Достать это «нечто» оказалось совсем непросто — бумага, спрятанная под подкладку, была совершенно недоступна. Шумилов снова извлёк всё тот же золингеновский нож и аккуратно подпорол нитки, которыми зашивалась подкладка. И достал нечто такое, чего никак не ожидал найти в этом месте: паспорт на имя Базаровой Анастасии Владимировны, девицы, 1852 года рождения. «Девица-то великовозрастная, ей сейчас двадцать восемь лет. Похоже, это дочка Базарова, поскольку отчество совпадает. Вот только почему папаша держит паспорт дочери в таком интересном месте? Она вполне взрослый человек и свой паспорт должна хранить у себя. Ай-яй-яй, как это нехорошо!» — озадаченно раздумывал Шумилов некоторое время.
Впрочем, мешкать он никак не мог. Быстро переписав паспортные данные в блокнот, Алексей извлёк из своего кармана портмоне, в одном из отделений которого он всегда держал «дорожный набор» — завёрнутый в лист плотной бумаги кусочек картона в форме катушки с намотанными на него отрезками ниток разных цветов изрядной длины. В эту картонку всегда были воткнуты и две иголки: длинная и толстая — для верхней одежды и короткая и тонка — для белья. Первый такой запасной набор Алексею собрала матушка, перед тем, как оставить его в пансионе при Училище правоведения, и с тех пор вот уже более десяти лет Шумилов не расставался с нитками и иглами. Любой уважающий себя мужчина должен иметь их под рукой, дабы в любое время, как только в этом возникнет надобность, иметь возможность привести свою одежду в надлежащий вид.
Сноровисто откусив кусок нитки подходящего цвета, Алексей свернул паспорт Анастасии Базаровой и возвратил его на место, после чего быстро зашил подкладку пиджака. Ещё раз внимательно оглядел клетушку лакея. Присев на корточки, прошёл вдоль стен, цепляя плинтус лезвием золингеновского ножика. Плинтус оказался ладно подогнан и везде держался хорошо, никаких щелей, никаких пустот за ним вроде бы не было. Обои, хотя и старые, тоже держались хорошо. Поглядывая на часы, Шумилов взялся выстукивать пол и заглядывать под те паркетины, которые поднимались. Ничего подозрительного, никаких тайников!
В одиннадцать часов тридцать восемь минут Алексей Иванович решил, что обыск пора заканчивать. Перед уходом проверил все свои вещи — не забыл ли, часом, что-либо в комнате? Потом осмотрел обстановку, которую оставлял после себя. Вроде бы всё выглядело ненарушенным, именно так, как и было до его появления. Так же тихо, как он вошёл сюда, с туфлями в руках, Шумилов двинулся обратно. Беспрепятственно миновав комнату, коридор, зал, он прошёл на террасу, где обулся и спустился в сад. Всё так же прячась за кустами и не подходя близко к аллее, достиг ворот и вышел за территорию усадьбы Соковникова.
Почти полтора часа Шумилов бродил по Лесному, рассматривая богатые дачи и их обитателей. Он рассудил, что ему не следует появляться у Соковникова сразу же по окончании общего собрания: подобное совпадение по времени могло возбудить подозрения Базарова. Лишь в начале второго часа пополудни, Шумилов счёл, что пора отправляться на встречу с Василием Александровичем.
Разумеется, он не мог подойти к дому Соковникова пешком, поэтому ему пришлось остановить извозчика и уговорить того подвезти его на расстояние всего-то двухсот саженей[6]. Возница поначалу ехать отказался, решив, что выпивший барин просто дурит, ведь никто ж не берёт извозчика на такую дистанцию! Шумилову, дабы сломить недоверие мужика, пришлось дать тому серебряный рубль.
В четверть второго часа он подъехал в коляске прямо к террасе дома Соковникова. Алексей не успел даже зайти в дом, как ему навстречу вышел сам Василий Александрович: стало быть, ждал его появления у окна.
— Ну-с, что? как всё прошло? — спросил он встревоженно, позабыв даже поздороваться.
— Не нашёл ничего ценного, — сразу же признался Шумилов, решив не мучить собеседника. — Единственная любопытная находка — паспорт на некую Анастасию Владимировну Базарову, даму давадцативосьмилетнего возраста. Сдаётся мне — это его дочь. Вы что-нибудь о ней слышали?
— Нет, истинный крест! Я всегда думал, что он одинок, и что семьи у него нет.
— Видимо, это не так. Данное открытие лишний раз доказывает, что Владимир Викторович — человек «с двойным дном». Он скрытен, осторожен, умён. Я подумаю, как можно эту даму «приложить» к нашей истории. Возможно, для неё в базаровской мизансцене тоже есть место. А теперь расскажите вы, как прошло собрание слуг?
— Полагаю, прекрасно. Всё выглядело в высшей степени натурально, я бы даже сказал, по-доброму. Я собрал слуг, объявил им об аресте Селивёрстова… все, конечно, ахнули. Я продолжил и сказал, что желал бы восстановить по часам события 25 и 26 августа вплоть до моего приезда — кто и чем занимался в эти дни. Сел и принялся записывать рассказы каждого. Слуги вспоминали, между собою спорили, когда воспоминания не совпадали. Любопытно было послушать. В конце концов, я объявил, что доверяю им и не думаю о них плохо, но требую верности. Пообещал поднять жалование в два раза, сказал, что знаю о притеснениях Николая Назаровича, но так вести себя с ними не буду, поэтому пусть они свои чувства к дядюшке не переносят на меня. Все присутствовавшие очень растрогались.
