— Египет, Нил? — пробормотал я. Эта мысль привлекала меня. — Да, конечно, отчего бы нет
— Отчего бы нет! — повторил Лючио. — Мое предложение, кажется, пришлось вам по вкусу. Вы должны ознакомиться со страной старых богов, где жила моя принцесса и губила души мужчин; может быть, мы найдем останки ее последней жертвы, кто знает?
Я ничего не ответил, воспоминание отвратительного насекомого, в которое, как Лючио упорно уверял, переселилась душа развратной женщины, было мне неприятно. Мне почему-то казалось, что между этой гадиной и моей женой было какое то соотношение. Я обрадовался, когда поезд остановился в Лондоне; мы взяли извозчика и сразу окунулись в шумную городскую жизнь. Суета торговли, крик газетных мальчишек и кондукторов, вся эта суматоха была мне приятна, мы позавтракали в «Савое», забавляясь странностями модных франтов, увидали молодого человека, страдающего от безмерно высокого и туго накрахмаленного воротника, легкомысленную женщину с фальшивыми волосами и накрашенными бровями, старавшуюся подражать кокотке, даму преклонных лет, страдающую высокими каблуками и воображающую, что никто не замечает ее обильных форм, красавца семидесяти лет, жаждущего казаться молодыми стремящегося, как остальная молодежь прицепиться к хвосту хорошеньких замужних дам; эти презренные единицы презренного общества проходили перед нами, как паяцы в балагане, вызывая в нас не то смех, не то чувство омерзения. Пока мы еще допивали вино, зашел одинокий господин и сел к столу рядом с нашим, у него была книга, которую он раскрыл, как только заказал завтрак, и принялся читать с видимым вниманием. Я узнал обложку книги «Разности» Мэвис Клер…. Глаза мои заволоклись туманом, я чувствовал слезы в горле, я видел светлое лицо, серьезные глаза и нежную улыбку Мэвис — эту женщину, носящую лавровый венец и держащую лилии чистоты и мира. Увы, эти лилии! Они были для меня
Коварные и странные цветы.
Они чисты, как скипетр серафима,
Как светлый жезл меж ангельских перстов,
Но эта сила запаха цветов
Неуловима и непостижима.
Я прикрыл глаза рукой и почувствовал, что Лючио на меня смотрит… Через несколько минут как бы прочитав мои мысли, он сказал:
— Судя по впечатлению, которое вполне невинные женщины производят на ум даже скверного человека, очень странно, что их очень так мало.
Я ничего не ответил.
— В наше время, — продолжал князь, — масса женщин, как курицы в курятнике, закудахтали о своих правах. Их высшие права и высшая привилегия в том, чтобы направлять и охранять души мужчин. Но в большинстве случаев они это право отвергают. Аристократки, даже женщины королевской семьи, поручают своих детей наемным лицам из низшего сословия и потом удивляются, что эти дети делаются или мошенниками или — идиотами. Если я был бы государственным контролером, я обязал бы каждую мать кормить и воспитывать своих детей самой, за исключением, конечно, болезненных женщин, для коих я потребовал бы свидетельства не менее двух врачей. В противном случае мать была бы подвержена тюремному заключению с тяжелой работой. Благодаря этой системе, матери живо бы образумились. Лень, эгоизм, злость и расточительность женщин заставляют мужчин быть такими ничтожными, как они есть.
Я взглянул на князя.
— Дьявол вмешался в это дело, — с горечью сказал я. — Если женщины были бы нравственны, мужчины отказались бы от них. Взгляните вокруг себя. Сколько мужчин выбирают себе в жены заведомо развратных женщин, не обращая никакого внимания на невинных, как например на Мэвис Клер.
— А вы думали о МэвисКлер? — быстро перебил меня Лючио. Но кто из нас мужчин достоин выиграть столь редкий приз? Мэвис не жаждет замужества, а любовь у нее есть; весь мир любит ее.
— Да, но это безличная любовь, — ответил я, — она не дает ей ту защиту, которая подобает ей и в которой она нуждается…
— Не хотите ли вы сделаться ее возлюбленным? — спросил он с легкой улыбкой. — Боюсь, что вы потерпите неудачу!
— Я! Ее возлюбленным! Великий Боже! — воскликнул я, и кровь прилила к моему лицу от одной только мысли. — Что за нелепая идея!
— Вы правы: она нелепа, — сказал он, все еще улыбаясь. — Это все равно, как если б я предложил вам украсть святую чашу из церкви — с той разницей, что вам могло бы удасться сбежать с чашей, потому что она только церковное имущество, но вам никогда не удалось бы получить Мэвис Клер, так как она принадлежит Богу.
Я нетерпеливо задвигался и выглянул в окно, около которого мы сидели, и посмотрел на желтую полосу текущей внизу Темзы.
— Красота с мужской точки зрения, — невозмутимо продолжал Лючио, — просто хорошее мясо — и ничего более. Мясо, красиво и кругло облегавшее всегда неизящный скелет, мясо деликатно окрашенное и мягкое на ощупь, мясо в изрядном количестве на соответствующих местах, вот все, что требуется! К несчастью, тело подлежит всяким невзгодам, болезнь портит его, неблагоприятный климат пагубно на него влияет, старость морщит, и смерть разрушает его; несмотря на это ничего другого не требуют при выборе прекрасного пола. Всякий фат шестидесяти лет, молодецки гуляя по Пикадилли и притворяясь, что ему не больше тридцати, требует, как Шейлок, свой фунт или несколько фунтов молодого мяса. В этом желании нет ничего ни возвышенного, ни интеллектуального; однако оно существует, и благодаря этому развратные певицы кафе-«шантанов» частенько делаются матерями нашей будущей аристократии.
