Начиная обыск в отсутствие работника прокуратуры и без должного протокольного закрепления своих действий, они могли прицепиться к любой малосущественной мелочи и использовать её как предлог для оказания морального давления. При этом они даже не очень-то нарушали букву закона, хотя, вне всяких сомнений, попирали его дух.
— Яков Данилович, голубчик, — выступил вперёд Гаевский, — да разве ж мы вас в чём-то обвиняем? Посмотрите, разве мы арестный ордер предъявляем вам? Нет, конечно! Никто не собирается вас арестовывать и везти в тюрьму. Нам вещи Николая Назаровича найти надо. Помогите нам в этом. Мы же люди, мы же понимаем, как это порой бывает: собирали вещицы перед переездом, ну и не заметив, прихватили хозяйское…
— Выдайте вещи назад и никакого дела не будет, товарищ прокурора подъедет через час, оформит возврат и уже завтра утром следствие закроет, — солидно добавил Иванов.
Селивёрстов переводил озадаченный взгляд с одного сыщика на другого, видимо, не веря своим ушам.
— Господа сыщики, окститесь, как же это я могу прихватить вещи хозяина по ошибке? — наконец, выдавил он из себя.
— Ну-у, — Агафон досадливо развёл руки, словно бы говоря «экой дурак!» — как угодно, господин Селивёрстов. Предъявите все ценности, какими располагаете в настоящее время и которые находятся в этом месте.
Яков Данилович прошёл к плательному шкафу и из-под газеты, которой была застелена одна из полок, извлёк почтовый конверт. Внутри оказались деньги — сто двадцать шесть рублей — и два векселя — на общую сумму девятьсот семьдесят рублей. Фамилия человека, выписавшего векселя, ничего сыщикам не говорила, поэтому Гаевский поинтересовался:
— Кто такой Александр Щипачёв?
— Родственник мой, племяш. Торговлю ведёт, вот деньги взаём брал… — буркнул Селивёрстов.
— Он работал когда-либо у Соковникова?
— Никогда не работал. Я ж вам список давал работников.
— А почему вы племянника к Николаю Назаровичу не пристроили? — выпытывал Гаевский.
— Что вы клещём-то ко мне прицепились, а-а, господин сыщик? — вся явственнее раздражаясь, бросил Селивёрстов. — Нечего Сашке там делать, характер у него не тот, чтоб лакействовать!
— Клещём, говорите? — усмехнулся Владислав. — Нет, Яков Данилович, это покуда ещё не клещём. Клещём — это совсем иначе!
Сыщики быстро прошли по комнатам, заглянули в кухню, потом вернулись к Селивёрстову и поставили ему стул в центре той комнаты, что служила гостиной, садитесь, мол! Яков сел, уперся кулаками в бёдра, исподлобья наблюдая за действиями агентов. Выглядел он мрачно-насторожённым, видимо, ждал подвоха.
Дворники, приглашённые в качестве понятых, и полицейские из околотка стояли в дверях, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая друг на друга. Все ждали чего-то значительного.
Сыщики приступили к осмотру вещей в большой комнате. Как таковой мебели здесь было немного — платяной шкаф, железная кровать «с шишечками», ветхая горка, тумба, пара этажерок под книги, но без книг, однако; в комнате находилось множество узлов и коробок. Понятно и без всяких слов, что квартиросъёмщик перевез часть вещей сюда совсем недавно и не успел все распаковать. Быстро, без лишних слов Иванов и Гаевский принялись раскрывать коробки и развязывать узлы.
— Откуда мебелишка? — как бы невзначай полюбопытствовал Гаевский. — Ваша?
— Нет, — буркнул Селивёрстов. — Я искал квартиру с мебелью. Вот и нашёл. Можете у дворников проверить.
Гаевский покосился на понятых и оба дворника синхронно закивали: «точно-с так, точно-с так!»
Через некоторое время Гаевский снова оборотился к дворникам: «Ну-ка, дайте-ка мне стамесочку.» Перед тем как подниматься к Селивёрстову сыщики распорядились прихватить дворникам столярный инструмент; просьба эта показалась в тот момент странной, но теперь она получила объяснение. Со стамеской в руках Владислав быстро пошёл по комнате, проверяя на прочность крепление плинтуса. Оказавшуюся на пути мебель он просто отодвигал от стены. Обойдя плинтус и, видимо, убедившись в том, что никаких тайников за ним нет, Владислав продолжил своё движение, выстукивая стены деревянной рукояткой всё той же стамески. В одном месте, там, где большой пласт обойной бумаги оказался неплотно приклеен к стене, штукатурка отозвалась гулким эхом. Владислав, не долго думая, тут же подцепил остриём стамески обоину и оторвал её вместе с газетой, на которую она оказалась поклеена.
Дворники от неожиданности ахнули.
— Что ж вы делаете, господин агент? — выдохнул один из них.
— Обыск я делаю, — мрачно отозвался Гаевский. — Слепой, что ли?
На обнажившейся стене ничего интересного он не увидел. На всякий случай ещё раз постучал по тому месту, которое издавало странный звук; посыпалась старая жёлтая штукатурка, обнажив дранку. Стало ясно, что тайником тут и не пахло.
