«Когда я узнаю, кто ты такой?! – удивленно повторила она. – Разве я не знаю? Ты – Лучо, Лучо Риманез, – моя любовь, – моя любовь! – чей голос – моя музыка, чью красоту я обожаю, чей облик – мой рай…»
«И твой ад! – перебил ее он с тихим смехом. – Подойди!»
Она нетерпеливо, не неуверенно направилась к нему, но он указал на пол, – я увидел, как редкий голубой бриллиант, который он всегда носил на правой руке, вспыхнул, как пламя, в лунных лучах.
«Раз ты так сильно любишь меня, – сказал он, – встань на колени и склонись передо мной!»
Она упала на колени – и сложила руки, – я попытался пошевелиться, – заговорить, но какая-то непреодолимая сила обездвижила меня, отняв дар речи, – свет из витражного окна падал на ее лицо и демонстрировал его красоту, озаренную улыбкой совершенного восторга.
«Каждой частичкой своего существа я поклоняюсь тебе! – страстно шептала она. – Мой царь! Мой бог! Твои жестокие слова лишь распаляют мою любовь к тебе, ты можешь убить меня, но никогда не сможешь изменить меня! За один поцелуй твоих губ я бы умерла, за одно твое объятие я бы отдала свою душу…»
«У тебя есть, что отдать мне? – насмешливо спросил он. – Разве ты от нее уже не избавилась? Тебе стоит сперва убедиться в этом! Стой на месте и дай мне взглянуть на тебя! Итак! Женщина, носящая имя мужа, хранящая честь мужа, одетая в одежду, купленную на деньги мужа, вновь вознесшаяся высоко в обществе за счет мужа, крадется вот так в ночи, стремясь опозорить его и осквернить себя самым вульгарным образом! И это все, что культура и воспитание цивилизации девятнадцатого века способны вам дать? Лично я предпочитаю варварскую манеру старых времен, когда грубые дикари сражались за своих женщин так же, как они сражались за свой скот, обращались с ними как со скотом и держали их на своем месте, никогда не мечтая наделить их такими сильными добродетелями, как правда и честь. Если бы женщины были чисты и правдивы, тогда в мир вернулось бы утраченное счастье, но большинство из них, как и ты, лживы, вечно притворяются теми, кем они не являются. Ты говоришь, я могу делать с тобой все, что захочу? Пытать тебя, убивать, клеймить тебя именем изгоя на глазах у публики и проклинать тебя перед Небесами – если только я буду любить тебя! Все это мелодраматические речи, а меня мелодрама никогда не интересовала. Я не буду ни убивать тебя, ни клеймить, ни проклинать, ни любить тебя; я всего лишь… позову твоего мужа!»
Я хотел было покинуть свое укрытие, но потом остановился. Она вскочила на ноги в припадке безумного гнева и стыда.
«Ты не посмеешь! – выдохнула она. – Ты не посмеешь так… позорить меня!»
«Позорить тебя! – презрительно повторил он. – Это довольно запоздалые слова, учитывая то, что ты уже опозорила себя!»
Но теперь она неистовствовала. Вся дикость и упрямство ее натуры пробудились, и она стояла, как какое-то прекрасное дикое животное, загнанное в угол, дрожа с головы до ног от бушующих в ней чувств.
«Ты отталкиваешь меня, ты презираешь меня! – пробормотала она поспешно, свирепо, едва ли громче сердитого шепота. – Ты насмехаешься над болью и отчаянием моего сердца, но ты пострадаешь за это! Я твоя соперница, нет, я ровня тебе! Ты не отвергнешь меня во второй раз. Ты спрашиваешь, буду ли я любить тебя, когда узнаю, кто ты, – это тебе доставляет удовольствие заниматься тайнами, но у меня нет тайн – я женщина, которая любит тебя со всей страстью жизни, – и я скорее убью себя и тебя, чем доживу до того, чтобы узнать, что напрасно молила тебя о любви. Ты думаешь, я пришла неподготовленной? – Нет! – И она внезапно вытащила из-за пазухи короткий стальной кинжал с рукоятью, украшенной драгоценными камнями, – антикварную вещь, в которой я узнал один из подарков, преподнесенных ей на свадьбу. – Люби меня, говорю я тебе! – или я заколю себя здесь, у твоих ног, и крикну Джеффри, что ты убил меня!»
