моя мать!
Она вздрогнула, и даже губы ее побледнели. Это меня встревожило.
– Все это, должно быть, очень плохо сказывается на вашем здоровье, – сказал я, придвигая свой стул поближе к ней. – Может быть, вам уехать отсюда на какое-то время?
Она молча посмотрела на меня. Выражение ее глаз странно волновало меня: оно было не нежным или задумчивым, а свирепым, страстным и властным.
– Я только что встретил мисс Чесни, – продолжал я, – и она показалась мне очень несчастной.
– Ей не из-за чего расстраиваться, – холодно ответила Сибил, – хотя моя мать умирает слишком медленно. Но мисс Чесни молода; она может позволить себе немного подождать корону Элтонов.
– Разве… но, может быть, вы ошибаетесь в своих предположениях? – осторожно спросил я. – Каковы бы ни были ее недостатки, я уверен, что девушка восхищается вами и любит вас.
Леди Сибил пренебрежительно усмехнулась.
– Мне не нужны ни ее любовь, ни ее восхищение, – сказала она. – У меня мало подруг, и все они – лицемерки, которым нельзя доверять. Когда Диана Чесни сделается моей мачехой, мы все равно останемся чужими.
Я почувствовал, что затронул деликатную тему и что продолжать этот разговор не стоит.
– А где ваш друг? – спросила вдруг Сибил, видимо желая сменить разговор. – Почему он теперь так редко к нам заходит?
– Князь Риманес? Видите ли, он очень странный человек и временами испытывает приступы отвращения к обществу. Он часто встречается с вашим отцом в клубе, а сюда он не приходит оттого, что терпеть не может женщин.
– Всех женщин? – спросила она с легкой улыбкой.
– Всех без исключения!
– Значит, меня он тоже ненавидит?
– Этого я не говорил. Никто не способен возненавидеть вас, леди Сибил. Однако что касается князя Риманеса, то я не надеюсь, что его хроническая болезнь – отвращение к женщинам – ослабнет даже ради вас.
– Значит, он никогда не женится? – спросила она задумчиво.
Я рассмеялся:
– О нет, никогда! В этом вы можете быть совершенно уверены.
Она помолчала, продолжая перебирать стоявшие рядом с ней розы. Ее грудь быстро поднималась и опускалась. Я видел, как трепещут длинные ресницы, каким бледно-розовым румянцем покрылись ее щеки. Чистые очертания тонкого профиля напоминали задумчивых святых или ангелов Фра Анджелико. Я еще продолжал смотреть на леди Сибил с восхищением, как она вдруг выпрямилась, смяв розу в руке. Глаза ее сверкнули, по телу прошла дрожь.
– О, я этого не вынесу! – дико воскликнула она. – Не вынесу!
Я вскочил в удивлении:
– Сибил!
– О, почему вы молчите и тем переполняете чашу моего унижения! – продолжала она страстно. – Почему бы вам не сказать мне, как вы говорите отцу, о цели ваших посещений? Почему бы вам не сказать мне, как ему, что ваш выбор остановился на мне, что я единственная в мире, кого вы избрали в жены? Посмотрите на меня! – Она трагическим жестом подняла руки. – Есть ли малейший изъян в товаре, который вы хотите приобрести? Это лицо считается достойным трудов модного фотографа, и карточку с подписью «английская красавица» можно продавать за шиллинг. Эта фигура послужила образцом для платьев, пошитых многими модистками, которые продавали их мне за полцены при условии, что я буду называть знакомым имя изготовителя. Эти глаза, губы и руки – все в вашем распоряжении! Почему же вы подвергаете меня унижению, медля со сделкой? Вы колеблетесь, размышляя, достойна ли я, в конце концов, вашего золота?
Она, казалось, была охвачена какой-то истерической страстью, сотрясавшей ее тело. В тревоге и изумлении я бросился к ней и схватил за руки.
– О, Сибил, пожалуйста, успокойтесь! Вы переутомлены, вы взволнованы, вы сами не понимаете, что говорите. Дорогая моя, за кого вы меня принимаете? Что за чепуху вы вбили себе в голову об этой купле-продаже? Вы знаете, что я вас люблю, и я не делал из этого тайны. Вы должны были понять это по моему лицу. И если я колебался, признаться или нет, то только потому, что боялся быть отвергнутым. Вы слишком хороши для меня, Сибил! Вы слишком хороши для любого мужчины. Я не достоин вашей красоты и невинности. О, моя возлюбленная, не уступайте так сразу! – взмолился я, ибо, пока я говорил, она прильнула ко мне, как дикая птица, внезапно попавшая в клетку. – Что я могу сказать вам, кроме того, что боготворю вас всеми силами души? Я люблю вас столь сильно, что страшусь даже думать об этом! Это страсть, которая сильнее меня. О, Сибил, я слишком сильно, слишком безумно люблю вас…
Я задрожал и смолк. Ее объятия лишили меня самообладания. Я целовал волны ее волос. Она подняла голову и взглянула на меня. Глаза ее загорелись каким-то странным блеском, в котором сквозила не столько любовь, сколько страх. Вид красоты, уступавший моим притязаниям, как будто разрушил все преграды, которые я до сих пор воздвигал своим чувствам. Я впился в ее губы долгим страстным поцелуем, который, как казалось моему возбужденному воображению, сливал наши существа в одно целое. Но она вдруг высвободилась и оттолкнула меня. Стоя поодаль, она так сильно дрожала, что я боялся, не упадет ли она в обморок, и, взяв ее за руку, усадил на стул.
