ужасной беде и объявляли сбор средств, чтобы помочь пострадавшим, я неизменно выделял десять гиней, позволяя благодарить себя за «щедрую помощь». Я мог с таким же успехом перечислить и десять пенсов, так как гинеи для меня были все равно что пенсы. Когда собирали деньги на статую кого-то из великих, кто, как обычно бывает, оставался непризнанным до самой смерти, я снова перечислял десять гиней, когда мог бы с честью и легкостью оплатить стоимость всех работ и не стать ничуть беднее. При всем своем богатстве я не сделал ничего полезного; не добился неожиданных успехов в сравнении с терпеливыми, трудолюбивыми деятелями пера и искусства; я не занимался благотворительностью, помогая бедным, и когда однажды тощий курат с горящим взглядом явился ко мне на порог, взволнованно и робко рассказывая об ужасных страданиях больных и голодных жителей его квартала близ доков, и просил облегчить их тяжкие муки ради моего удовольствия и братских отношений меж людьми – к своему стыду я отослал его прочь, вручив ему соверен, и услышанное «Да благословит вас Господь, и спасибо вам» было подобно раскаленным углям на моем челе. Я видел, что и сам он был беден; я мог несказанно обрадовать его и всех его соседей, сделав всего пару росчерков на чеке, сумма которого была для меня ничтожной – и все же я дал ему лишь один золотой и позволил ему уйти. Из добрых побуждений он пригласил меня взглянуть на свою голодающую паству. «Поверьте, мистер Темпест, – сказал он мне, – мне было бы жаль, если бы вы, подобно некоторым богачам, считали, что я прошу денег с тем, чтобы потратить их на себя. Если бы вы посетили наш квартал и раздали деньги своей рукой, я был бы бесконечно вам благодарен, и это бы куда сильнее повлияло на умы людей. Ведь бедняки, сэр, не всегда будут терпеливо сносить гнет своей тяжкой ноши».
Я снисходительно улыбнулся, не без насмешки заверив его, что, по моему убеждению, все служители церкви честны и бескорыстны, и попросил слугу проводить его на выход со всей возможной вежливостью. Помню, что в тот самый день за обедом я упивался «Шато Икем» по двадцать пять шиллингов за бутылку.
Я привожу здесь все эти, казалось бы, маловажные детали, поскольку они помогают связать воедино и понять всю суть ужасных событий, случившихся впоследствии, а также потому, что я хочу подчеркнуть, что действовал я, подражая равным мне по положению. Каждый богач в наши дни следует по тому же пути, что и я – ничего не делая ради общественного блага. Нет ни одного величественного проявления щедрости, что освещало бы анналы современной нам истории. Даже королевская семья не подает должного примера – вся дичь и обноски, что они присылают в наши больницы, слишком скудны и заурядны, чтобы иметь значение. «Увеселения для бедноты», устраиваемые некоторыми аристократами в Ист-энде, – ничто, и даже менее того. Все это жалкие подачки для укрощенного лежащего льва, и подносятся неверной рукой, дрожащей от страха. Ведь этот лев неустанно бодрствует и в некоторой мере норовист – неизвестно, чего можно ожидать, если разбудить природную ярость этого зверя. Несколько сверхбогатых людей смогли бы значительно облегчить тяжкую ношу бедности во многих кварталов нашей метрополии, если бы благородно и бескорыстно объединились, приложив к тому решительные усилия, и воздержались от бюрократизма и многословных споров. Но они бездействуют, тратя средства исключительно в угоду себе и своим развлечениям; тем временем тень большой беды нависает над нами. Бедняки, как сказал тощий, встревоженный курат, не станут терпеть вечно!
Должен также упомянуть, что Риманез еще на второй день нашего знакомства предложил зарегистрировать на мое имя лошадь для участия в скачках. Этого благородного коня звали Фосфор, и Лучо ничего не сказал о том, откуда он взялся. Несколько экспертов, оценивавших его, были потрясены и обескуражены безупречностью скакуна, и подаривший мне его Риманез наказал мне быть крайне осторожным в выборе тех, кому следует показывать его в конюшне, и ни под каким предлогом не позволять никому приближаться к коню, кроме двух стременных. Сплошь и рядом высказывались предположения о том, на что в действительности способен Фосфор; конюшие не стремились произвести впечатление на тренировках. Я изумился, услышав, что в качестве наездника будет выступать Амиэль.
– Боже правый, это же невозможно! – вскричал я. – Он что, обучен верховой езде?
– Он может мчаться, словно сам дьявол! – с улыбкой ответил мой друг. – Он приведет Фосфора к финишу первым.
