— Молод я или стар, это как вам будет угодно, — ответил Лючио почти пренебрежительно, — но богатством своим я не наслаждаюсь.
Лицо американки выразило крайнее удивление.
— Что могут дать деньги? — продолжал Лючио с широко раскрытыми зрачками и тем странным выражением не то умиления, не то тоски, которое не раз поражало меня. — Они действительно покорят мир, — но что стоит мир? Это клочок презренной материи! Богатство служит лишь зеркалом для созерцания человеческой натуры в ее худшем виде. Люди ежатся перед вами, льстят вам и лгут двадцать раз подряд в надежде умилостивить вас и выгадать что-нибудь для самих себя. Принцы крови охотно забывают свое положение и унижаются перед вами в надежде занять у вас денег, — ваши личные достоинства не принимаются в расчет, — ваш полный карман служит вам рекомендацией и в министерствах, и во дворцах… Вы можете быть круглым дураком, похожим внешностью на шимпанзе, но благодаря звону вашего золота вы приглашены на завтрак к королеве, если вы только этого желаете. Наоборот, допустим, что вы действительно великий человек, т. е. храбрый и терпеливый, что в вас кроется искра гениальности, придающая жизни и силу, и стоимость, что ваши мысли превращаются в творчество, которые переживут многие царства, — но вы бедны, и вы будете отвергнуты всеми, презираемы новыми богачами; — торговец, у которого вы покупаете домашнюю утварь, будет смотреть на вас с высоты своего величия, так как он, благодаря нажитым деньгам катается по праздникам на собственной четверке в парке, а вы нет. Богатые выскочки любят унижать людей, которые умом и достоинством стоят несравненно выше их.
— Но если вы сами по себе выдающийся человек, — стремительно прервала его мисс Чезни, — и владеете к тому же бессметным богатством, согласитесь, что это очень хорошо!
Лючио засмеялся.
— Я отвечу вам вашими же словами: вы хотите сделать мне комплимент! Но я утверждаю, что даже, когда богатство выпадает на долю достойного человека, мир преклоняется перед ним не ради его достоинства, а ради его миллионов. У меня, например, масса друзей, которые, в общем-то не мои друзья, а друзья моего кошелька. Мое прошлое интересует их также мало, как и моя настоящая жизнь; болен я или здоров, счастлив или несчастлив, до этого им дела нет! Если бы мои мнимые друзья знали меня ближе, то это было бы пожалуй лучше. Но меня они не желают знать, — их намерения просты и несложны, они хотят выжать из меня побольше выгоды для самих себя. И я поощряю их и даю им даже больше, чем они требуют.
В звучном голосе Лючио послышалось что-то несказанно грустное, и в этот раз не только мисс Чезни, но и мы все посмотрели на него невольно, как бы привлеченные какой-то таинственной загадкой. Последовало краткое молчание.
— Редко кто имеет настоящих друзей, — заметил наконец лорд Эльтон. — Мы все могли бы последовать примеру Сократа, у которого в доме всего было два стула. — «Один для меня, — говорил он, — а другой для друга… когда я его найду!» Но вас, Лючио, все любят. Вы страшно популярны, несмотря на то, что вы чересчур строги к нам. В конце концов, люди обязаны заботиться о себе, не так ли?
— Конечно, — согласился Лючио, — тем более, что, судя по слухам, Бог перестал заботиться о них.
Мисс Фицрой казалась недовольной последним замечанием, но старый граф расхохотался. В ту же минуту в соседней комнате раздались легкие шаги, и мисс Чезни, встрепенулась, прибрала свои ножки и села прямо.
— Это Сибилла, — сказала она, как бы извиняясь, — при Сибилле, я не смею лежать в кресле.
Мое сердце усиленно забилось, когда женщина, которую поэт прозвал бы богиней сновидений, но которую я считал предметом роскоши, доступным для моих средств, взошла, — вся одетая в белом, без всяких украшений, кроме золотого пояса редкой старинной работы, обхватывавшего ее изящную талию; на ее груди, между кружевами был приколот букетик душистых фиалок. Леди Сибилла показалась мне еще красивее, чем в первый раз. В ее глазах было что-то глубокое, недостижимое; на ее щеках играл яркий румянец, а улыбка, которой она нас приветствовала, была просто ослепительна! Малейшее ее движение возбуждало во мне такой прилив страсти, что у меня закружилась голова… Мысль, что эта красавица несомненно будет принадлежать мне, показалась мне неуместной, и я совсем уже не был уверен в том, что мое богатство будет в силах свергнуть с ее пьедестала эту эмблему девственной невинности и красоты. Но в действительности, мы мужчины слишком легковерны, и никто из нас не подозревает, что сердца этих невинных на взгляд женщин уже носят в себе зародыш порчи.
— Вы опоздали, Сибилла, — строго заметила мисс Фицрой.
— Неужели? — ответила красавица, нисколько не смущаясь. — Мне очень жаль. Папа, вы, кажется, превратились в ширму!
Лорд Эльтон быстро отодвинулся в сторону, внезапно сознавая, что до сих пор он один пользовался огнем.
— Вам не холодно, мисс Чезни? — продолжала леди Сибилла с умышленной учтивостью, — не хотите ли ближе придвинуться к огню?
В присутствии дочери дома американка видимо робела.
