— А может, это совсем даже и неважно? Ну, в самом деле, какое сейчас имеет значение, что там творилось с Николаем Назаровичем сорок шесть лет назад? Сам-то Николай Назарович уже умер!
— Может быть, это и так. Да только его опыт, может вам, Василий, ценную службу сослужить. Не спешите забывать прошлое. Я неоднократно убеждался в том, что события, связанные с большими деньгами, всегда отбрасывают длинные тени.
6
Утром следующего дня сыскные агенты Агафон Иванов и Владислав Гаевский начали свой рабочий день с краткого доклада начальнику Сыскной полиции действительному статскому советнику Ивану Дмитриевичу Путилину. С их слов выходило, что преступление на даче покойного купца Николая Назаровича Соковникова действительно было совершено.
— Получается, что известный всей столице богач денег в доме не держал, что смешно и прямо абсурдно, — подвёл итог докладу Иванов. — Кроме того, нам так никто и не смог показать весьма ценный образ Святого Николая Угодника, прямо названный в завещании покойного. Его просто-напросто нет в доме. Посему мы просили бы вашей санкции, Иван Дмитриевич, на оформление обыскного ордера, дабы покопаться в квартире Селивёрстова.
— Я понял ваши подозрения в адрес этого человека, — кивнул начальник полиции, — но не следует переоценивать их важность. Вполне возможно, что его «подставили», а он по своему недомыслию «подставился». Понимаете, что я хочу сказать? Там целый ряд лиц должен вас заинтересовать: и купец Локтев, и лакей, и плотник, заделывавший окна. Все они заходили в спальню и пребывали там неопределённо долго. Не один только Селивёрстов «засветился». Далее: что это за список у тебя в руках, Агафон?
Путилин кивнул на несколько листов бумаги, с которыми Иванов зашёл к нему в кабинет.
— Тут у меня несколько списков, ваше высокопревосходительство. Первый — это список друзей покойного. Так сказать, его ближний круг. Те, кто попал в завещание и кто не попал, — пояснил Агафон.
— Покажи-ка, — Путилин взял бумаги и принялся их читать, по ходу задавая вопросы. — Кто такая Епифанова? Никодим — это какого монастыря игумен? Купец Куликов — это который из трёх?
Агафон и Владислав в два голоса принялись объяснять начальнику кто есть кто в списке. Путилин вроде бы остался доволен и, пробормотав что-то вроде: «явных бандитов тут нет», на секунду задумался. Агафон между тем продолжал:
— Второй список — это люди, побывавшие в услужении у Николая Назаровича Соковникова в течение последнего года. Мы узнали, что скопец служителей своих притеснял, мог обидеть незаслуженно, и вообще скор был на расправу. Так что мы взяли у управляющего список людей, бывших в прислуге у покойника, так, на всякий случай, вдруг фамилия какая знакомая мелькнёт…
— Ну-ну, — закивал Путилин, — И как, фамилия мелькнула?
Он принял из рук сыскного агента ещё пару листов, принялся их читать.
— …Васька Чебышев, — негромко уронил Агафон и примолк, давая возможность Путилину самому сообразить, что же эта фамилия может значить.
— Васька Чебышев? — задумчиво повторил начальник Сыскной полиции. — Уж не тот ли?
— Он самый, Иван Дмитриевич, — кивнул Агафон.
— Только я его что-то в этом списке не вижу.
— А его в этом списке и нет. Этот список составлен управляющим, и господин Селиверстов то ли забыл Ваську включить в него, то ли почему-то не захотел… Зато Васька Чебышев присутствует в другом списке, в том, который подготовил по нашей просьбе пристав, — с э тими словами Агафон подал Путилину последние листки, которые до того держал в руках. — Мы попросили пристава дать нам список работников покойного Соковникова, чьи паспорта регистрировались Лесной частью на протяжении последнего года.
— Вот там-то Чебышев и всплыл, — добавил Гаевский.
— Ага, вот оно что, — усмехнулся Путилин, — Слукавил, выходит, господин управляющий…
— Ну, вроде как, — с усмешкой переглянулись сыщики.
Василий Иванович Чебышев был не то чтобы легендой уголовного мира Санкт-Петербурга, но преступником, безусловно, ловким и умным, тонко чувствующим полицейскую игру. Менее года назад он проходил по большому делу, связанному с разоблачением банды извозчиков-грабителей, промышлявших заблаговременно подстроенными нападениями на пассажиров. Такой вид преступного промысла в девятнадцатом столетии получил довольно широкое распространение в столице и шумные разоблачения буйных возниц не являлись чем-то исключительным. Сыскная полиция пребывала в твёрдой уверенности, что двадцатишестилетний Чебышев, член большой нижегородской артели извозчиков, являлся одним из вождей довольно крупной банды грабителей. Однако Василий неожиданно ловко вывернулся из рук правосудия; никто из подельников на него не показал, никаких улик или изобличающих его свидетельств сыщикам получить так и не удалось. Единственное, что Чебышеву было инкриминировано — использование в качестве тягла не принадлежавшей ему кобылы, но примечательным оказалось то, что даже законный владелец лошади о краже не заявил и иск подозреваемому вчинить отказался. Василий Иванович, отсидевший в тюремном замке одиннадцать месяцев, с честью прошёл через допросы, очные ставки и суд и в конечном итоге по вердикту жюри присяжных оказался оправдан, хотя и «оставлен в подозрении».
