Скопус-2Антология поэзии и прозы
На обложке: гора Скопус сегодня.
На дальнем плане — здания Еврейского университета в Иерусалиме.
Предисловие
Скопус — гора, с которой, по преданию, направлявшиеся в Иерусалим паломники бросали первый взгляд на город.
«Библиотека-Алия» предлагает читателям второй выпуск альманаха израильских поэтов и писателей, пишущих по-русски. «Скопус-2» от «Скопуса-1» отделяют десять лет. За это время в русскоязычной среде Израиля сложилась новая литературная ситуация, и сборник эту ситуацию несомненно отражает. В книге представлено более трех десятков авторских индивидуальностей. Дебютанты «Скопуса-1» предстают в нем маститыми авторами. Другие участники альманаха влились в израильскую жизнь недавно, но в литературе не новички — их имена известны еще по России. Есть и такие, для которых участие в этом сборнике означает одну из первых встреч с читателем. Авторы предисловия намеренно избегают перечисления имен и проставления оценок. Им кажется важным рассмотреть литературную ситуацию в целом.
Десять лет назад смутное чувство, что на земле Израиля складывается какая-то русско-израильская словесность, заставило авторов данного предисловия собрать первый выпуск альманаха «Скопус». Теперь это смутное чувство стало самоочевидным обстоятельством. И каждый русский литератор, независимо от даты своего приземления в Лоде, утверждает, что именно он это первым заметил и, с самолетного трапа сойдя, всех остальных благословил. Однако на деле в семидесятые годы никто с благословением не спешил. В то время даже наличие некоей общности, которую условно и для удобства можно назвать «русским Израилем», яростно оспаривалось. Старожилами — из осторожности и боязни культурного изоляционизма со стороны новоприбывших. Самими же новоприбывшими — из идеологического перенапряга, диктовавшего лозунг растворения в израильской жизни и культуре без остатка и без отличия. Лозунг несбыточный — хотя бы по причине многосоставности жизни в Израиле и многоструктурности его культуры.
Сегодня вспоминать об этом можно только с улыбкой. Новый мощный поток алии из СССР заставил тех, кто приехал в семидесятые — восьмидесятые годы, ощутить себя старожилами, «ватиками», израильтянами со стажем. На «старшую алию» легла обязанность помогать новичкам освоиться в здешней жизни. Наличие разработанных общественных и культурных структур «русского Израиля» чрезвычайно пригодилось. При почти полной неготовности государственных систем к напору большой алии, эти структуры, созданные алией семидесятых для себя и своих собственных каждодневных целей, оказались практически единственным, что было готово к приезду новых иммигрантов. Надо помнить при этом, что одной из «целей для себя» всегда было желание не потерять контакта с советским еврейством. Идея культурного моста и литературного содружества одушевляла почти все русские издательские начинания в Израиле. Алия семидесятых, осваиваясь и укореняясь в Израиле, жила ожиданием продолжения. И продолжение последовало.
Сегодня новичок из России обнаруживает, что «русский Израиль» располагает своей субкультурой и внутри нее создал собственную литературную среду — с периодическими изданиями, соперничающими литературными кружками, отрядом писателей и, что гораздо удивительнее, — армией читателей. Мир этот невелик, но самодостаточен: свои журналы, свои награды, свои репутации, свои сплетни. Русско-израильская литература стала составной частью литературы русского зарубежья благодаря общности языка, происхождения, мифологии и методологии. Стала ли она составной частью общей культуры Израиля, несмотря на отличия в языке, происхождении, мифологии и методологии, — вопрос другой и вопрос открытый.
До 1985 года, до горбачевской перестройки, казалось, что русско-израильской литературе предстоит существование в почти непроницаемой среде, нарушаемой усилиями Самиздата и Тамиздата, но не имеющей выхода к широкой аудитории русских читателей. Однако за последние годы многие русские израильтяне совершили паломничество к месту исхода и обнаружили, что двери журналов и издательств нынче открыты и для них. Попытки стяжания славы в бывшем отечестве приняли форму публичных выступлений с чтением стихов и прозы. И выступавшие сообщают, что имели оглушительный успех. Есть и материальные свидетельства, подтверждающие такие сообщения: многое первоначально появившееся в русскоязычных изданиях Израиля напечатано теперь большими тиражами в Советском Союзе.
Этой старой продукции приходится сталкиваться с новым восприятием. Раньше она поступала к малой части советских читателей лишь в соблазнительном качестве запретного плода, по сионистскому знакомству или диссидентским связям, — так сказать, через закрытый либеральный распределитель. Уже по одному этому ей был обеспечен если не успех, то интерес. К тому же в этих свободно изданных вне Союза книгах трактовались сюжеты и темы, внутри СССР к обсуждению не допускавшиеся. Что опять же усугубляло сочувственный прием.