Она высоко подняла оружие. Я чуть не прыгнул вперед – но быстро отпрянул, увидев, как Лучо схватил руку, державшую кинжал, и решительно опустил ее вниз, – вырвав оружие из ее руки, он разломал его на части и бросил осколки на пол.
«Ваше место на сцене, мадам! – сказал он. – Тебе следовало бы стать ведущей актрисой в каком-нибудь первоклассном театре! Ты бы украсила афиши, привлекла толпу, имела бы столько любовников, в театре и в жизни, сколько заблагорассудится, была бы приглашена выступать в Виндзор, получила бы плату – драгоценность от королевы и свое имя в ее альбоме для автографов! Вот что, несомненно, должно было стать твоей великой карьерой – ты была рождена для этого! Создана для этого! Ты была бы такой же бездушной, как сейчас, – но это не имело бы значения, – ведь актрисы лишены целомудрия!»
Сломав кинжал и с горечью сказав эти слова, он оттолкнул ее на несколько шагов от себя, и она стояла, задыхаясь и побледнев от ярости, глядя на него со смешанным чувством страсти и ужаса. Мгновение она молчала, затем медленно двинулась вперед с кошачьей гибкостью движений, которая принесла ей репутацию грациозной женщины, превосходящей любую женщину Англии, и проговорила нарочито размеренным тоном: «Лучо Риманез, я сносила твои оскорбления так же, как снесла бы свою смерть от твоих рук, потому что я люблю тебя! Ты говоришь, что ненавидишь меня, – ты отталкиваешь меня, – я все еще люблю тебя! Ты не можешь отвергнуть меня – я твоя. Ты должен любить меня, или я умру – одно из двух. Поразмысли немного, – я оставляю тебя сегодня ночью, я даю тебе время все обдумать до завтра, – люби меня, – отдайся мне, – будь моим любовником, – и я буду разыгрывать комедию светской жизни так же хорошо, как любая другая женщина, – так хорошо, что мой муж никогда об этом не узнает. Но откажи мне еще раз, как ты отказал мне сейчас, и я покончу с собой. Я не играю – я говорю спокойно и убежденно; я говорю правду».
«Вот как? – холодно спросил Лучо. – Позволь мне поздравить тебя! Немногие женщины столь последовательны!»
«Я положу конец своей жизни, – продолжала она, не обращая никакого внимания на его слова. – Без твоей любви, Лучо, жизнь для меня невыносима! – И в ее голосе зазвучал тоскливый надрыв. – Я жажду поцелуев твоих губ, объятий твоих рук! Знаешь ли ты – ты когда-нибудь думал о своей собственной силе? О жестокой, ужасной силе твоих глаз, твоей речи, твоей улыбки, о красоте, которая делает тебя больше похожим на ангела, чем на человека, – и неужели у тебя нет жалости? Как ты думаешь, рождался ли когда-нибудь такой человек, как ты?» – Он смотрел на нее, когда она говорила это, и слабая улыбка тронула его губы. – Когда ты говоришь, я слышу музыку, когда ты поешь, мне кажется, что я понимаю, какими должны быть мелодии рая поэта, конечно, конечно, ты знаешь, что весь твой облик – ловушка для теплой, слабой женской души! Лучо! – И, ободренная его молчанием, она подкралась к нему поближе. – Встретимся завтра на дорожке возле коттеджа Мэйвис Клэр».
Он вздрогнул, как будто его ужалили, но с его губ не сорвалось ни слова.