Таким же способом Владислав выстучал стенку печи, выложенную плиткой. На радость Селивёрстова, все плитки оказались надёжно закреплены, ни одна не зазвенела, поэтому сыщику ничего ковырять не пришлось.
Постепенно обыск приобретал всё более рутинный характер: Иванов выворачивал на пол содержимое коробов и сундуков, ощупывал карманы, складки одежды, просматривал книги; Гаевский в это время выискивал возможные тайники в предметах обстановки. Когда обыск из большой комнаты переместился в спальню за ней, Селивёрстов осмелел до такой степени, что стал комментировать действия полицейских: «Не надо рвать наволочку, господин полицейский, достаточно просто пощупать подушку!», «А загляните-ка под кровать, господин агент, там пыли больше». В его поведении произошло явное изменение — Яков Данилович приободрился, сделался раскрепощённее и как будто бы перестал бояться происходившего. Иванов и Гаевский заметили эту перемену и несколько раз переглянулись, но останавливать разговорившегося Селивёрстова не стали, пусть, дескать, выступает, может что-то интересное на радостях и сболтнёт.
С задержкой в час с четвертью подъехал следователь окружной прокуратуры с секретарём. Без долгих преамбул они сели оформлять протокол.
После осмотра кухни сыскные агенты вышли на лестничную площадку.
— Ну-с, Агафон Порфирьевич, что скажете? — спросил Гаевский.
— Скажу так: Селивёрстову есть что скрывать. Уж очень обрадовался к концу обыска, когда увидел, что ничего мы ему вчинить не сможем.
— Да уж, перемена оказалась разительной, — согласился Владислав. — Что-то за этим стоит. Но то, что он прячет, находится не здесь.
— Вот и я о том же думаю.
— Имеет смысл наблюдение выставить. Сейчас, когда он решил, что развеял наши подозрения, интересно посмотреть, куда он побежит.
— Согласен, резон в этом есть.
Обсудив порядок дальнейших действий, сыскные агенты разделились: Гаевский остался наблюдать за домом по Малой Посадской улице, а Иванов помчался на доклад к Путилину, спеша изо всех сил, чтобы обеспечить подмену другу и коллеге ещё до ночи.
Алексей Иванович Шумилов на обратном пути от Английской набережной решил заехать в «Общество взаимного поземельного кредита» дабы разведать обстановку и постараться выяснить, кто же именно спровоцировал возникшую суматоху. Разумеется, его интересовала не фамилия человека, принёсшего весть о подозрительных облигациях на столичном рынке, а название банка-возмутителя спокойствия.
Положа руку на сердце, следовало признать, что пока Алексей сам не мог внятно сформулировать, для чего же именно ему понадобились эти сведения, и как он сможет ими воспользоваться. Интуиция, однако, подталкивала его к тому, чтобы непременно постараться выяснить причину происшедшего странного инцидента. В самом деле, в прошлый раз панику спровоцировали масштабные хищения Константина Юханцева, так почему бы на этот раз ей не возникнуть из-за появления на рынке украденных облигаций Николая Назаровича Соковникова?
Воистину, на ловца и зверь бежит! Прямо на ступенях перед стеклянными дверьми «Общества…» Алексей увидел Константина Владимировича Разорёнова, возглавлявшего отдел платежей и расчётов. Более сведущего человека при всём желании отыскать было почти невозможно. Начальник отдела как раз попрощался с сотрудниками, как и он сам покидавшими «Общество…", и не спеша двинулся по тротуару. Всё складывалось как нельзя лучше — Разорёнова никто не сопровождал, а стало быть, представлялся способ поговорить вполне свободно.
Сунув полтинник извозчику, Шумилов указал ему на спину удалявшегося начальника отдела и сказал:
— Братец, догони-ка вон того господина; дальше повезёшь либо нас вместе, либо подожди, пока я с ним парой слов переброшусь.
В центре города после пяти пополудни поймать извозчика было весьма проблематично: в многочисленных государственных учреждениях и коммерческих конторах заканчивался рабочий день, и огромная армия служащих устремлялась на улицы. Шумилов решил посадить начальника отдела в экипаж, в котором ехал сам, точно так же, как этим утром он подсадил Загайнова — эта мелочь весьма бы способствовала разговору.
Обогнав Разорёнова на несколько саженей, извозчик встал. Алексей Иванович вышел из пролётки, прямо навстречу пешеходу.
— Константин Владимирович, Вы, я вижу, пешком идёте…
— Да-с, Алексей Иванович, в этот час ловить извозчика, что чёрта лысого! Четверть часа можно размахивать руками — и всё без толку, полдороги пройдёшь, пока попадётся свободный!
— Я на извозчике, садитесь ко мне, проедем вместе, — предложил Шумилов.
— Чрезвычайно любезно с вашей стороны, Алексей Иванович, — обрадовался Разорёнов. — Моцион — дело, конечно, хорошее, однако, как известно, всегда лучше плохо ездить, чем хорошо ходить.
Они залезли в пролётку, заскрипевшую под их телами, и определились с адресами: оказалось, что начальник отдела проживает на Захарьевской улице, довольно далеко от здания «Общества…", в стороне, прямо противоположной той, куда надо было ехать самому Шумилову. Но Алексей Иванович этому обстоятельству отчасти даже обрадовался, поскольку получал возможность обстоятельно поговорить.