Яковлев умолк, испытующе глядя в глаза Соковникову.
— Я так и не понял, Прокл Кузьмич, чего же вы хотите, — заметил Шумилов.
— Василию Александровичу это прекрасно известно, — высокомерно ответил Яковлев. — Если вы его поверенный, то должны это знать. Ежели вы этого не знаете, значит, вам и знать не положено.
— Если вы желаете, чтобы в этом доме с вами разговаривали, вам придётся должным образом формулировать свои мысли. — твёрдо заявил Шумилов. — А разгадывать ваш эзопов язык — увольте! — нет ни времени, ни желания. Поэтому, пожалуйста, потрудитесь чётко и внятно ответить на вопрос: что же именно вы хотите от Василия Александровича Соковникова?
Купец внимательно поглядел на Василия. Тот молчал, всем видом давая понять, что согласен с Шумиловым.
— Вот стало быть как вы поворачиваете, — процедил Прокл. — Хорошо, скажу прямым текстом. Деньги, волею случая попавшие в распоряжение Василия Александровича, принадлежат на самом деле честным верующим людям, которых я представляю. И я пришёл предложить план, как можно разрешить возникшее противоречие к обоюдному удовольствию.
— «Честные верующие люди» — это, надо полагать, питерские скопцы? — поинтересовался Шумилов.
— Разные люди называют этих верующих по-разному. Но все они искренне веруют в Спасителя Нашего Иисуса Христа, которого почитают постоянно живущим в русском народе. Полагаю, вы веруете в Иисуса? Или вы, господин Шумилов, атеист?
— Я — православный человек, почитаю православный «Символ Веры» и принимаю православные догматы. Посему я, разумеется, не верю ни в какие воплощения Иисуса Христа ни в Петра Третьего, ни в Кондратия Селиванова, ни в прочих иерархов вашей злонамеренной секты…
— Я просил бы вас воздерживаться от оскорбления моих религиозных чувств!
— Хорошо, отложим в сторону ваши религиозные чувства и воздержимся от спора на догматическую тему, — согласился Шумилов. — Мне многое есть что сказать по этому поводу, да только жаль терять на эти пустяки время. Так какой план вы имеете предложить?
— Честные верующие люди хотели бы предложить Василию Александровичу уступить общине дом в Петербурге, либо внести в кассу триста тысяч рублей. Тем самым мы сочли бы вопрос урегулированным.
— А что взамен? — поинтересовался Шумилов.
— Я же сказал: мы бы сочли вопрос урегулированным…
— Ах вот оно что. Я даже и не подумал, что это «взамен». То есть вы желаете просто получить триста тысяч рублей. Гм-м-м, — Алексей надул губы и наморщил лоб, делая вид, будто напряжённо думает. — А на каком основании?
— Хватит паясничать, господин Шумилов. Про основания я всё сказал вначале. Деньги господина Соковникова достались ему не по праву…
— Ах, эта пустословная декларация почитается вами за основание требовать деньги. По-моему, это просто брехня. Знаете, как говорят, собака лает — ветер носит. Давайте говорить строгими категориями: вы, господин Яковлев, скопец?
— Мои религиозные чувства здесь обсуждаться не будут.
— А я не о чувствах говорю. Я говорю сугубо о фактах. Согласно распоряжению Императора Александра Второго, все оскоплённые лица должны иметь соответствующую отметку в паспорте. В вашем паспорте есть таковая отметка?
Яковлев молчал. Шумилов выждал несколько секунд и, убедившись, что ответа не последует, продолжил:
— Я могу обратиться с официальным запросом в полицию. Но на самом деле я прекрасно знаю, что в вашем паспорте нет отметки о вашем оскоплении. Потому что на самом деле вы вовсе не кастрат. Я это вижу по цвету вашего лица, поскольку о таких вещах можно с уверенностью судить по цвету кожи. Итак, вы не кастрат! Ваш спутник, господин Тетерин, также не кастрирован в силу очевидных невооружённому глазу особенностей его могучего телосложения. Что же получается: в этот дом входят два человека, которые заявляют, что они представляют интересы общества скопцов, но при этом сами они скопцами не являются! И эти два странных человека вдруг начинают требовать денег. Гм-м-м… Как-то это подозрительно выглядит. По-моему, эти люди просто-напросто брутальные мошенники.
Шумилов повернулся к Василию Соковникову и осведомился у него:
— У вас, часом, такое чувство не возникает?
— Я ни слова не сказал о скопцах, — негромко и внушительно парировал Яковлев. — Хватит ломать комедию, господин поверенный.
— Ах, простите, я вас оклеветал! Не хотелось бы возводить на вас напраслину, так что примите мои извинения. Для того, чтобы покончить с вашей конфессиональной анонимностью, давайте поставим вопрос так: господин Яковлев, та община, которую вы, якобы, тут представляете, имеет надлежащую аккредитацию в Градоначальстве и в Департаменте иностранных исповеданий Святейшего Синода? Если да, то мы желали бы обратиться к правлению этой общины с целью проверки сделанных вами здесь заявлений. Хотелось бы удостовериться в том, что религиозное общество действительно уполномочило вас подобным… м-м… необычным образом пополнять его кассу.
— Вам верно кажется, господин Шумилов, что вы очень умны? — мрачно процедил Яковлев.