— Что ж, очень толково выстроен разговор, ничего не скажешь. Что-то интересное в рассказах слуг о событиях тех дней вы услышали?
— Нет, ровным счётом ничего такого, чего бы я не знал.
— А как же вёл себя Базаров?
— Очень спокоен был, помалкивал, блаженно улыбался, таким, знаете ли, дедушкой-херувимчиком предстал! Пока его не спросят — молчал… Но остальных слушал очень внимательно. В окошко, кстати, поглядывал, эдак, невзначай. Никто больше не смотрел в окна, а вот он смотрел.
— Ничего, ничего, он, конечно, хитрован, да только ежели Бог даст, то мы его и на кривой козе объедем, — заверил Шумилов. — Я сейчас отправляюсь в столицу и по мере поступления новостей буду вам либо срочные письма слать, либо сам подъеду.
— Возможно, я сам заеду к вам на квартиру. В ближайшие дни у меня будут поездки в город, — в свою очередь заметил Соковников.
С тем и расстались.
Шумилов прекрасно понимал, что паспорт дочери Базаров вовсе не зря держал при себе, причём так старательно запрятанным. Что-то за всем этим стояло. Размышляя над сделанным во время обыска открытием и пытаясь внятно сформулировать причину внутреннего беспокойства, Алексей понял, что наличие зашитого в подкладку паспорта свидетельствует о каком-то серьёзном неблагополучии дочери. В самом деле, для того, чтобы жить в Петербурге, надо предъявлять либо паспорт, либо вид на жительство управляющему домом; на основании этих документов должен заполняться особый адресный лист, который передаётся в полицию и далее по команде поступает в адресный стол. Жена и малолетние дети согласно правилам оформляются отдельным адресным листом, но если они всю жизнь проживают в одном месте, не передвигаются по железной дороге, не меняют квартиры, не принимают участия в совершении каких-либо финансовых операций либо имущественных сделок, то спокойно могут обходиться без выправления паспорта хоть всю жизнь. В Российской Империи не существовало всеобщей паспортизации. Документ этот выправлялся по мере надобности на срока от полугода до трёх лет, причём являлся платным, вдобавок паспорт на больший срок стоил дороже.
Трёхлетний паспорт на имя Анастасии Базаровой датировался апрелем 1878 года. Судя по тому, что эта женщина сохранила отцовскую фамилию, она так и не вышла замуж. Что же получается? Базаров вдов, квартиры в Петербурге, вроде бы, не имеет, значит… значит дочь живёт отдельно. Причём, не с мужем, а одна. Ей совершенно необходим паспорт! Без него она связана по рукам и ногам. Как могло получиться, что взрослая женщина осталась без паспорта? А главное, почему? Может быть, именно для того, чтобы связать дочь по рукам и ногам, отец и забрал её паспорт? Но такое предположение мало что объясняло, ведь дочь могла заявить в полицию на отца — это раз, а кроме того, заявить об утрате паспорта и на основании этого выправить новый документ — это два! Возможно, дочь Базарова умерла. Но в таком случае паспорт подлежал сдаче. Какой резон пожилому мужчине хранить у себя паспорт молодой женщины? А может, Анастасия исчезла без вести?
Гадать можно было долго и притом непродуктивно. Следовало отыскать Анастасию и поговорить с нею. Всё, вроде бы, просто.
Вернувшись из Лесного, Шумилов направился прямиком на Большую Садовую, где в здании Спасской части помещался адресный стол, выдававший платные справки частным лицам. Работал он ежедневно, даже в воскресные дни. Справку о месте прописки всякого лица в Санкт-Петербурге можно было получить за четверть часа и всего две копейки.
Отстояв небольшую очередь, Алексей продиктовал в окошко имя и фамилию, а также год рождения интересовавшей его женщины. Его попросили подождать. Не прошло десяти минут, как он получил на руки официальную выписку, из которой следовало, что девица мещанского сословия, урождённая Базарова Анастасия Владимировна, родившаяся в 1852 году в городе Великий Новгород, ныне проживает в Конном переулке Спасской части, в доме Матвеева. Вот так, всё оказалось очень просто.
— Не спутайте с Конным переулком Петроградской части, — напомнил Шумилову пожилой чиновник, вручивший выписку. — Иногородние часто путают, не смотрят на часть.
— Да-да, я знаю, что таких переулков два, — заверил Шумилов. — Благодарю вас.
Из полученной выписки следовало, что великовозрастная девица жила в указанном месте уже восемь лет. Очень много для жизни в столице! Неужели у Базарова всё же есть своя квартира в городе, просто он хорошо умудрился это скрыть?
Шумилов помчался к себе домой. Там, не мешкая, он облачился в простенький костюм простолюдина: заправленные в сапоги гармошкой плисовые штаны, рубаха — косоворотка, твидовая жилетка с серебряной толстой цепочкой часов, о какой только и может мечтать молодой приказчик, поверх надел длиннополый сюртук. Расчёсанные на пробор волосы сбрызнул дешёвым одеколоном, который госпожа Раухвельд презрительно именовала «клопомором»; парфюмерия эта нарочно для подобных целей была куплена ещё с год назад и с тех пор, невостребованная, пылилась в дальнем уголке туалетного шкафчика. Уже перед выходом из дома положил в карманы кастет и складной нож, так, без ясной цели, на всякий случай.