– Вы верите в Бога! – Я повторил его слова, тупо уставившись на него.
Казалось, он говорил серьезно. На самом деле мне казалось, что он всегда серьезно относился к вопросу о Божестве. Я смутно подумал об одной светской даме, с кем был немного знаком, – особе некрасивой, непривлекательной и подлой, что проводила свое время, развлекаясь с вельможными полукровками и пытаясь пробиться в их ряды. Однажды она сказала мне: «Я ненавижу людей, которые верят в Бога, а вы? Меня тошнит от одной мысли о Боге!»
– Вы верите в Бога! – с сомнением повторил я еще раз.
– Смотрите! – сказал он, поднимая руку к небу. – Там несколько плывущих облаков скрывают миллионы миров, непроницаемых, таинственных, но в то же время реальных; там, внизу, – и он указал на море, – скрываются тысячи вещей, природу которых, хотя океан и является частью земли, люди еще не познали. Между этими верхним и нижним пространствами Непостижимого, но Абсолютного стоите вы, конечный атом с ограниченными возможностями, неуверенный в том, как долго протянется хрупкая нить вашей жизни, но высокомерно взвешивающий своими собственными бедными мозгами вопрос о том, снизойдете ли вы в своей крайней ничтожности и некомпетентности до принятия Бога или нет! Признаюсь, что из всех удивительных вещей во Вселенной именно такое отношение современного человечества поражает меня больше всего!
– А как к этому относитесь вы?
– Я с неохотой принял навязанное мне ужасающее знание, – ответил он с мрачной улыбкой. – Не скажу, что я был способным или прилежным учеником, – мне пришлось страдать, чтобы познать то, что я знаю!
– Вы верите в ад? – внезапно спросил я его – В Сатану, в заклятого врага человечества?
Он молчал так долго, что я удивился; более того, он побледнел до самых губ, а странная, почти мертвенная жесткость черт придавала его облику что-то призрачное и ужасное.
Помолчав, он перевел на меня взгляд – в них отражалось сильное, жгучее страдание, хотя он и улыбался.
– Совершенно верно, я верю в ад! Как я могу поступить иначе, если я верю в небеса? Если есть Верх, то должен быть и Низ; если есть Свет, то должна быть Тьма. И… что касается заклятого врага человечества, – если хотя бы половина рассказанных о нем историй правдива, он, должно быть, самое жалкое и достойное жалости создание во Вселенной! Что значили бы скорби тысячи миллионов миров по сравнению со скорбью Сатаны!
– Скорбью! – эхом отозвался я. – Предполагается, что он должен радоваться, творя зло!
– Ни ангел, ни дьявол не способны на это, – медленно произнес он. – Радоваться злу – это временная мания, которая поражает только человека. Чтобы зло приносило настоящую радость, хаос должен наступить снова, и Бог должен погасить свой собственный свет. – Он уставился на темное море – солнце зашло, и лишь одна звезда слабо мерцала сквозь облака. – И поэтому я снова говорю о том, как скорбит Сатана! Скорби, неизмеримые, как сама вечность, – только представьте! Быть изгнанным с Небес! Слышать на протяжении бесконечных миллиардов лет далекие голоса ангелов, которых он когда-то знал и любил! Быть странником среди пустынь тьмы и тосковать по небесному свету, который раньше был воздухом и пищей для его существа, – и знать, что это человеческая глупость, абсолютный эгоизм человека, жестокость человека, держит его в изгнании, лишенным прощения и покоя! Человеческое благородство может поднять Заблудший Дух почти вплотную к его утраченным радостям, – но человеческая низость снова тянет его вниз, – легкой была пытка Сизифа в сравнении с пыткой Сатаны! Неудивительно, что он ненавидит человечество! Невелика его вина, если он стремится навеки уничтожить ничтожное племя, – неудивительно, что он неохотно отдает им их долю бессмертия! Думайте об этом просто как о легенде, – и он повернулся ко мне почти свирепо. Христос искупил человека и своим учением показал, как человек может искупить дьявола!
– Я вас не понимаю, – слабо произнес я, пораженный странной болью и страстью в его словах.
– Не понимаете? И все же смысл моих слов едва ли неясен! Если бы мужчины были верны своим бессмертным инстинктам и создавшему их Богу, если бы они были щедрыми, честными, бесстрашными, верными, благоговейными, бескорыстными… если бы женщины были чистыми, храбрыми, нежными и любящими, – разве вы не можете себе представить, что при такой силе и справедливости в мире Люцифер, сын зари, был бы движим любовью вместо ненависти? что закрытые двери Рая были бы не заперты и что он, вознесенный к своему Создателю молитвами чистых жизней, снова надел бы свой ангельский венец? Неужели вы не способны это понять, даже с помощью легенды?
– Почему бы и нет, эта легенда прекрасна, – признал я, – и для меня, как я уже говорил вам однажды, совершенно нова. И все же, поскольку мужчины вряд ли будут честными, а женщины непорочными, я боюсь, что у бедняги мало шансов когда-либо заслужить прощение!