— Немного не так. Это вам кажется, что вы очень умны. Я же пытаюсь доказать полную абсурдность всех ваших утверждений и намерений получить в этом доме деньги.
— Наши утверждения основаны на понятиях добра, человеческой благодарности и…
— …и?
— И воздаяния.
— Пока что все ваши утверждения основываются только на демагогии.
— Тем не менее, господин Соковников прекрасно знает, что я прав. Это знал и его дядя, Николай Назарович, много помогавший нам, это знает и сам Василий Александрович.
— По-моему вы клевещете на Николая Назаровича, — Шумилов не сдержал усмешки. От него не укрылось, как вспыхнул Яковлев при этих словах, однако, купец тут же взял себя в руки.
— Вы, господин Шумилов, не можете судить о том, чего не знаете, — важно парировал Яковлев.
— Ой ли? Николай Назарович не мог испытывать добрых чувств к секте, чьи члены насильственно осуществили над ним изуверскую калечащую операцию. Он не испытывал добрых чувств и к брату Михаилу, про которого точно знал, что тот не является его родным братом. Михаил Назарович хотя и был богатым скопцом, но деньги Николая к нему не имели ни малейшего отношения. Если вы не поняли, я поясню: Николай Назарович, рождённый под именем Михаила Гежелинского, был богат сам по себе, если точнее, благодаря отцу, и его состояние никак не связано со скопцам. Посему все ваши претензии на раздел денег умершего лишены как юридического основания, так и здравого смысла. Вы часом не изучали юриспруденцию?
— Нет, — уронил Яковлев.
— А жаль. В римском праве есть замечательная норма, звучит она так: jus non habende, tute non paretur. На русский язык сказанное можно перевести следующим образом: тому, кто не имеет права, можно не подчиняться. У вас, господин Яковлев, нет никаких прав требовать с господина Соковникова деньги, а стало быть, Василий Александрович с чистой совестью отклонит все ваши претензии.
— Бо-о-олтун! — в сердцах воскликнул Яковлев и даже притопнул ногой. Получилось это у него неожиданно комично.
Шумилов повернулся всем телом к Соковникову и, не сдержав улыбки, проговорил:
— По-моему, Василий Александрович, имеет смысл попрощаться с визитёрами.
Соковников не успел ответить, как вместо него выпалил Яковлев:
— Да-с, милостивый государь, мы уйдём! Но…
Прокл Кузьмич сделал эффектную паузу; в нём явно проступали задатки большого актёра и, слушая его речь, становилось ясно, почему именно этого человека скопцы сделали своим главным переговорщиком.
— Но попомните моё слово, Василий Александрович, вас эти советники, — пафосно продолжил купец и кивнул в сторону Шумилова, — до добра не доведут!
— Вы никак грозите? — тут же уточнил Алексей Иванович.
Однако, Яковлев проигнорировал обращённый к нему вопрос и продолжил:
— Не в лесу живём-с, не в лесу. В жизни всякое бывает, особенно по глупому стечению обстоятельств. Ежели думаете за спинами сторожей отсидеться, так это зряшные надежды, ой, зряшные! Молния в дом ударит, конюшня сгорит или какая другая напасть обрушится и, поверьте, никто вам не поможет! Ни единая душа. Проклятье, именем Кондратия Селиванова сотворённое, бо-о-ольшую силу имеет. Не будет вам от оного проклятия спаса, вы уж поверьте. А коли не верите, так что ж? урок, стало быть, вам будет. Одумайтесь, Василий Александрович, одумайтесь, не слушайте скверных советчиков, своим умом попробуйте жить…
Сказав всё это, Яковлев повернулся и направился к двери, давая понять, что считает разговор оконченным. Следом за ним потянулся и его крепкотелый спутник, не проронивший в ходе разговора ни единого слова.
— Знаете что, Прокл Кузьмич, — остановил его Шумилов, — насчёт того, что мы не в лесу живём — это вы справедливо заметили. Мой вам совет: чаще вспоминайте об этом!
В третьем часу пополудни Алексей Иванович уже входил в громадное здание Сената и Синода. На его удачу Михаил Андреевич Сулина оказался на своём рабочем месте и даже не занят, во всяком случае, если и имел какое-то занятие, то с появлением Шумилова отложил его.
— Дело весьма неординарное, — признался ему Алексей. — Не знаю, как лучше к нему подступиться. Очень надо увидеть список однокашников Николая Назаровича Соковникова во время его обучения в Коммерческом училище. А ещё лучше не просто однокашников, а и учащихся других классов. Подумайте, Михаил Андреевич, где такой список можно отыскать?
— А о каком времени идёт речь?
— С 1831 года по 1834-й.
— А о каком училище речь?
— Насколько я понимаю, о том, что в Московской части, на набережной Фонтанки…
— Дом тринадцать, если не ошибаюсь… Гм-м, — Сулина призадумался. — К тому времени министерство духовных дел и народного образования уже разделили. Это для нас плохо, потому как архив делопроизводств также разделили. С другой стороны, когда департаменты разъезжались, то не весь архив министерства народного образования оказался увезён из наших стен. Что-то там оставалось и, более того, некоторое время после разделения архивные дела всё ещё передавали в синодальный архив. В принципе, я знаю, где мне следует поискать… Хотя, если он в тридцать четвёртом закончил учёбу, то это уже поздновато, к этому времени министерство просвещения уже свой архив обустроило.