Не то теперь. По уровню расчетов с прошлым и разоблачению вчерашних тайн печать эпохи гласности догнала и перегнала эмигрантские издания. В публике наступило пресыщение, и ее внимание уже не может быть привлечено вчерашним набором острых тем и сюжетов. В редакционной политике советских толстых журналов на наших глазах прошел этап литературной реабилитации русских классиков XX века, затем он сменился безудержной любовью к Самиздату и Тамиздату. Но по многим признакам этот период подходит к концу. Израильская русская литература, равно как и любая другая русская зарубежная литература, при благоприятном раскладе политических обстоятельств станет просто частью редакционного портфеля толстых журналов и будет рассматриваться на общих основаниях. Нетрудно предвидеть, что ее вот-вот начнут теснить. Если даже оставить в стороне мрачные предчувствия, которые нынешний разворот событий вызывает в каждом обладателе советского опыта, — все равно: начнут теснить и без всякого запрета или указания свыше, по самой простой причине: местов в литературном трамвае до обидного мало — для своих не хватает.
Выстроенное за кордоном литературное хозяйство еще надолго сохранит значение альтернативного хранилища, запасника и приюта для литературных беженцев. Это справедливо для любого русского литературного анклава, будь он в Париже или в Калифорнии. Вдвойне справедливо это для русского культурного анклава в Израиле. И у него есть живейшее отличие от первых двух. Остров русского слова в Париже или Калифорнии культурно с Парижем или Калифорнией почти не связан. Русское литературное подворье в Израиле есть реальная израильская площадка, часть израильской культурной территории, хоть на ней и говорят по-русски. Это видно и по текстам, помещенным в данном сборнике.
Если участие русско-израильского автора в советской периодике есть относительная новость, то обратное движение — публикация советских авторов в израильских русских журналах — практиковалось с самого момента, когда эти журналы возникли. Было ясно, что их приводила в эти издания система советских запретов. Теперь запреты ослабли почти до полного исчезновения. Но круг советских авторов, и часто очень именитых, стремящихся напечататься в Израиле, не сократился, а расширился. У многих авторов из СССР есть определенные творческие интересы, которые естественно реализуются в израильском издании. Теперь, с новой волной алии, в Израиль прибыла группа авторов, которые расположатся на площадке русской словесности в Израиле не как гости, а как постоянные участники. Как сказано выше, среди них есть и дебютанты, есть и очень опытные. «Скопус-2» широко отражает их вхождение в русско-израильский литературный процесс. И это одна из целей сборника.
Недавний поток алии за короткое время перекрыл числом двухсоттысячную алию семидесятых-восьмидесятых. Удвоение читательской аудитории — важный фактор, обещающий изменение литературной ситуации. Если — как утверждают журналисты из русскоязычных газет в Израиле — пятничный номер газеты «Наша страна» расходится тиражом, сравнимым с тиражом газеты «Ха-арец»[1], это значит, что для русской печатной продукции в Израиле есть собственный рынок — пусть пока еще только развивающийся.
Новоприбывшие литераторы, однако, не создали еще ни одного собственного журнала. Значит ли это, что за ними не стоит (или что они пока не осознают) особых групповых интересов? Лестно, конечно, было бы думать, что устоявшиеся структуры достаточно емки, чтобы позволить новой группе выразить себя целиком. Однако, скорее всего, дело в другом: трудности жизнеустройства заставили новоприбывших на время отложить попечение о собственных изданиях.
Оглядываясь назад, вспоминаем, по контрасту с настоящим, что в середине семидесятых русские журналы возникали в Израиле во множестве. (Нынче так во множестве плодятся в Израиле русские газеты.) И это при том, что само занятие русской литературой в Израиле постоянно ставилось под сомнение. На читательских вечерах, куда менее людных, чем нынешние, всегда находились голоса, утверждавшие, что наличие русской прессы в Израиле есть опиум для олимовского[2] народа, совлекающий с верной ивритской стези. На такие упреки — как ни трудно в это поверить — приходилось отвечать всерьез.
Новую алию, как неодобрительно замечено многими ее критиками, отличает почти полное отсутствие «идейности». Это обстоятельство может оказаться весьма отрадным литературным фактором: избавление от идеологической напряженности — непременное условие свободы воображения. Пятилетнее обучение на курсах советской гласности после двадцати лет приоткрытых дверей — таковы обстоятельства, заставляющие надеяться, что в новой олимовской аудитории старые споры о правомерности русской литературы в Израиле просто не возникнут.
Все же, однако, из исторического любопытства, стоит оглянуться на опыт литературного существования, отложившийся в старых журналах, книгах и сборниках. Увы! Этот запечатленный опыт свидетельствует о том, что взаимодействие русско-израильской литературы с литературой на иврите практически было равно нулю. Тут нет противоречия с высказанной несколько ранее мыслью о том, что русская литературная жизнь в Израиле есть часть израильской литературной жизни. Комплекты русских израильских журналов свидетельствуют о глубоком интересе ко всем аспектам израильской действительности, о попытках художественного освоения русскими авторами израильского пространства, о постоянной серьезной работе переводчиков с иврита. В «большом» Израиле литературной продукцией русской общины интересовались гораздо меньше. Русскому автору, сложившемуся и дебютировавшему в Израиле, для того, чтобы быть переведенным на иврит, иногда приходится ждать весьма долго.