— Вот Падеревский, а рядом с ним вечная Патти, там ее величество королева Италии, а вот принц Уэльский — все с надписями. Честное слово, по видимому, мисс Клер привлекает к себе знаменитостей без помощи золота. Как она это делает? — и его глаза полунасмешливо блеснули. — Посмотрите на эти лилии! — и он указал на массу белых цветов на одном из окон. — Разве они не прекраснее мужчин и женщин? Немые, но, тем не менее, красноречивые чистотой. Не удивительно, что художники выбрали их, как единственные цветы, подходящие для украшения ангелов.
Пока князь еще говорил, дверь открылась, и женщина, которую мы видели в саду, взошла, держа одной рукой маленького терьера. Неужели это была Мэвис Клер? Я был в недоумении. Лючио подошел к ней с видом униженности и подобострастия, которые крайне удивили меня.
— Простите нам наше непрошеное посещение, мисс Клер, — сказал он, — но мы проходили мимо вашего дома, и искушение войти к вам было слишком велико. Мое имя Риманец, — прибавил он с легкой запинкой, — а это мой друг, мистер Джеффри Темпест, известный писатель; — тут молодая дама посмотрела на меня, улыбнулась и слегка поклонилась. — Вы верно знаете, что он теперешний владелец Вилласмир Корт, вы соседи и, надеюсь, будете друзьями. Во всяком случае, если мы виновны перед вами тем, что посмели посетить вас, не будучи представлены, то прошу прощения. Трудно, а для меня даже невозможно, пройти мимо дома знаменитости, не отдавши дань ее таланту!
Мэвис Клер, (это была она), не обратила внимания на любезный комплимент.
— Я вам очень рада, — сказала она просто и с любезной грацией пожала нам руки. — Я привыкла к посещениям незнакомых людей, а мистера Темпеста я уже знаю понаслышке. Садитесь, пожалуйста.
Она указала нам на стулья рядом с украшенным лилиями окном и позвонила. Горничная явилась.
— Чаю, Лиза.
Отдав это приказание, мисс Клер уселась рядом с нами, все еще держа на руках свою маленькую собаку. Я хотел начать разговор, но не находил слов, ее вид наполнял меня чувством бесконечного стыда. Она была так тиха, так грациозна, так непринужденна и проста, что, припоминая статью, в которой я раскритиковал ее, я почувствовал себя глубоким мерзавцем. Однако, я ненавидел ее талант, сила и неподдельное качество которого привлекали внимание света, она обладала гением, и я завидовал ей. Взволнованный самыми разнородными ощущениями, я обернулся и стал глядеть в сад, я слышал, как Лючио легко касался вопросов литературных и общественных, изредка вызывая в мисс Клер веселый звонкий смех. Внезапно я почувствовал, что она смотрит на меня; я повернулся и встретил взгляд ее глаз, темно-синих, ясных и серьезных.
— Вы в первый раз посещаете Виллосмир? — спросила она.
— Да, — ответил я — стараясь казаться непринужденным, — я купил имение без осмотра, по совету моего друга, князя Риманца.
— Да, я слышала, — ответила она, пытливо вглядываясь в меня. — Что же, вы довольны вашим приобретением?
— Более чем доволен, я очарован; оно превосходит все мои ожидания.
— Мистер Темпест помолвлен с дочерью прежнего владельца, — заметил Лючио, — Вы верно читали об этом в газетах?
— Да, — улыбнулась мисс Клер, — читала и думала, что можно поздравить мистера Темпеста: леди Сибилла красавица, я помню ее с детства, и хотя никогда не говорила с ней, но видела ее часто. Она, верно, очарована возможностью вернуться невестой в имение, где родилась и которое так горячо любила…
Тут горничная взошла с чаем, и мисс Клер, спустив с колен свою собачку, встала, чтобы разлить его. Я следил за ее движениями с невольным восхищением; в своем белом платье, со свежим розаном в кружевах корсажа, она напоминала картину Греза; когда она повернула голову, солнце осветило ее волосы, превращая их в золотое сияние. Но мисс Клер не была красавицей; она имела какую-то необъяснимую прелесть, не бьющую в глаза, но действующую тайно, как запах душистого шиповника в живой изгороди, который услаждает всю окружающую атмосферу, хотя самих цветов не видать.
— Ваша книга очень умна, мистер Темпест, — сказала она внезапно с улыбкой, — я прочла ее, как только она вышла, но мне кажется, что ваша статья еще умнее!
Я густо покраснел.
— Какая статья? — спросил я, невольно запинаясь, — я ни в каком вестнике не пишу.
— Нет? — и писательница весело засмеялась, — но для меня вы сделали исключение. Как вы разнесли меня! Уверяю вас, мне это даже доставило удовольствие. Я узнала, кто автор этой критики, не через редактора, — нет, он очень сдержан, но через одного моего друга, которого не назову. Но, какой у вас несчастный вид! — и ее голубые глаза засверкали, — неужели вы думаете, что я была обижена вашей статьей? Конечно, нет, все эти нападки нисколько не оскорбляют меня. Только ваша критика была чрезмерно смешна.
— Смешна? — повторил я, стараясь улыбнуться, чтобы скрыть свое смущение.
— Да, смешна. Вы были так грозны, что это было забавно. Мой бедный роман! Я искренно сожалею, что он так рассердил вас; гнев всегда вредно действует на здоровье.
