Шумилов уже бывал внутри министерства финансов: всего полгода назад он проводил довольно сложную сделку с большим поместьем Линдварка и обустроил всё наилучшим образом. Аркадий Артурович остался очень доволен как вниманием Алексея Ивановича, так и конечным результатом его работы. Это вселяло в Шумилова надежду на то, что Линдварк не откажет ему в помощи теперь.
Эстляндский барон ковал в министерстве успешную карьеру и походил на человека, чётко знающего, что он будет делать сегодня, завтра и послезавтра. Хорошая жизненная перспектива господина Линдварка обуславливалась, впрочем, не какими-то исключительными личными качествами, а в высшей степени удачной женитьбой на дочери Управляющего Экспедицией заготовления Государственных бумаг, бывшей несколькими годами старше него. Разумеется, после заключения этого брака всё министерство моментально узнало, сколь дельным работником являлся мало кому известный до того Линдварк. Сейчас немец возглавлял отдел, но Шумилов нисколько бы не удивился, если бы узнал, что через несколько лет Аркадий Артурович появится на должности главы департамента, а там, глядишь, и товарища министра.
Алексей Иванович без особых затруднений прошёл в здание министерства, чему, видимо, в некоторой степени способствовало то обстоятельство, что старший из двух швейцаров, стоявших на входе, вспомнил его. Прошагав длинным изогнутым буквой Z коридором, он быстро отыскал нужную ему дверь. Отдел Линдварка являл собою уменьшенную копию читального зала Публичной библиотеки: громадные, чуть ли не до потолка, стеллажи вдоль стен и между окнами, изысканные бюро и конторки из красного дерева, три десятка письменных столов и… полная тишина. Все сотрудники, как и полагается настоящим бухгалтерам, трудились не разгибая спин в одинаковых чёрных нарукавниках выше локтей, многие, как уже прежде успел заметить Шумилов, даже переобувались на рабочем месте в тапочки. Атмосфера здесь всегда царила тихая, можно даже сказать идиллическая — негромко стучали счёты, шелестели бумаги, все разговоры велись только шёпотом.
Рабочее место Линдварка располагалось в самом конце зала и представляло собой застеклённую выгородку, через которую начальник отдела мог наблюдать за работой подчинённых. Столы стояли так, что сотрудники отдела располагались к начальнику спиной, поэтому никто из них не мог знать, в какой именно момент времени руководитель их контролирует. Что ж, выглядело это несколько по-иезуитски, но видимо, начальство знало, как лучше организовать трудовой процесс подчинённых.
На появление Шумилова никто не отреагировал, ни одна голова не повернулась в его сторону. Линдварк беседовал с кем-то из своих подчинённых, сидя за столом в своём стеклянном «скворечнике»; увидев через стекло Алексея, он поманил его к себе и сразу же отпустил собеседника.
Едва Шумилов переступил порог кабинета, Аркадий Артурович вышел ему навстречу из-за стола, демонстрируя радость и хозяйское расположение.
— Алексей Иванович, вот уж кого не ждал увидеть! Как поживаете, всё ли у вас в порядке?
Немец казался почти на голову выше Шумилова, но как уже раньше узнал Алексей, такое впечатление объяснялось вовсе не большой разницей в росте, а любовью господина Линдварка к туфлям на каблуках. Если мужчина заказывает себе обувь с каблуком в полтора вершка[3] — этот поступок, по мнению Шумилова, являлся проявлением снобизма. Впрочем, женитьба на некрасивой женщине старшей возрастом — это тоже своего рода снобизм, особенно когда эта женщина оказывается дочерью крупного чиновника.
Линдварк пригласил гостя сесть в кресла в стороне от рабочего стола, придавая тем самым беседе дружеский и неофициальный характер.
— Аркадий Артурович, я к вам за советом или, точнее, за консультацией, — взял быка за рога Шумилов. — Обстоятельства сложились таким образом, что мне пришлось заняться сейчас одним… м-м… не совсем очевидным делом о наследстве. Среди прочего в этом деле фигурируют казначейские облигации с пятипроцентным годовым купоном, номинированные в фунтах-стерлингах. Речь идёт о весьма большой сумме… весьма большой, — подчеркнул Алексей Иванович. — Мне хотелось бы понять: где, какой организацией учитываются эти облигации?
— Вопрос сформулирован слишком общо, — задумчиво проговорил Линдварк. — Вы говорите о весьма популярных ценных бумагах, имеющих широкое хождение как среди физических лиц, так и среди юридических. Последние весьма охотно используют их в качестве обеспечения достаточности уставного капитала, залогового обеспечения, биржевого инструмента. Поэтому позвольте мне уточнить: о какого рода учёте вы говорите?
— Возможно, я не умею правильно сформулировать вопрос… Давайте, я порассуждаю, а вы меня, если потребуется, поправите, — предложил Шумилов. — Государство, вбрасывая в обращение такого рода заёмные инструменты, должно интересоваться тем, сколько из них размещено, другими словами — сколько их находится, на руках у банков и населения. Оно должно своевременно планировать выплаты по купонам и для этого должно знать судьбу каждой облигации: скажем, эта — куплена жителем Сибири, а другая — осталась невыкупленной и потому лежит в хранилище Экспедиции по заготовлению ценных бумаг.