При этих словах мы встали, так как кончили завтрак и направились в клуб. Тут мы уселись в укромный уголок и приступили к решению наших проектов на будущее. Я не стал долго размышлять; все части света были для меня безразличны, и мне было положительно все равно, куда ехать. Однако в посещении незнакомого для меня Египта, все же было что-то привлекательное, притягивающее, так что я согласился на просьбу Лючио поехать с ним и там «прозимовать».
— Мы будем избегать общества, — сказал князь. — Хорошо воспитанные модные люди, бросающие пустые бутылки шампанского в Сфинкса, не будут иметь честь нашего знакомства. И в Каире слишком много модных куколок. Старый Нил не лишен прелести, а ленивая роскошь «Дагобеи» успокоит ваши издерганные нервы. Я предлагаю покинуть Англию через неделю.
Я согласился и, пока Лючио писал письма, готовясь к нашему путешествию, я просмотрел газеты. В них не было ничего интересного… Я еще проглядывал скучные столбцы «Пэлл Мэлл газеты» и Лючио еще писал, когда вошел мальчик с телеграммой.
— Мистер Темпест?
— Да. — Я схватил желтый конверт и, быстро разорвав его, прочел написанные слова, с трудом усваивая их значение. Содержание телеграммы было следующее: «Возвратитесь немедленно, случилось нечто страшное. Боюсь действовать без вас. Мэвис Клер».
Какой-то странный холод повеял на меня, и телеграмма выпала из моих рук. Лючио поднял, прочитал ее, потом обратился ко мне:
— Конечно, вы должны ехать. Вы можете еще успеть на поезд, который уходит в 4.40.
— А вы? — прошептал я. В горле у меня пересохло, и я говорил с трудом.
— Я останусь в «Гранд Отеле» и буду ждать известий. Не теряйте времени. Мэвис Клер не взяла бы на себя ответственность этой депеши без основательной причины.
— Что вы думаете? Что вы предполагаете?… — начал я.
Лючио остановил меня:
— Ничего я не думаю, и ничего мне не кажется. Советую вам ехать немедленно. Пойдемте.
И, раньше, чем я мог одуматься, князь вывел меня в переднюю клуба, одел, дал шляпу и велел кликнуть извозчика. Мы, кажется, даже не простились друг с другом; ошеломленный внезапным известием из дома, который я покинул в то же утро, как думал, навсегда, я почти не сознавал, что делаю и куда еду, пока не очутился в поезде, везущем меня с возможной быстротой назад в Виллосмир. Мрак приближающейся ночи окружил меня, и сердце ныло от предчувствия непредвиденной беды. Что-то страшное случилось! Но что? Каким образом Мэвис Клер телеграфировала мне? Эти, и бесконечные другие вопросы мучили мой ум, и я боялся прийти к какому-либо заключению. Приехав на знакомую станцию, я нанял извозчика, так как никто не дожидался меня и остановился у своего дома, когда короткий вечер уже сменился ночью. Глухой осенний ветер жалобно выл между деревьями, как заблудившаяся страждущая душа, ни одной звезды не было видно на черном своде далекого неба.
Как только коляска остановилась, тонкий женский облик вышел на крыльцо — это была Мэвис; ее ангельское кроткое лицо было взволновано и бледно.
— Это вы, наконец, — сказала она дрожащим голосом. — Слава Богу, что вы приехали!
Глава тридцать четвертая
Я схватил ее за руки.
— В чем дело? — спросил я, потом оглянувшись, заметил, что прихожая была полна испуганных людей, из которых некоторые подошли ко мне, бормоча, что боялись и не знали, что предпринять… Я нетерпеливо отстранил их и повернулся к мисс Клер.
— Скажите мне скорее, в чем дело? — повторил я.
— Мы боимся, что что-нибудь случилось с леди Сибиллой, — быстро ответила она. — Ее комнаты заперты на ключ, и никто не может добиться от нее ответа… Ее девушка испугалась и прибежала ко мне за советом. Я вернулась с ней и стучалась и звала, но без всякого результата. Вы знаете, что ее окна очень высоки от земли, и не нашлось достаточно длинной лестницы, чтобы приставить к ним. Я умоляла людей взломать дверь, но они отказались; все чего-то боятся, я же не хотела взять на себя ответственность и послала вам телеграмму…
Я не дал ей докончить и побежал наверх, перед дверью передней, ведущей в роскошные апартаменты жены, я остановился, задыхаясь.
— Сибилла, — позвал я.
Не было слышно ни малейшего звука. Мэвис, которая последовала за мной, стояла тут же и вся дрожала. Двое или трое из служителей держались за перила лестницы и нервно прислушивались.
— Сибилла, — позвал я опять; мне ответила все та же тишина. Я повернулся к людям с деланным хладнокровием.
— Леди Сибиллы должно быть нет в этих комнатах, она верно вышла, незамеченная вами. А дверь передней самостоятельно закрывается на замок; весьма возможно, что ветер прихлопнул ее. Принесите тяжелый молоток или что-нибудь, чтобы взломать