[508]. И потому надлежит Сапеге оставить Троицкий монастырь и идти на помощь самозванцу к Тушину. «Не должно терять времени за курятниками, — волновался тушинский правитель, — нужно спешить как можно скорее со всем вашим войском к главному стану…» А вот другое письмо самозванца от 8 августа 1609 года: «Пишет нам благосклонность ваша, что Скопин, заняв Калязин, переправясь на другую сторону (Волги), непременно имеет намерение, соединившись с Шереметевым, идти прямо к столице. А… мы имеем известие… что немцы от него отделились и возвращаются назад, да и Шереметев не имеет столько войск… только несколько сот человек». Но уже через четыре дня безмятежный тон письма резко меняется, появляется обеспокоенность активностью Скопина и звучит новое требование к гетману Сапеге оставить его бесплодные попытки взять Троицкий монастырь и идти в Тушино: «Известились мы (что вы) снова замышляете о штурмовании Троицкого монастыря. Мы же от приведенных к нам языков за достоверное знаем, что Скопин переправляется через реку Костер между Дмитровым и Кохачевым (Корчевою? — Н. П). А потому убедительно просим, дабы… отложив штурмы, как наискорее приложили попечение — над этим неприятелем иметь бдительное око, дабы он каким-нибудь образом не подступил к столице»[509].
В своих требованиях немедленно идти к Москве оба правителя — и Василий Шуйский, и «Димитрий» — были очень схожи: каждый из них считал поддержку его, правителя, главным делом полководцев, недаром царь Василий слезно молил Скопина в письмах о скором походе: «Мы на тебя надежны, как на свою душу».
Впрочем, в долгом московском походе, как и в Новгороде, Скопин решал не одни военные вопросы. Случалось, к нему обращались и с жалобами на несправедливые действия местных воевод. Так, настоятельница Сретенского женского монастыря в городе Кашине игуменья Александра подала Скопину челобитную на кашинских воевод, которые нарушили право монастыря не давать своих крестьян в работы. Видимо, не только для ратников, которые ходили с ним в поход, он был главным военачальником, что вполне естественно, но и для жителей окрестных сел, городов и монастырей, через которые шло войско, молодой Скопин стал главным представителем власти. Как в свое время новгородцы, они сумели разглядеть в нем справедливого правителя и рачительного хозяина. Воевода Скопин откликнулся на жалобу игуменьи, именем государя подтвердил прежние права небогатого монастыря, а кашинским воеводам строго наказал, чтобы они «игуменью Александру с сестрами и их монастырский вотчины крестьян от ратных и от сторонних от всяких людей от грабежу и от всякого насильства берегли накрепко»[510].
Отписки Скопина и царские грамоты принесли пользу, и вскоре под Калязин начали прибывать воины. Ежедневно стекались новобранцы из Ярославля, Костромы и Поморья, собирали деньги в монастырях и городах, и везли их гонцы, хоронясь от тушинцев, на Волгу. «И приехаша изо всех городов с казною и з дары ко князю Михайлу Васильевичю в Калязин монастырь»[511]. Отдавали монастыри, города и торговые люди не от большого богатства, а порой последнее, напрягая все силы для завершения гражданской войны и установления желанного мира и покоя. Порой вместе с деньгами приходили к царю и слезные грамоты от «сироток», в которых описывалось житье-бытье простых горожан и крестьян. «А у нас, сирот твоих, в сборе денег наскоре нет», — писал земский староста «Васка Елисеев сын Александров» из Соли Камской. «Милосердный государь царь и великий князь Василей Иванович всеа Руси! Смилуйся, пожалуй нас сирот своих: вели, государь, нам сиротам твоим, для поспешения твоего государева ратного дела из твоей государевы казны у Соли Камской, из таможенного и из кабацкого скопу, до своего государеву указу, денег дата, чтоб, государь, твоему государеву ратному делу мотчания и порухи не было…»[512]
Скопин знал, с каким трудом собирались те деньги, потому не скупился на благодарности приславшим их, не забывал отправлять к ним похвальные грамоты. Из присланных денег часть («несколько тысяч», как написал Видекинд) Скопин выделил на оплату Сомме и оставшимся с ним наемникам, им же он прислал и лошадей. Другую часть определил для оплаты нового, ожидаемого из Финляндии войска.
Пока Делагарди сидел под Новгородом, Скопин времени не терял и собирал в Калязине свое войско. Первоначально с ним осталось всего три тысячи человек, а также тысяча наемников: 250 всадников и 750 пехотинцев под командованием Сомме[513]. Последних уговорил вернуться Иван Ододуров, посланный к наемникам Скопиным: «А немец послал уговаривать Иваниса Ододурова. И Иванис немецких людей съехал и их уговаривал, и один только воротился Христошум с невеликим людьми». Еще три тысячи человек пришли к Скопину из поморских и волжских городов.