— Гм… в Экспедиции по заготовлению ценных бумаг ничего не остаётся, — с улыбкой поправил Шумилова его vis-a-vis, — всё переводится на хранение в конторы Госбанка в столицах и губерниях… Но я, кажется, понял, что вы хотите услышать. За месяц до выплаты очередного купона происходит уточнение общего количества проданных облигаций, поскольку в течение года эта величина несколько увеличивается, ведь ценные бумаги выставлены в открытую продажу и постепенно раскупаются. Устанавливается общая численность купонов, которые будут предъявлены к погашению всеми держателями облигаций: как людьми, так и банковскими учреждениями. Соответственно, подготавливается потребная денежная сумма, которая депонируется на особом счёте. Кроме того, среди номеров облигаций проводится лотерея, и деньги, необходимые на оплату выигрышей, также депонируются. Подходит момент выплат, и тогда банки начинают сдавать купоны прямо в отделения Госбанка. Деньги, разумеется, банковские служащие на руки не получают — деньги отправляются переводом.
— Физические лица, если я правильно понимаю, обращаются в сберегательные кассы.
— Именно так, — кивнул Линдварк. — Физические лица-держатели облигаций обращаются в сберегательные кассы, которые уполномочены Госбанком на обслуживание займа.
— Насколько я знаю, пофамильных списков держателей акций нет, — заметил Шумилов.
— Не совсем так. Действительно, предъявителей одного-двух-трёх купонов никто не записывает. Но в том случае, если одномоментно сдаётся двадцать и более, человека попросят предъявить паспорт. Делается это из тех соображений, чтобы ограничить вброс фальшивок. Понятно, что изготовитель фальшивых купонов постарается замаскировать одну подделку в большом числе настоящих.
— Так-так-так, — Шумилов на секунду задумался. — То есть, значит, существует теоретическая возможно установить по номеру облигации или купона, в чьих руках они побывали?
— Немного не так, — поправил Линдварк. — Не «в чьих руках они побывали», а кто предъявил купон к оплате. Побывать они могли во многих руках, сие финансовую власть не интересует. А вот кто и где предъявил купон к оплате, особенно ежели купон окажется поддельным, то сие, конечно же, будет немаловажно. И возможность установить последнего владельца, разумеется, есть. Иначе, как прикажете ловить фальшивомонетчиков? Они ведь облигации подделывают не с меньшим удовольствием, что и кредитки. Задача тем более упрощается, если человек держал большую партию ценных бумаг и единовременно предъявлял к оплате помногу купонов.
— Понятно. Тогда следующий вопрос, Аркадий Артурович: где же хранятся списки крупных держателей облигаций?
— Гм, где… — теперь уже задумался Линдварк. — Нас, то есть государственную финансовую власть, такие списки не интересуют… Я хочу сказать, до тех пор, пока не обнаружится предъявленный к оплате поддельный купон, государству безразлично, кто держит облигации — Иванов, Петров или какой-нибудь Чекумбаши-хан. Но сдаётся мне, что сведения о владельцах крупных пакетов должны находиться в каждой губернии в Главной конторе сберегательных касс.
— У нас такая Главная контора размещается в здании Госбанка? — уточнил Шумилов. — Или я что-то путаю?
— Нет, не путаете. Главная контора действительно устроена в здании между Большой Садовой и Екатериниским каналом. Только вот что я думаю… — Линдварк на секунду-другую умолк.
— И что же?
— Давайте-ка я вас, Алексей Иванович, направлю к Петру Григорьевичу Семёнову… Это управляющий Государственной комиссией погашения долгов, действительный статский советник, очень толковый и внимательный человек, мой хороший товарищ по клубу. Сдаётся мне, что у них в Комиссии должны храниться списки крупных покупателей облигаций за все времена. Вас, вообще-то, облигации какого года выпуска интересуют? — уточнил Линдварк.
— Семьдесят пятого.
— Оч-чень хорошо, то есть заём ещё не погашен… Подозреваю, что из сберегательных касс упомянутые списки стекаются к ним, то есть в Комиссию к Семёнову. Я с ним увижусь сегодня в клубе и устно предупрежу о вашем появлении у него; кроме того, черкну краткое письмецо — в две строки буквально — дабы вам меньше пришлось объясняться с ним.
Линдварк быстро написал краткую записку, вложил её в конверт и туда же отправил одну из своих визитных карточек.
— Подъезжайте-ка к Петру Григорьевичу завтра утром, скажем, к одиннадцати часам и, если ничего экстраординарного у господина Семёнова не случится, полагаю, он сумеет вам помочь, — проговорил Линдварк, протягивая конверт Шумилову.
Покинув почтенное Министерство финансов, где ему был оказан столь радушный приём, Алексей на минуту задержался на набережной Мойки, наблюдая за тем, как девочки-близняшки, гулявшие тут в сопровождении няни, кормили горластых чаек. Пришло время сделать следующий шаг: точно выверенный, аккуратный, способный многое прояснить. Для этого, согласно плану Шумилова, следовало устроить небольшое театральное представление. Взвесив всевозможные «за» и «против» и приняв окончательное решение, он со всей наивозможной скоростью направился домой.