Теперь вот получалось, что этот хитрый, умный и по-своему очень обаятельный — несмотря на мрачную преступную специализацию — человек появлялся в окружении покойного Николая Назаровича Соковникова.
— Когда и кем Чебышев работал у нашего миллионщика? — уточнил Путилин.
— Паспорт был прописан двадцать пятого апреля сего года, а выписан — девятнадцатого мая, — ответил Иванов. — Считалось, что Чебышев устроен при конюшне.
— Гм, рассчитан, стало быть, за три месяца до смерти. А управляющий постарался от вас сей факт скрыть.
— Именно так, ваше высокоблагородие!
— Надеюсь, господину Селивёрстову вы не сказали о том, что его маленькое лукавство раскрыто…
— Никак нет, ваше высокоблагородие, мы ж не первый день в сыске, — заверил начальника Агафон Иванов.
— Вот и хорошо, пусть пока остаётся в счастливом неведении. А мы покамест поглядим, куда можно будет во всей этой истории Василия Чебышева определить.
Путилин задумался на миг, потом подытожил:
— Вот что, орлы, давайте так: обыскной ордер я вам обеспечу; вы покамест время не теряйте, сбегайте, познакомьтесь с публикой из этого списка. С кого начнётё — выбирать вам.
— Полагаю, ваше высокоблагородие, начинать надо с биржевого маклера Бесценного, он лучше других мог быть осведомлён о денежных делах Соковникова, ну и, скажем, с купца Куликова. Последний был вроде бы хорошим другом покойного миллионщика, — поспешил ответить Иванов. — Чебышев, ежели он в столице, никуда от нас не денется. Сначала надо внести ясность в вопрос о том, какими деньгами располагал Соковников накануне смерти…
— Что ж, логично, возражений нет, — подытожил Путилин. — Действуйте. Часам к двум-трём пополудни подтягивайтесь сюда, думаю, ордер будет уже вас ждать, — с этим словами Путилин отпустил подчинённых.
Спускаясь по лестнице, сыскные агенты быстро распределили объекты работы; решили, что на Фондовую биржу отправится Иванов, а к купцу — Гаевский. С тем и разбежались: день обещал оказаться богатым на события, потому мешкать никак было нельзя.
В это же самое время Алексей Иванович Шумилов занимался делом, на первый взгляд связанным с исчезновением ценностей Николая Назаровича Соковникова весьма мало. С визитной карточкой молодого писателя Гаршина и его рекомендательным письмом он отправился на розыск Михаила Андреевича Сулины, работавшего в архиве Святейшего Синода.
Розыск неизвестного ему чиновника Шумилов решил начать по месту работу, благо день был рабочий, и ехать на квартиру Сулины большого смысла не имело. Величественное здание в самом начале Английской набережной Алексей знал великолепно, однако, по дороге туда случился инцидент, послуживший толчком для размышлений Шумилова в совершенно неожиданном направлении.
Сидя в открытой пролётке извозчика, выворачивавшего с Литейного на Невский проспект, Алексей увидел своего хорошего знакомого, можно даже сказать коллегу, как и он сам, работавшего в «Обществе взаимного поземельного кредита». Это был провинциал, попавший в столичную контору «Общества» по большой протекции и потому чрезвычайно дороживший местом. Звали его Владимир Никифорович Загайнов. Доброжелательный и общительный молодой человек, одногодка Шумилову, он вызывал к себе всеобщую приязнь, а незначительность занимаемой им должности избавляла Владимира от неприятной необходимости участвовать в какой-либо групповой борьбе, каковую почти всегда можно наблюдать в организациях, занятых разделом больших денег. Другими словами, Загайнова пока что все любили, и за два года жизни в столице он врагов нажить покуда не успел.
Встретившись глазами с Шумиловым, Владимир, стоявший на тротуаре подле афишной тумбы, принялся отчаянно жестикулировать, призывая остановиться. Алексей, решивший, что коллега хочет к нему подсесть, дабы вместе доехать к месту работы, обратился к вознице:
— Братец, прими-ка к панели, подсадим молодого человека.
Загайнов действительно живо запрыгнул в пролётку, на сиденье подле Шумилова, но огорошил того неожиданной фразой:
— На работу сегодня можно не являться, Алексей Иванович!
— Я вообще-то еду вовсе не на работу, — пояснил Шумилов. — У меня отпуск испрошен. Но подвезти вас могу, ежели по пути. Вам куда надо?
— До Мойки, угловое здание, где «Эльдорадо».
— Значит, по пути. Так что же случилось с нашим драгоценным «Обществом»?
— Вы не поверите, с самого утра ревизуют кассу и деньгохранилище. Соответственно, остановлены все операции! Господин Герсфельд лично утром сошёл в наш подвал и принял участие в ревизии.
Герсфельд являлся председателем Правления «Общества взаимного поземельного кредита», понятно, что для Загайнова это была персона прямо-таки недосягаемой величины.