«Я слышала все, что ты сказал ей прошлой ночью, – продолжила она, подходя еще на шаг ближе к нему. – Я последовала за тобой и прислушалась. Я едва не обезумела от ревности – я думала… я боялась… что ты любишь ее, – но я ошибалась. Я никогда ни за что не благодарю Бога, но в ту ночь я поблагодарила Бога за то, что ошиблась! Она не была создана для тебя – для тебя создана я! Встретимся у ее дома, где цветет большая белая роза – сорвите одну, одну из тех маленьких осенних роз и подарите ее мне – я приму это как сигнал – сигнал о том, что я могу прийти к вам завтра вечером, и не быть проклятой или отвергнутой, а быть любимой – любимой! – о, Лучо! обещай мне! – одна маленькая роза! – символ любви на час! – тогда позволь мне умереть, – я получу все, чего прошу от жизни!»
Внезапным быстрым движением она бросилась ему на грудь и, обвив руками его шею, обратила к нему лицо. Лунные лучи показали мне ее глаза, горящие восторгом, ее губы, дрожащие от страсти, ее грудь, вздымающуюся… кровь прилила к моему мозгу, и красный туман поплыл перед моим взором… уступит ли Лучо? Только не он! – он ослабил ее отчаянные руки, сжимавшие его горло, и заставил ее отступить, удерживая на расстоянии вытянутой руки.
«Женщина, лживая и проклятая! – произнес он звучным и устрашающим тоном. – Ты не знаешь, чего ищешь! Все, что ты просишь от жизни, станет твоим после смерти! – таков закон, поэтому остерегайся предъявлять требования, чтобы они не были выполнены слишком полно! Роза из коттеджа Мэйвис Клэр? – роза из райского сада! – для меня они суть одно и то же! Не мне срывать их, и не тебе! Любовь и радость? Для неверных не существует любви, для нечистых не существует радости. Не увеличивай меру моей ненависти и мщения! Прочь, пока еще есть время, – иди навстречу судьбе, что ты сама для себя избрала, – ибо ничто не может ее изменить! А что касается меня, которого ты любишь, перед кем ты преклоняла колени, словно перед идолом, – и тихий, свирепый смех сорвался с его губ, – что ж, сдерживай свои лихорадочные желания, прекрасный демон! – наберись терпения! – мы скоро встретимся!»
Я не мог больше выносить этой сцены и, выскочив из своего укрытия, оттащил от него свою жену и бросился меж ними.
– Позволь мне защитить тебя, Лучо, от настойчивости этой распутницы! – воскликнул я, разразившись диким смехом. – Час назад я думал, что она моя жена, – я же вижу в ней всего лишь купленную собственность, которая ищет нового хозяина!
Одно мгновение мы трое стояли лицом друг к другу – я, задыхающийся и обезумевший от ярости, Лучо, спокойный и полный презрения, моя жена, отшатнувшаяся от меня, в полуобмороке от страха. В приступе черной ярости я бросился к ней и схватил ее.
– Я слышал тебя! – сказал я ей. – Я видел тебя! Я видел, как ты преклоняла колени перед моим настоящим другом, моим верным товарищем, и изо всех сил старалась склонить его к пороку, которому предана ты сама! Я тот бедный глупец, твой муж, тот слепой эгоист, чье доверие ты пыталась завоевать – и предать! Я несчастный негодяй, кому избыток мирского богатства позволил купить себе в жены бесстыдную развратницу! Ты смеешь говорить о любви? Ты оскверняешь само это слово! Боже милостивый! Из чего сделаны такие женщины, как ты? Вы бросаетесь в наши объятия, вы требуете нашей заботы, вы добиваетесь нашего уважения, вы искушаете наши чувства, вы завоевываете наши сердца, а потом выставляете нас всех дураками! Дураками, и более того, – вы делаете нас людьми без чувств, совести, веры или жалости! Если мы станем преступниками, что в этом удивительного! Если мы совершаем поступки, которые позорят наш пол, разве это не потому, что вы подаете нам пример? Боже… Боже! Я, любивший тебя, да, я любил тебя, несмотря на все, чему научил меня наш с тобой брак, я, что готов был умереть, чтобы спасти тебя от тени подозрения, я, единственный во всем мире, кого ты решила сгубить своим предательством!