– Я тоже этого боюсь! – и он посмотрел на меня со странной насмешкой. – Я очень этого боюсь! И поскольку его шансы так малы, я скорее уважаю его за то, что он заклятый враг столь никчемного племени! – Он помолчал немного, затем добавил: – Интересно, как нам удалось перейти к такой абсурдной теме разговора? Это скучно и неинтересно, как и все духовные темы. Моя цель, отправив вас в это путешествие, состоит не в том, чтобы предаваться субъективным спорам, а в том, чтобы заставить вас забыть о своих проблемах настолько, насколько это возможно, и наслаждаться настоящим, пока оно длится.
В его голосе звучали ноты сострадательной доброты, которая сразу же пробудила во мне острое чувство жалости к себе, что сильнее всего ослабляет силу воли. Я тяжко вздохнул. – Воистину, я страдал, – сказал я, – больше, чем большинство людей!
– Даже больше, чем большинство миллионеров, что заслуживают страданий! – заявил Лучо с тем неизбежным оттенком сарказма, каким отличались некоторые из его самых дружелюбных замечаний. – Предполагается, что деньги компенсируют мужчине все, и даже богатая жена одного ирландского «патриота» нашла неприемлемым цепляться за свои денежные мешки, когда ее мужа объявили банкротом. Пусть люди говорят, как она его боготворила! Теперь, учитывая ваше изобилие наличности, следует признать, что судьба обошлась с вами несколько недоброжелательно!
Улыбка, которая была наполовину жестокой, наполовину сладкой, сияла в его глазах, когда он говорил, – и снова странное отвращение к нему заставило меня испытывать неприязнь и страх. И все же, какой очаровательной была его компания! Я не мог не признать, что путешествие с ним в Александрию на борту «Пламени» было полно очарования и роскоши на всем пути. В материальном смысле желать было нечего – все, что могло поразить разум или воображение, было продумано на борту этой замечательной яхты, летевшей по волнам, как сказочный корабль. Некоторые из матросов были искусными музыкантами, и тихими ночами или на закате они приносили струнные инструменты, и до наших ушей доносились самые нежные и восхитительные мелодии. Сам Лучо тоже часто пел – его звучный голос, казалось, разносился над всем обозримым морем и небом, с такой страстью, что могла бы привлечь и слух ангела. Постепенно мой разум пропитался этими обрывками скорбных, яростных или странных печальных мелодий, и я начал молча страдать от необъяснимой подавленности и предчувствия несчастья, а также от другого ужасного чувства, которому я едва мог дать название, – ужасной неуверенности в себе, как бывает с человеком, заблудившимся в дикой местности и близким к смерти. Я терпел эти приступы душевных мук в одиночестве, и в такие тоскливые, жгучие моменты мне казалось, что я схожу с ума. Я становился все более и более угрюмым и неразговорчивым, и когда мы наконец прибыли в Александрию, это не доставило мне никакого удовольствия. Место было для меня новым, но я не ощущал новизны – все казалось плоским, скучным и совершенно неинтересным. Тяжелое, почти летаргическое оцепенение сковало мой разум, и когда мы оставили яхту в гавани и отправились в Каир, я не ощущал никакого удовольствия от путешествия или интереса к тому, что видел. Я пришел в себя лишь частично, когда мы вступили во владение роскошной дахабией, со свитой сопровождающих специально зафрахтованной для нас, и подобно лотосу начали путешествие вверх по Нилу. Поросшая тростником, медлительная желтая река завораживала меня, я проводил долгие часы, вытянувшись во весь рост в шезлонге, глядя на плоские берега, песчаные холмы, разрушенные колонны и изуродованные храмы мертвых царств прошлого. Однажды вечером, размышляя таким образом, в то время как огромная золотая луна лениво поднималась в небо, чтобы взглянуть на обломки земных эпох, я сказал:
– Если бы только можно было увидеть эти древние города такими, какими они были когда-то, какие удивительные открытия можно было бы сделать! В конце концов, наши современные чудеса цивилизации и прогресса могут показаться мелкими пустяками, ибо я верю, что в наши дни мы лишь заново открываем то, что знали народы древности.
Лучо вынул сигару изо рта и задумчиво посмотрел на нее. Затем он взглянул на меня с полуулыбкой:
– Хотели бы вы увидеть возрожденный город? – спросил он. – Здесь, на этом самом месте, около шести тысяч лет назад правил царь с женщиной, не королевой, но его фавориткой (вполне в согласии с законами тех времен), которая была так же знаменита своей красотой и добродетелью, как эта река своим плодоносящим приливом. Здесь цивилизация достигла огромного прогресса – с тем единственным исключением, что она не переросла веру.
Современные Франция и Англия превзошли древних в своем презрении к Богу и вероучению, в своем презрении к божественному, в невыразимой похоти и богохульстве. – Этим городом, – и он махнул рукой в сторону безлюдного участка берега, где колыхались заросли высокого тростника над чудовищным фрагментом упавшей колонны – правила сильная чистая вера его народа, и властительницей общественных дум в нем была женщина. Фаворитка короля была чем-то похожа на Мэйвис Клэр в том, что обладала гениальностью, а также такими качествами, как справедливость, ум, любовь, правдивость и самое благородное бескорыстие, – благодаря ей здесь царило счастье. Пока она жила, здесь был рай на земле, но, когда она умерла, его великолепию пришел конец. Женщина, если захочет, может добиться столь многого! И как мало делает она по обыкновению, проживая свою жизнь, как корова!