Молодых, необученных и неопытных воинов Скопин поручил готовить для сражений Христиерну Сомме, или Христошуму, как называли его русские. О том, чему и как обучал шведский военачальник русских воинов, подробно рассказывают иностранные авторы: «У него там ни дня не проходило даром: московитских воинов, имевших хорошее вооружение, но пока необученных и неопытных, он в лагерной обстановке заставлял делать упражнения по бельгийскому способу: учил в походе и в строю соблюдать ряды на установленных равных расстояниях, направлять, как должно, копья, действовать мечом, стрелять и беречься выстрелов; показывал, как надо подводить орудия и всходить на вал»[514].
Конечно, обучение воинскому делу, умению владеть холодным и огнестрельным оружием было знакомо русскому войску. Прекрасное владение огнестрельным оружием показали царские войска в битве с отрядами самозванца под Добрыничами зимой 1605 года. В первой фазе боя польской коннице и сражавшимся на стороне самозванца казакам удалось потеснить царское войско (кстати, первыми бежали с поля боя немецкие и французские наемники, не выдержав атаки польских гусар), но во второй фазе стрельцы, выстроенные в одну линию, встретили польских всадников и казаков одновременным залпом из мушкетов. Они вели огонь по шеренгам: две первые шеренги, опустившись на одно колено, стреляли по коннице в упор, в это время две стоявшие за ними давали одновременный залп и также опускались на одно колено, затем стреляли пятая и шестая шеренги, стоя в рост. Атака конницы самозванца, не выдержавшая такого отпора, была отбита, противник бежал, дело довершила поддержка артиллерии. Огонь на короткой дистанции, дружный залп по несущейся во весь опор коннице требовали от стрельцов хладнокровия, выдержки, слаженности действий и умелого владения огнестрельным оружием, чего можно было достигнуть лишь постоянными упражнениями.
Именно этим и занимался Скопин со своими войсками под Калязином. Интересно упоминание об обучении так называемому «бельгийскому способу» — видимо, под этим способом подразумевается разработанный Морицем и Вильгельмом Нассаускими способ обучения солдат строевой подготовке. Они разработали 50 необходимых для построения команд, при этом выработав главное правило: предварительная команда должна предшествовать исполнительной, например, «шагом — марш» или «равняйся — смирно». Во время обучения командиры добивались, чтобы каждый солдат четко знал свое место в строю, разбирался в том, что такое шеренги и ряды, учился строиться и маршировать тесно сомкнутым строем. В результате две тысячи нидерландцев легко строились за 20 минут, в то время как полк испанских солдат едва укладывался в час[515].
Вся армия нидерландцев была наемной, но строилась на национальной основе. Солдатам платили вовремя высокое жалованье, но заставляли их производить работы, которые в то время воины считали зазорными, например, рыть окопы и возводить насыпи, ставить укрепления. Выполняя все это самостоятельно, солдаты нидерландской армии осваивали искусство полевой фортификации, что позволяло их командирам захватывать и удерживать инициативу в бою[516].
Скопину и другим воеводам, которые наблюдали за обучением новобранцев шведским военачальником, было чему поучиться. Однако приемы построения полевой фортификации не были совсем уж новостью для русской армии. Знаменитые «гуляй-города» — дощатые крепости на колесах, из-за укрытия которых выступали русские воины, — были старинным способом защиты пехоты против конницы. Правда, с развитием огнестрельного оружия, когда пули и уж тем более пушечные ядра стали легко пробивать доски «гуляй-городов», они начали утрачивать свое значение, однако и в Смуту поляки порядком пострадали от этих передвижных крепостей, будучи неоднократно, как признавался один из них, «потрепаны в битве с гуляй-городами». «Рогатки», «палисадники», «острожки», «частокол», «grodki» — так поляки называли защищавшие на поле русскую пехоту легкие деревянные укрепления, возводить которые, как они считали, научил русских Сомме. Не так уж и важно, кто первым додумался до этого изобретения; главное, приобретенная во время вынужденного стояния под Калязином наука не пропала даром, и уже первое столкновение с польскими отрядами показало, как русские воины применяли новые знания на деле.
О бое 18–19 августа, в котором участвовали в основном русские войска, иностранные авторы сообщают коротко. А бой между тем был жестоким. Посланный Скопиным отряд преградил дорогу тушинцам, которые пришли от Троицкого монастыря к Никольской слободе Калязина. Чтобы отличать в сражении своих, в войске Скопина придумали «положить признаки» — нашить знаки отличия. Первые стычки произошли у топкой «зело и ржавистой» речки Жабны, притока Волги, куда Скопин послал отряд под командованием Головина, Барятинского, Валуева и Жеребцова. «Литовские же увидевши московских людей, и абие яко лютыя звери устремишася на лов. Благодатию же Божиею на том бою многих полских и литовских людей побили и