Мисс Клер опять засмеялась и села на свое прежнее место. Сказать, что я чувствовал себя глупым, — выражение слишком слабое. Эта женщина, с молодым, безоблачным лицом, мягким голосом и, несомненно, счастливым нравом, вовсе не подходила к тому типу, который я рисовал себе в воображении. Я пытался сказать что-нибудь подходящее, но не находил слов. К моему счастью в эту минуту внимание было отвлечено от меня странным поведением собачки. Трикси, усевшись как раз против Лючио, подняла голову и завыла так заунывно и так громко, что этот звук, исходящей из столь маленького тела, казался неестественным. Мисс Клер крайне удивилась.
— Что с тобой, Трикси? — воскликнула она и, подняв собачку, ласково обняла ее; крошечное животное продолжало дрожать и стонать. Мисс Клер пытливо взглянула на Лючио. — Ничего подобного никогда не случалось с нею, — сказала она. Но, может быть, вы собак не любите?
— Мне кажется, что скорее они меня не любят, — вежливо ответил Лючиo.
— В таком случае простите меня, — и мисс Клер вышла из комнаты и вернулась уже без своего любимца. Я заметил, что после этого случая ее голубые глаза не раз пытливо останавливались на красивом лице Лючио, как будто что-то в нем не нравилось ей и внушало недоверие. Между тем я уже успел овладеть собой.
— Я очень рад, мисс Клер, — сказал я тоном, который даже мне показался покровительственным, — что моя статья не обидела вас. Она была резка, но у каждого человека свои взгляды…
— Безусловно, — тихо ответила она. — Мир был бы очень скучен, если было бы иначе. Ваша критика была умно составлена, но не оказала ни малейшего влияния ни на меня, ни на мою книгу. Вы помните, что Шелли говорил о критиках? Нет? Передаю вам его слова: «Я старался писать, как писали Гомер, Шекспир и Мильтон с полным презрением к анонимным нападкам. Клевета и злословие могут вызвать во мне жалость, но никак не гнев. Я пойму выразительное молчание тех умных врагов, которые не желают высказаться. А из оскорблений, презрений и проклятий я постараюсь извлечь те замечания, которые могут исправить мои ошибки. Если бы некоторые критики были бы также благоразумны, как они свирепы, какую великую пользу принесли бы их сочинения. Но пока, я боюсь, что их едкие нападки лишь развлекут меня. Если публика найдет мое творчество бездарным, я преклонюсь перед этим судом, наградившим Мильтона венцом бессмертия, и постараюсь найти в первой неудаче силу и энергию для исполнения новой задачи, заслуживающей славы!»
Пока мисс Клер передавала эту выдержку, ее глаза расширились и потемнели, лицо вдохновилось, а голос звучал сильно и звонко.
— Вы видите, я хорошо изучила Шелли, — прибавила она, смеясь собственному увлеченно. — Эти слова врезались мне в память, и я велела их написать крупными буквами на стене своего рабочего кабинета. Они передают мне мнение действительно достойных умов и их пример действует ободряюще на таких мелких работниц, как я. Я не любима прессой, но, несмотря на это, я люблю своих критиков. Если вы кончили чай, то пойдемте посмотреть на них!
Пойти и посмотреть их! Что она хочет этим сказать? Она, казалось, была в восторге от моего очевидного удивления. Все лицо ее дышало весельем.
— Пойдемте посмотреть их! — повторила она. — Обыкновенно они ожидают меня в этот час!
И мисс Клер вышла в сад, мы последовали за ней. Я все еще не мог прийти в себя. Все мои теории о не женственности писательниц были разрушены непринужденным обращением, очаровательной откровенностью мисс Клер, славе коей я завидовал. Несмотря на свой бесспорный ум, она могла внушить и любовь, — до какой степени, увы, я узнал впоследствии.
Ах, Мэвис! Сколько горя суждено мне было узнать. Мэвис! Мэвис! Я шепчу твое нежное имя в своем одиночестве! Я вижу тебя в моих снах и на коленях перед тобой называю тебя ангелом! Мой ангел у врат Потерянного Рая, и его меч гения удерживает меня от всякого приближения к моему конфискованному древу жизни!
Глава двадцатая
Мы не успели выйти на лужайку, как произошел весьма неприятный случай, могущий иметь самые пагубные последствия. Увидав свою хозяйку, огромный сенбернар встал со своего места на солнышке и замахал хвостом в знак приветствия, но заметив нас, он угрожающе зарычал. Раньше, чем мисс Клер могла остановить его, он бросился на Лючио, как бы желая разорвать его; с удивительным присутствием духа князь схватил собаку за горло и оттолкнул ее. Мэвис смертельно побледнела.
— Я удержу его, он меня послушается, — воскликнула она, кладя свою маленькую руку на шею дога. — Назад, Император! На место! Как ты смеешь?
Император мгновенно повиновался и прилег к ее ногам, весь дрожа от волнения. Мисс Клер взяла его за ошейники посмотрела на Лючио, который казался спокойным, хотя его глаза зловеще сверкали.
— Простите меня, — пробормотала она, — я забыла… вы говорили, что собаки вас не любят! Но что за необъяснимая ненависть, не правда ли? Император всегда так добродушен; извиняюсь за него. Надеюсь, что он не повредил вас?