Да, с Майком, Лорой, Джорджем, Эдди, Донной и…
— Люди из жилых зданий на фермы не выезжают, — объяснил управляющий. — Здесь закрытый участок. Но ты, скорее всего, будешь раз-другой в году туда возвращаться. У нас бывают встречи на Рождество, а также на…
Брюс вдруг остановился.
— А следующая, — продолжил управляющий, давая ему знак идти дальше, — будет на День Благодарения. По такому случаю мы на два дня отсылаем всех работников в их первоначальные места проживания. Затем работники снова возвращаются сюда до Рождества. Так что ты снова увидишься со своими друзьями. Если их, конечно, не переведут на другие участки. Это через три месяца. Но здесь, в «Новом Пути», тебе не полагается заводить каких-либо отношений один на один — разве тебе не говорили? Тебе полагается контактировать только с семьёй в целом.
— Я понимаю, — сказал Брюс. — Нас заставили заучить это как часть Символа Веры «Нового Пути». — Оглядевшись, он спросил: — Можно мне водички попить?
— Мы покажем тебе, где тут источник. Он будет у тебя в хижине, но есть тут и один общий на всю семью. — Управляющий повел Брюса к одному из сборных домиков. — Этот фермерский участок является закрытым, потому что у нас тут есть экспериментальные и гибридные посевы, которые нам крайне важно сохранить от заражения насекомыми. Каждый, кто сюда поступает, даже сотрудник, посыпает пестицидами свою одежду, обувь и волосы. — Он выбрал первую попавшуюся хижину. — Итак, твоя будет 4-Г, — решил управляющий. — Сможешь запомнить?
— Они все похожи, — сказал Брюс.
— Можешь приколотить к ней какую-нибудь штуковину, чтобы легче было эту хижину узнавать. Приколоти что-нибудь цветное. Тогда несложно будет запомнить. — Управляющий распахнул дверь хижины — оттуда повеяло жарким смрадом. — Пожалуй, для начала поставим тебя на артишоки, — размышлял он вслух. — Придётся тебе надевать перчатки — а то у них колючки.
— Артишоки, — сказал Брюс.
— Чёрт возьми, у нас тут и грибы есть. Экспериментальные грибные фермы — загерметизированные, разумеется. Садоводам-грибникам обязательно требуется герметизировать урожай, чтобы не допустить заражения грядок патогенными спорами. Грибные споры, понятное дело, по воздуху переносятся. Это большая угроза для всех грибников.
— Грибы, — сказал Брюс, входя в тёмную, жаркую хижину. Управляющий смотрел, как он туда входит.
— Да, Брюс, — сказал он.
— Да, Брюс, — сказал Брюс.
— Брюс! — рявкнул управляющий. — Проснись!
Он кивнул, стоя в затхлом сумраке хижины, по-прежнему держа в руках чемодан.
— Ага, — сказал он.
Как только темно, сказал себе управляющий, они сразу носом клевать начинают. Будто цыплята.
Овощи среди овощей, подумал он. Грибы среди грибов. Выбери нужное.
Включив электрическую лампочку под потолком хижины, он стал показывать Брюсу, как обращаться с выключателем. Брюса это, похоже, мало волновало; теперь он вдруг снова заметил горы и стоял, неотрывно на них глазея, словно впервые осознал их присутствие.
— Горы, Брюс, горы, — заметил управляющий.
— Горы, Брюс, горы, — сказал Брюс, продолжая глазеть.
— Эхолалия, Брюс, эхолалия, — подколол управляющий.
— Эхолалия, Брюс…
— Ладно, Брюс, — оборвал его управляющий и захлопнул за ним дверь хижины. Пожалуй, поставлю его на что-нибудь попроще, подумал он. На морковь. Или на свёклу. На что-то, что не слишком его озадачит.
А на другой койке там есть ещё овощ. Для компании. Пусть хоть всю жизнь клюют носами в унисон. Целые их грядки. Целые акры.
Брюса развернули лицом к полю, и он увидел посевы кукурузы, подобные неровным выступам. Мусор растёт, подумал он. Здесь мусорная ферма.
Затем он нагнулся и у самой земли различил голубенький цветочек. Множество таких цветочков на коротких стебельках. Как стерни. Мякина.
Теперь, когда его лицо оказалось в достаточной близости, Брюс видел великое множество голубых цветочков. Словно злые духи среди высоких кукурузных посевов. Сокрытые внутри. Как сажало множество фермеров — один посев внутри другого, по концентрическим кругам. Как, вспомнил он, мексиканские фермеры устраивают свои плантации марихуаны: трава окольцована более высокими растениями, чтобы федеральные сотрудники не засекли её с джипа. Тогда её, впрочем, можно с вертолёта засечь.