— Благодарю вас, пробормотала она, скромно опустив веки.
— Мы потрясены таким ужасным известием, мистер Темпест, — продолжала Сибилла, глядя скорее на Лючио, чем на меня, — вы, должно быть прочли об этом в газетах. Наш добрый знакомый, граф Линтон, застрелился вчера ночью.
Я невольно вздрогнул. Лючио укоризненно посмотрел на меня и быстро ответил:
— Да, в газетах было объявлено об этом, только вкратце; я слегка знал графа.
— Да? — продолжала леди Сибилла. — Он был помолвлен с одной моей подругой. Я думаю, что для нее это избавление, так как, несмотря на то, что в обществе лорд Линтон был весьма приятен, но кажется он много играл и верно быстро растратил бы ее приданое. Но его невеста неутешна… она непременно хотела быть графиней…
— Значит, — вмешалась в разговор мисс Чезни, лукаво улыбаясь, — не одних только американок прельщает титул… С тех пор, как я здесь, я уже видела несколько милых девушек, согласившихся выйти замуж за настоящих олухов только для того, чтобы им говорили: «ваше сиятельство» или «ваша светлость».
Старый граф издал что-то вроде одобрительного смеха, но леди Сибилла, глядя в пылающий огонь, продолжала говорить, как будто никто не прерывал её.
— Конечно, моя подруга еще выйдет замуж: она молода и красива; но я думаю, что помимо титула, она была влюблена в Линтона.
— Какие пустяки, Сибилла, — резко прервал ее старик. — У тебя страсть во всем видеть что-нибудь романическое… я думал, что сезон выездов вылечит тебя. Твоя подруга прекрасно знала, что Линтон развратник, и, несмотря на это, приняла его предложение. Когда я прочел в газетах, что он застрелился на извозчике, я понял, что и умереть-то он не мог, как следует! Испортить коляску несчастного извозчика для удовлетворения каприза, — это более чем неуместно! Однако не стоит говорить о нем; во всяком случае, его жена была бы очень несчастна.
— Это более чем вероятно, — ответила леди Сибилла задумчиво; — но иногда любовь существует! — прибавила она и как бы нехотя подняла свои чудные глаза и посмотрела на Лючио; но князь не обратил на нее внимания, и взгляд девушки упал на меня. Что выражало мое лицо, я не знаю; но яркая краска выступила на щеках леди Сибиллы, и легкая дрожь пробежала по ее телу. Потом она сильно побледнела. В эту минуту дверь вновь раскрылась:
— Ваше сиятельство, обед подан, — объявил старый буфетчик.
— Прекрасно! — и граф обратился к нам, — князь, предложите руку мисс Фицрой, мистер Темпест, моя дочь выпадает на вашу долю, а я последую за вами с мисс Чезни.
Сходя по лестнице с леди Сибиллой я не мог не удивляться степенному тону, с которым Лючио рассуждал о священных вещах со своей дамой. Его похвалы и восторги крайне удивили меня после всего, что я от него слыхал; но я решил, что он просто в шаловливом настроении и что ему захотелось подшутить над убеждениями старой девы. Всего, что он говорил я не расслышал, так как мы уже входили в столовую, и я уселся рядом со своей очаровательной дамой.
Глава двенадцатая
Обед прошел таким же порядком, как во всех больших домах; вначале, все было холодно и натянуто; к жаркому гости немножко отошли, а атмосфера стала теплее и веселее только тогда, когда принесли десерт и было почти пора вставать. Разговор, сперва вялый оживился благодаря веселому настроению Лючио. Я употреблял все усилия, чтобы занять леди Сибиллу, но, как большинство модных красавиц, она слушать не умела. Она была очень холодна и неотзывчива, — к тому же, я убедился, что особенного ума у нее не было. Она не была способна долго интересоваться одним и тем же; и как многие барышни высшего света, она внезапно уплывала в какую-то неизвестную бездну, нисколько не стесняясь выказывать полное равнодушие к разговору окружающих. Однако, некоторые ее замечания ясно показывали, что под ее обаятельной наружностью таился цинизм и презрение к мужчинам. Несколько раз ее слова уязвили меня, но несмотря на это, я еще тверже решил добиться ее руки и заставить ее гордый дух преклониться передо мной, миллионером и гением. Я действительно в это время считал себя гением! Да простит мне бог эту наглость. Но, во-первых, я верил в безграничность своего ума, — во-вторых, я знал, что для моего богатства — все достижимо! Я был вполне уверен, что могу купить славу с той же легкостью, как купил бы цветок в магазине. Я был так же уверен, что могу купить любовь. Желая скорее достичь желанной цели, я приступил к действиям.
— Вы, кажется, живали в Виллосмире? — обратился я к графу.
Лорд Эльтон внезапно побагровел и быстро выпил глоток шампанского.
— Да-н-да. Оно раньше принадлежало мне, но потом надоело; надо иметь целую орду людей, чтобы содержать замок в надлежащем порядке.
— Я так и предполагал, — ответил я покровительственно. — Мне придется нанять многочисленную свиту, так как я намерен приобрести это имение.
Холодное спокойствие леди Сибиллы наконец нарушилось; она страшно взволновалась, а старый граф уставился на меня с таким изумлением, что я побоялся, как бы его глаза не выскочили из орбит.