— И что же…? — Соковников запнулся. — И кто же?… Вы можете назвать этого человека?
— А вот это уже третья новость. Главный вор вовсе не Селивёрстов, как то полагает полиция. Вор — тот, кто умудрился стать вашей правой рукой… Владимир Викторович Базаров, ближайший дядин слуга.
— Базаров??? — выдохнул Василий, да так ничего более и не сказал.
— Действительно не укладывается в голове — такой домашний, уютный, надёжный, сросшийся с этим домом и… с дядюшкиной судьбой человек… И вдруг вор, подлец, мошенник.
— Вы можете объяснить, как пришли к такому выводу?
— Попробую. Начать надо, видимо, с того, что родители Владимира Викторовича и Николая Назаровича вместе служили. Фёдор Гежелинский, действительный статский советник, обладатель нагрудного знака за беспорочную службу и многих орденов, руководил собственной канцелярией и управлял делами Комитета Министров; Виктор Базаров, простой коллежский асессор, служил в этой самой канцелярии на самой незначительной должности. Разумеется, их дети знали друг друга, хотя никогда не были дружны, слишком велика была разница в общественном положении отцов. Но им приходилось встречаться, поскольку, как вы знаете, для детей чиновников, служащих в центральных ведомствах Империи, устраивались новогодние ёлки в Зимнем дворце. Да и не только там, кстати. Но всё изменилось в декабре 1830 года, когда Фёдор Гежелинский, отправившийся на доклад к Государю Николаю Павловичу, домой не вернулся. Вместо него на квартире действительного статского советника появился флигель-адъютант и государственный секретарь, которые опечатали всё имущество семьи и выселили на улицу супругу управляющего делами и его детей буквально в том, что на них было одето. Надо отдать должное Фёдору Фёдоровичу: арест не застал его врасплох. Он сумел спрятать наворованные миллионы и сделал это настолько хорошо, что и сейчас об их судьбе мало кто осведомлён. Шло время, расследование проводилось тщательно, дотошно. Фёдор Гежелинский понял, что ему уже не придётся воспользоваться своими миллионами, которые, точно в голландском банке, лежали на сохранении в скопческой «казне». Поэтому он договорился с петербургскими скопцами о том, что они сделают его сына Михаила членом одной из своих уважаемых семей, займутся его образованием и наставлением, а по достижении им совершеннолетия, вернут молодому человеку миллионы отца. Возможно, с какими-то процентами, детали этого договора, признаюсь, мне неизвестны. Честно, как считаете?
— Честно, — кивнул Василий.
— Я тоже считаю, что по-своему, это честно. Если не принимать во внимание, что миллионы Гежелинского украдены на службе, а скопцы — безнравственные сектанты, то — да, честно. Поначалу скопцы слово своё держали. В июле 1831 года они перекрестили Михаила Гежелинского в Николая Соковникова, выправили ему новые документы и устроили мальчика воспитанником в Коммерческое училище. И там-то Николаша Соковников неожиданно повстречался с Вовочкой Базаровым, который знал всю его подноготную. Неприятная коллизия, что и говорить. Николенька был вынужден заискивать перед Вовочкой, покупать его лояльность. Из тех записей в дневнике, что остались на месте, можно заключить, что Соковников опасался Базарова. Думаю, не обходилось без банальной выплаты денег, своего рода налога. Надо сказать, что Вова покровительственно относился к Коле и тайны его никому не выдал. Понимал, видимо, что глупо резать курицу, несущую золотые яйца.
— Просто даже не верится, — пробормотал задумчиво Василий. — Такой тихоня..!
— Ирония судьбы заключена в том, что в какой-то момент скопцы решили отказаться исполнять договор с Гежелинским-старшим. Рассудили они так: зачем отдавать огромные деньги мальчишке, который их глупо растратит, сделаем его скопцом, и он останется в нашей секте! Разумеется, вместе со своими миллионами. Потому-то Михаил Соковников и оскопил младшего брата, хотя сам оскоплён не был! Он думал, что пожизненно привяжет Николая к скопческому вероучению, а вышло прямо наоборот. Последовали два побега тринадцатилетнего мальчишки из дома и в конце концов полиция возбудила расследование. Михаил Соковников попал под арест, да так и умер, не успев рассказать в суде о перипетиях вокруг Николая. Суд назначил хорошего опекуна, который истово защищал интересы мальчика; благодаря этому состояние Николая не только не рассеялось, но даже увеличилось. Когда по достижении двадцати одного года Николай Назарович вступил во владение своим состоянием, он щедро наградил двух управляющих, рачительно распоряжавшихся его средствами: каждый получил по пятьсот тысяч рублей. Воистину, царский подарок!
— А что же Базаров? — полюбопытствовал Василий.
— Грыз гранит науки. Закончил Коммерческое училище с отличием. Его жизненный путь надолго разошёлся с дорогой Николая Соковникова. Однако, в какой-то момент времени они встретились: потрёпанный жизнью неудачник Базаров и процветавший, купавшийся в роскоши миллионщик Соковников. Первый, видимо, попросил о помощи. А последний не отказал. И даже предложил место. Думаю, для Николая Назаровича помощь являлась способом мести за пережитые в детстве унижения.
