ины и женщины не «перемешивались», и что это — верный признак отступления от православного канона, ведь, как известно, в православной традиции мужчины и женщины молятся все вместе. Что ему было на это отвечать? Селиванов никак не смог парировать эти обвинения и никакого вразумительного объяснения появлению этих перил так и не привёл…
— Я знаю, что в 1820 году Селиванова всё же арестовали и секту вроде как разогнали, если точнее, разогнали столичный «корабль». Но как Михаил Назарович Соковников избежал преследования? — спросил Шумилов.
— О-о, Алексей Иванович, не так быстро, — усмехнулся Сулина. — Вы слишком торопитесь, а в этом деле торопиться не надо. Тут одно цепляется за другое… Начнём с того, что в 1810—20 годах к Селиванову на «радения» ходило великое множество людей. Самих скопцов, как показало расследование 1820 года, в столице проживало всего-то сто десять человек, казалось бы, совсем немного. Но великое множество народа примыкало к ним, так сказать, идейно. Были среди этих последователей и весьма влиятельные люди. Среди последних следует упомянуть, например, полковника Семёновского полка Алексея Григорьевича Милорадовича… или Екатерину Филлиповну Татаринову, дочь няни Великой княжны Марии Александровны. Екатерине Филлиповне очень понравилась обрядовая сторона скопчества — белые одежды, красивые песни религиозного содержания — да только физическое оскопление ей пришлось не по душе. И в 1817 году она от Селиванова откололась…
— Основала собственную секту, — предположил Шумилов.
— Именно. Их называли «татаринцы». Во многом свою обрядовость последователи Татариновой позаимствовали у скопцов: обряжались в белые одежды, сочиняли собственные гимны на религиозные темы… В число членов кружка Татариновой вошло довольно много известных в столице людей, в том числе и те, кого она как бы «увела» от скопцов. Среди них министр духовных и дел и народного просвещения, действительный тайный советник, князь Александр Николаевич Голицын…
— О-о-го! — поразился Шумилов.
— Да, это был крупный сектант, еретик, сторонник большой реформации Православия, — усмехнулся Сулина. — Воистину, пустили лису в курятник! В конце концов Аракчеев сломал карьеру Голицыну, и за это временщику следует сказать большое спасибо, но случилось сие несколько позже того времени, о котором говорю я. Далее можно упомянуть вице-президента Академии художеств, действительного статского советника Александра Фёдоровича Лабзина. Не следует забывать об известных в столице офицерах, прежде всего, командире лейб-гвардии Егерского полка Евгении Александровиче Головине, том самом, что впоследствии сделал выдающуюся карьеру…
— …стал командиром Отдельного Кавказского корпуса, — в тон рассказчику добавил Шумилов. О Головине он немало слышал от отца-казака, служившего на Кавказе и принимавшего участие в Крымской войне.
— И не только. После перевода с Кавказа Головин сделался генерал-губернатором Прибалтийских губерний, а под конец жизни — членом Государственного Совета. Помимо Головина следует назвать фамилии других офицеров гвардии: братьев Милорадовичей — из Семёновского полка, штабс-капитана Гагина и поручика Миклашевского — из Измайловского, трёх братьев Рачинских, служивших в Семёновском, уже упомянутом мною. В числе сектантов оказались также некоторые офицеры Егерского и Преображенского полков. У гидры отрасло много голов! Нельзя забыть и о крупных чиновниках, способных влиять на принятие важных решений. Прежде всего я говорю о Фёдоре Фёдоровиче Гежелинском, управляющем делами Кабинета министров…
— Да что вы говорите?! — Шумилов даже за голову схватился. — Это просто заговор какой-то получается! Таких креатур не имели даже декабристы!
— Хех, — усмехнулся старичок, — вот, наконец-то, вы и схватились за голову. Однако я покуда не закончил! Помимо Гежеленского к «татаринцам» ходили и иные важные чиновники, например, действительный статский советник Ростислав Родионов. Сейчас вам эта фамилия ничего не скажет, а ведь это был заведующий канцелярией Императицы! Два его младших брата служили на видных постах в Министерстве внутренних дел…
— Это что-то такое… чему я не могу подобрать названия! Это масонство какое-то!
— Да, Алексей Иванович, это действительно очень похоже на масонство, только сугубо с нашим, российским так сказать, колоритом, — кивнул старик, — Когда «татаринцев» всё же разогнали, то Третье отделение составило список членов секты. Я этот список видел своими глазами, внимательнейшим образом его изучил. Там более шестидесяти фамилий более или менее важных персон. Поверьте мне, все они являли собою большую силу и многое могли наворотить.
— Я никогда ничего не слыхал об этой секте, — признался Шумилов. — Вы просто пласт истории России поднимаете у меня на глазах… Как же с ними покончили?
— Они привлекли к себе внимание рядом выходок. Первый серьёзный звоночек для «татаринцев» прозвучал ещё в 1820 году в связи с так называемым «делом Лабзина».. На общем собрании Академии художеств, где решался вопрос о занятии вакантного места почётного члена Академии, одною из трёх кандидатур был назван министр внутренних дел Кочубей, человек абсолютно далекий от художественного творчества. И это на том лишь основании, что Кочубей близок к Государю Императору! В ответ на это Вице-президент Академии Лабзин, предложил избрать кучера Государя.