Сам я очень в этом сомневался; была выставлена лошадь премьер-министра, и все ставили на нее. Мало кто видел Фосфора, и хоть среди них и нашлись те, кого привлек его внешний вид, у них не было возможности судить о его качествах благодаря тщательному надзору двух стременных – молчаливых и немногословных, по внешности и характеру несколько напоминавших Амиэля. Мне самому был безразличен исход состязаний. Меня мало заботило, выиграет Фосфор или нет. Я мог позволить себе проиграть, а победа не принесла бы мне почти ничего, за исключением момента преходящего триумфа. В этой победе не было ничего долговечного, разумного и благородного – нет ничего долговечного, разумного и благородного во всем, что связано со скачками. Однако поскольку подобная трата денег и времени считалась модной, я следовал ей ради того, чтобы обо мне говорили без какой-либо иной причины. Меж тем Лучо, почти не общавшийся со мной на эту тему, был занят подготовкой обручального празднества в Уиллоусмире, придумывая всяческие сюрпризы для развлечения гостей. Было отправлено восемь сотен приглашений, и в обществе вскоре начались многословные и взволнованные речи о возможном великолепии предстоящего торжества. Приглашения охотно принимались; лишь некоторые были отклонены из-за болезни, смерти кого-то из родных или намеченных дел, и в числе последних, к моему сожалению, была и Мэйвис Клэр. Она уезжала на побережье, чтобы остановиться у старых друзей, о чем говорилось в ее милом письме, и выражала свою признательность за приглашение, хоть и не смогла его принять. Как странно, что, прочитав ее немногословный отказ, я испытал столь сильное разочарование! Она была для меня никем – всего лишь женщиной-литератором, по странной случайности оказавшейся прелестней многих женщин, вовсе не связанных с литературой; все же я чувствовал, что без нее краски праздника в Уиллоусмире несколько поблекнут. Мне хотелось представить ее Сибил, так как я знал, что это доставит моей невесте особое удовольствие; однако сбыться этому было не суждено, и я испытывал необъяснимую досаду. В строгом согласии следуя своему обещанию, я позволил Риманезу распоряжаться всем, что должно было стать ne plus ultra[15] во всем, что касалось увеселений и чудес на потеху безразличной и взыскательной светской публике, и я не вмешивался в его дела, не задавал вопросов, полностью полагаясь на вкус, воображение и изобретательность моего друга. Я понял лишь, что все заботы приняли на себя иностранные артисты и поставщики продовольствия и не было задействовано ни одной английской компании. Однажды я попытался узнать, в чем крылась причина, на что получил один из загадочных ответов Лучо:
– Ничто английское англичан не устраивает. Все должно быть импортировано из Франции, чтобы угодить тем, кого сами французы называют «предательским Альбионом». Вместо прейскуранта должно быть меню, а у всех блюд должны быть французские названия, иначе они будут невкусными. На потребу британскому вкусу танцовщицы и комедиантки должны быть француженками, а шелковые драпировки должны быть сотканы на французских станках. С недавних пор сюда также входит импорт парижской морали и моды. Конечно, доблестной Британии это совсем не подходит – доблестная Британия, обезьянничающая на парижский манер, напоминает подвыпившего честного крепко сложенного гиганта с кукольной шляпкой, натянутой на львиную голову. Но кукольные дамские шляпки нынче в моде. Я верю, что однажды гигант обнаружит, что она выглядит нелепо, и сбросит ее, хохоча над собственной временной глупостью. И без нее он примет свой истинный благородный облик – с достоинством, как подобает избранному завоевателю, чья регулярная армия владычествует над морями.
– Очевидно, Англия вам нравится! – сказал я, улыбаясь. Он рассмеялся.
– Ни в коей мере! Англия мне нравится не больше, чем любая другая страна на всем земном шаре. Мне не нравится сам земной шар, и Англия лишь получает долю моего отвращения ко всем подобным пятнам на его дрянной поверхности. Если бы я мог, то возвел бы себе трон на подходящей звезде и зашвырнул Землю в космос, надеясь, что этот акт насилия покончит с ней навеки.
– Но почему? – спросил я удивленно. – Почему вы ненавидите Землю? Что сделала эта несчастная маленькая планета, чтобы заслужить вашу ненависть?
Он посмотрел на меня, и взгляд его был очень странным.
– Сказать вам? Вы мне ни за что не поверите!
– Это неважно! – ответил я с улыбкой. – Скажите!
– Что сделала эта несчастная маленькая планета? – медленно повторил он. – Несчастная маленькая планета… не сделала ничего. Но гнев и презрение во мне пробуждает то, что с несчастной маленькой планетой сделали боги. Они создали эту сферу чудес, одарив ее прелестью прекраснейших уголков горнего рая, украсив цветами и листвой, научив ее музыке – музыке птиц, потоков, катящихся волн и падающих дождей; качая на волнах чистого эфира меж лучами света, слепящего глаза смертных; провели ее сквозь хаос, грозовые облака и иззубренные копья молний, чтобы она мирно вращалась на отведенной ей орбите, с одной стороны освещаемая ярким, величественным солнцем, с другой – дремотным сиянием луны. Боле того, они вложили божественную душу в человека. Можете пребывать в своем неверии сколько угодно – но все же, хоть пигмеи, появившиеся на земле, и пытаются преодолеть безбрежный, вечный океан науки, душа существует, а с ней и все прочие бессмертные силы! Нет, боги – я говорю о них во множественном числе, подобно древним грекам, так как считаю, что они суть эманации высшего божества – итак, боги настояли на том, чтобы один из них явился на землю, воплотившись в качестве человека, исключительно ради того, чтобы донести истинность бессмертия до этих хрупких созданий из кажущейся бренной глины! Вот за что я ненавижу эту планету – есть и другие миры, куда более величественные, но Бог избрал именно этот!