Василий Александрович точно встрепенулся:
— Да-да, вы абсолютно верно почувствовали характер дядюшки, хотя и не знали его при жизни. Помнится, я очень удивлялся тому, как безропотно Базаров сносил дядюшкины… кхм-м-м… причуды, если не сказать, унижения. Я как-то приехал с поклоном, поздравить дядюшку с Пасхой, а у него полон дом народу. Было это лет десять назад. И среди прочих приехавших с поздравлениями присутствовал один не то книготорговец, не то коннозаводчик — сейчас уж и не упомню. А только принес он дядюшке вексель, обыкновенный такой, по обычной форме: я дескать, такой-то, господин Кожин, через два месяца по сему векселю обязуюсь заплатить господину Соковникову или тому, на коего вексель будет переведён, пятьсот двадцать рублей серебром, которые я давеча наличными деньгами получил. А дядюшка вексель не берет, ну, вот так захотелось ему! Это, говорит, мой подарок. А Кожин уперся: непременно в долг беру и непременно под вексель. Тогда дядюшка вызвал Базарова и говорит Кожину: «А смотри, что я с твоим векселем сделаю. Смотрите все, каков Николай Соковников!» и с этими словами протягивает вексель лакею: «Ешь!»
— И как, съел?
— Если б не съел, так наверное не работал бы у дяди! Сожрал на глазах у всех присутствовавших! Жевал, давился, глаза выпучивал, но ел. Даже не запил ничем! Но если же представить, что они с дядюшкой вместе учились и были когда-то ровней, то… то… наверное, он в душе его проклял, и не раз.
— Ну-с, оставим пока в покое вашего дядюшку и его непростые отношения с Базаровым. Подумаем лучше, как найти и вернуть украденное, — предложил Шумилов. — В полицию идти и заявлять на него почитаю бесполезным, поскольку не существует ни одной улики против Базарова. С моими же умозаключениями не то, что арестного, а даже обыскного ордера получить не удастся. Базаров же, почуяв интерес к собственной персоне, может так спрятать концы, что мы их вовек не сможем найти. Посему предлагаю действовать на свой страх и риск. Итак, давайте подумаем, где он может прятать облигации и деньги, или то и другое вместе?
Василий в задумчивости потёр подбородок:
— Он живёт всё время здесь, в город при мне не ездил ни разу.
— А когда вы приехали?
— На другой день после смерти дядюшки, двадцать шестого августа вечером.
— А в котором часу прибыл ваш поезд?
— В пять часов пополудни.
— Ага, очень интересно. Я же слышал, будто Базаров уехал якобы встречать вас на вокзал после полудня, если точнее в час пополудни. То есть в запасе у него оставалось примерно три часа. Вот и подумайте, где он болтался столько времени? Думаю, что именно в этот промежуток он и сдал облигации в банкирскую контору братьев Глейзерс. А значит — получил деньги, скорее всего наличные. Возможно, он их как-то хитро припрятал, хотя… — Шумилов запнулся, — Сумма-то слишком велика, это же целый мешок денег! Их трудно спрятать. Возможно, что полученную сумму он сразу же положил на депозит в банк или абонировал банковскую ячейку, как это сделал Селивёрстов. Да… если только у него хватило времени проделать всё это в один день. Скажите, а после того дня он более не отлучался в город?
— Нет, при мне не отлучался.
— Но если в город он не ездил, то логично предположить, что он прячет всё здесь, на даче. Тайник должен быть у него под рукой и причём в таком месте, чтобы к нему не было доступа посторонним. Вряд ли это хозяйственные или садово-парковые постройки. Скажите, Василий Александрович, а те комнаты, что стояли запертыми…
— Я в последние дни велел отворить все запертые комнаты, проветрить, сделать в них уборку, так что вряд ли он станет прятать деньги там. Вернее, если и прятал, то, видя всю мою хозяйственную деятельность, поспешил бы найти для них другое место.
— Что ж, поле для розысков сужается. Тайник вероятнее всего находится в его комнате. Ведь у него есть своя комната в доме?
— Да, есть. Это совсем крошечная клетушка. Вход в неё из проходной комнаты перед дядюшкиной спальней. Там даже и двери-то нет, шторка плюшевая проём закрывает. Людям кажется, что эта драпировка есть элемент богатого декора, а на самом деле там такая комнатушка убогая! Я так понял, что место это выбрано для того, чтобы на дядюшкин зов сразу являться, ежели он ночью позовёт. Тихон там только ночи проводит, а всё остальное время — по дому снуёт.
— Интересно, — Шумилов задумался, — При его осторожности как-то нелогично выбрать для тайника незапираемую от посторонних комнату.
— Правда, надо сказать, что он никого туда не пускает. При мне отчитывал поломойку за то, что та попыталась в его отсутствие там пол помыть. Говорит ей, мол, когда позову, тогда и вымоешь, а без меня чтоб не смела заходить.
— И что же, действительно никто туда не заходит?
— Прислуга в доме спокойная, люди в годах, степенные, шебутных или на голову больных нету. Дядюшка не терпел громогласных да оглашенных.