— Кучера? — Шумилову показалось, что он ослышался.
— Да, кучера Илью. Лабзин выступил в том духе, что кучер Илья поведения пристойного, благонравного, Государя видит чаще прочих персон, водки не пьёт… правда, в изящных искусствах ничего не понимает, так ведь и Кочубей тоже не понимает!
— Ха-ха-ха, — засмеялся Шумилов, — но ведь это же очевидная дерзость! И преглупая, по-моему!
— Разумеется, дерзость, — согласился Сулина, — и Государь Александр Павлович, узнав об этом предложении, страшно возмутился. Повелел отправить Лабзина в ссылку. «Татаринцы» исполнение этого повеления пытались затянуть, у Лабзина нашлись влиятельные заступники — Президент Академии художеств Оленин, Министр духовных дел и народного просвещения князь Голицын. Но они не смогли ему помочь, и Александр Фёдорович отправился на жительство, если не ошибаюсь, в Пензу. Однако, последователями Татариновой тогда никто особенно не заинтересовался. Следующий звоночек прозвучал чуть позже. Таковым оказался рескрипт Александра Первого от первого августа 1822 года…
— …«о закрытии тайных обществ, не исключая таких, которые первоначально имели цель благотворительную», — Шумилов по памяти назвал документ, о котором упомянул его собеседник.
— Приятно поговорить с человеком, знающим историю отечественного законодательства, — улыбнулся Сулина. — Данный рескрипт в чистом виде касался «татаринцев», поскольку содержал указание на организации вообще, не подразделяя их на политические, благотворительные, образовательные или какие иные. Всем офицерам и чиновникам, участникам секты, пришлось дать подписки о неучастии в каких бы то ни было тайных обществах.
— Но секта, как я подозреваю, не распалась, — предположил Шумилов.
— Конечно, нет, — усмехнулся Сулина. — Их подкосило нечто другое. Как и всякие иные сектанты, «татаринцы» в определённый момент вошли в этап, который я бы назвал, периодом борений. Сектанты — это люди в значительной степени нездоровые на голову, все они как правило чрезвычайно амбициозны, и в какой-то момент каждый из них начинает ощущать на себе печать избранности. Каждый спрашивает себя: а почему это мною руководит личность совершенно недостойная, я ведь куда лучше? Гордыня — первый грех, и бесы-искусители именно через гордыню погубляют уловленные ими души. Поэтому на определённом этапе в сектах непременно начинается борьба за главенство. Началась такая возня и у «татаринцев». В роли козла-провокатора, привлёкшего внимание властей к тому, что творится на этих чертоискательных собраниях, невольно выступил некий Александр Петрович Дубовицкий.
— Первый раз слышу о таком, — признался Шумилов.
— Личность эта была во многом анекдотическая, даром что полковник в отставке. Дубовицкий ходил к Татариновой, слушал там религиозные песни сектантов, смотрел на их бесноватые пляски, а потом брякнул Екатерине Филипповне, мол-де, неправильно ты души людские ведёшь ко спасению, я, мол, знаю, как надо. Татаринова, разумеется, на Дубовицкого обиделась и прогнала его. Тот ушёл, но при этом сманил за собою ряд сектантов. И начал проповедовать в провинции. Разумеется, в скором времени в Святейший Синод должным образом поступили сведения о духовных собраниях, проводимых неким полковником в отставке. Возникло следствие. В марте 1824 года Дубовицкого арестовали и направили в Кирилло-Белозерский монастырь. Подвергся аресту и активный участник «татаринской» секты штабс-капитан лейб-гвардии Измайловского полка Лука Гагин. Последнего отправили на Валаам. Там он тяжело заболел, через полтора года был отпущен на лечение и умер по дороге в Санкт-Петербург. История с Дубовицким напугала многих «татаринцев», они поняли, что Власть шутить не намерена.
— Затем последовали события декабря 1824 года…
— Да, Алексей Иванович, именно так. События декабрьского возмущения заставили нашу государственную власть внимательнее присмотреться к деятельности разного рода сект, литературных салонов, лож, клубов и всякого рода закрытых собраний. Тем более таких, которые посещались офицерами. «Татаринцам» пришлось нырнуть в самый глубокий омут. Екатерина Филипповна привлекла к себе пристальное внимание Третьего отделения и никогда уже от него избавиться не смогла. В 1830 году разразилось совершенно скандальное «дело Гежелинского», обвинённого в грубом небрежении делами Кабинета Министров, мздоимстве, исправлении собственноручных резолюций Государя Императора. В июне 1831 года Гежелинского, лишённого по приговору Сената дворянства, чинов, орденов и знака отличия за беспорочную службу, сослали в Сибирь. К тому времени «татаринцы» уже перестали существовать как единая организация. Но об этой секте, разумеется, продолжали помнить современники. И поэтому когда в 1834 году Михаила Назаровича Соковникова арестовали за кастрацию младшего брата, тот не моргнув глазом объявил, будто скопцом никогда не являлся, а придерживался учения Татариновой. Напомню, что последняя, агитируя за «скопчество духовное», была противницей физического оскопления.