Сибил слабо улыбнулась.
– Что вы почувствовали? – спросила она.
– Когда, Сибил?
– Только что… когда поцеловали меня?
– Все радости небес и все огни ада в один миг! – выпалил я.
Она взглянула на меня с задумчивым и хмурым видом:
– Странно! А знаете, что чувствовала я?
Я покачал головой, улыбаясь и прижимая губы к мягкой маленькой ручке.
– Ничего! – сказала она с каким-то безнадежным жестом. – Уверяю вас, решительно ничего! Я бесчувственна. Я одна из тех современных женщин, которые способны только думать и анализировать.
– О, думайте и анализируйте, сколько вам будет угодно, моя королева! – ответил я шутливо. – Но только думайте о счастье со мной, вот все, чего я желаю.
– Вы можете быть счастливы со мной? – спросила она. – Подождите – не отвечайте, пока я не скажу вам, кто я. Вы совершенно ошибаетесь во мне.
Она смолкла, и я с тревогой ждал, что же она скажет, глядя на нее.
– Я всегда предназначалась для того, – выговорила она наконец медленно, – к чему пришла теперь: стать собственностью богатого человека. Многие мужчины смотрели на меня, желая купить, но не могли заплатить цену, которую требовал мой отец. Пожалуйста, не глядите так огорченно! Все, что я говорю, не только верно, но и совершенно обыкновенно. Все незамужние женщины из высшего общества в Англии продаются в наше время так же беспощадно, как черкешенки на варварском невольничьем рынке. Я вижу, вы собираетесь возразить и заверить меня в своей преданности. В этом нет необходимости, я охотно верю, что вы любите меня так сильно, как может любить мужчина, и я рада этому. Но вы не знаете меня по-настоящему. Вас привлекают мое лицо и фигура, вы восхищаетесь моей молодостью и невинностью. Но я не молода, а стара сердцем и чувствами. Я была молода в Уиллоусмире, когда жила среди цветов и птиц, среди доверчивых и честных существ, обитающих в лесах и полях. Но одного сезона в городе оказалось достаточно, чтобы убить во мне молодость: одного сезона обедов, балов и чтения модных романов. Как писатель, вы должны знать кое-что об обязанностях автора, о серьезной и даже ужасной ответственности, которую он несет, когда выпускает в свет произведение, полное пагубы и яда, заражающее умы, доселе здоровые и чистые. Ваша книга основана на благородных мотивах, и за это я восхищаюсь ею, хотя она показалась мне не столь убедительной, как могла бы быть. Она хорошо написана, но у меня сложилось впечатление, что вы не совсем искренне внушаете читателю некоторые мысли и потому кое-что упустили.
– Вы наверняка правы, – ответил я, поддаваясь благотворному порыву самоуничижения. – Эта книга никуда не годится как литературное произведение. Она всего лишь разрекламирована критикой, чтобы стать гвоздем сезона!
– Во всяком случае, – продолжала Сибил, и глаза ее потемнели от силы чувств, – вы не загрязнили свое перо мерзостью, свойственной многим современным авторам. Разве может девушка читать книги, которые в наше время свободно издаются и которые ее глупые светские друзья советуют прочесть, – потому что эти книги «необычны до ужаса!» – и при этом оставаться неиспорченной и невинной? Книги, в которых подробно рассказывается о жизни отверженных? Авторы которых описывают и анализируют тайные людские пороки? провозглашают «свободную любовь» и многоженство чуть ли не священным долгом? не видят ничего постыдного в том, чтобы ввести в круг порядочных жен и чистых девиц героиню, которая ищет какого-нибудь мужчину с целью родить от него ребенка, не подвергая себя «унижению» замужества? Я прочла все эти книги – и что теперь ожидать от меня? Только не невинности! Я презираю мужчин, я презираю свой пол, я ненавижу саму себя за то, что я женщина! Вы удивляетесь моему доходящему до фанатизма отношению к Мэвис Клэр? Но я отношусь к ней так только потому, что ее книги на время возвращают мне самоуважение и заставляют видеть человечество в более благородном свете. Она возвращает мне, хотя бы на час, слабую веру в Бога, так что душа чувствует себя освеженной и очищенной. Тем не менее, Джеффри, вы не должны смотреть на меня как на невинную юную девушку из числа тех, кого идеализировали и воспевали великие поэты. Я испорчена распущенными нравами и сластолюбивой литературой нашего времени.
Я слушал ее молча, удрученный и потрясенный, словно нечто неописуемо чистое и драгоценное рассыпалось в прах у моих ног. Она встала и взволнованно прошлась по комнате, двигаясь с медленной, но энергичной грацией, которая вопреки моему желанию и воле напомнила мне движения какого-то пойманного и заточенного в клетку дикого хищника.
– Только не обманитесь во мне, – сказала она, остановившись на мгновение и мрачно глядя мне в глаза. – Если вы женитесь на мне, пусть это будет сознательно сделанный выбор. Ибо с таким богатством вы, конечно, можете жениться на любой женщине, которая вам понравится. Я не говорю о том, что вы могли бы найти девушку лучше меня: в