Я сделал паузу, а она с улыбкой смотрела на меня своими ясными, искренними глазами. Затем я добавил:
– Должен сказать вам, что Сибил, леди Сибил Элтон, – одна из самых преданных ваших поклонниц.
– Очень приятно это слышать, – сказала она просто. – Я всегда радуюсь, когда мне удается завоевать чье-то одобрение и симпатию.
– Разве не все одобряют ваши произведения и восхищаются вами? – спросил Лусио.
– О нет! Ни в коем случае! В «Субботе» писали, что мне аплодируют только продавщицы! – И она засмеялась. – Бедная старая «Суббота»! Ее сотрудники так завидуют любому успешному автору. На следующий день я рассказала принцу Уэльскому об их замечании, и он был очень удивлен.
– Вы знакомы с принцем? – спросил я, несколько удивленный.
– Ну, правильнее было бы сказать, что он меня знает, – ответила она. – Принц оказал мне честь, проявив интерес к моим книгам. Он хорошо разбирается в литературе, гораздо лучше, чем о нем говорят. Он бывал здесь не раз и видел, как я кормлю своих… голубей. Я думаю, его это позабавило!
Вот единственный результат травли Мэвис Клэр со стороны прессы! Она всего лишь назвала своих голубей в честь критиков и кормила этих птиц в присутствии высочайших особ или просто знатных гостей, которые к ней заезжали (а впоследствии я узнал, что заезжали многие), – без сомнения, под радостный смех тех, кто видел, как дерется за кукурузные зерна голубь Зритель или как голубь «Субботнее обозрение» ссорится с другими из-за гороха! Очевидно, ни один рецензент, злобный или незлобный, не мог испортить радость жизни, которая переполняла эту озорную эльфийку.
– Как сильно вы отличаетесь от других литераторов! – вырвалось у меня невольно.
– Я рада, что вы меня такой находите, – ответила мисс Клэр. – Надеюсь, что отличаюсь. Как правило, литераторы относятся к себе слишком серьезно и придают слишком большое значение тому, что делают. Вот почему они становятся такими занудами. Мне кажется, что автор, создавший прекрасное произведение и довольный им, должен быть совершенно безразличен к мнению других. Я была бы вполне довольна тем, что пишу, если бы жила в мансарде. Когда-то я была ужасно бедна, да и теперь я не богата: у меня ровно столько средств, сколько дает мой труд, и мне приходится все время работать. Если бы у меня стало больше денег, я бы обленилась, и тогда Сатана мог бы вторгнуться в мою жизнь. Как говорится в поговорке: «Праздные руки – мастерская Дьявола».
– Думаю, вам хватило бы сил противостоять Сатане, – сказал Лусио, мрачно и испытующе глядя на нее.
– О, это неизвестно! Я не уверена в себе! – улыбнулась в ответ мисс Клэр. – Мне кажется, Дьявол – весьма обаятельный господин. Не могу представить его обладателем копыт и хвоста: здравый смысл говорит мне, что существо, предстающее перед людьми в таком виде, никого бы никогда не соблазнило. Самый прекрасный образ Сатаны создан Мильтоном!..
Ее глаза внезапно потемнели от напряженных мыслей.
– Могучий падший ангел! Можно было бы пожалеть о таком падении, если бы легенда оказалась правдой!
Наступило молчание. За окном пела птица, и легкий ветерок раскачивал лилии из стороны в сторону.
– До свидания, Мэвис Клэр! – произнес Лусио мягко, почти нежно.
Его низкий голос при этом дрогнул, а лицо было серьезным и бледным.
Мисс Клэр посмотрела на него с некоторым удивлением.
– До свидания! – ответила она, протягивая свою маленькую ручку.
Князь подержал ее мгновение, а потом склонился и поцеловал. Зная о его женоненавистничестве, я внутренне поразился этому жесту. Мисс Клэр покраснела и отдернула руку.
– Будьте всегда такой, Мэвис Клэр! – сказал он тем же тоном. – Пусть ничто вас не изменит! Сохраните свою светлую натуру, невозмутимый дух тихой радости, и вы сможете носить тяжкий венец славы так же легко, как если бы он был сплетен из роз! Я повидал мир, много путешествовал и встречал многих знаменитых людей – королей и королев, сенаторов, поэтов и философов. Уверяю вас, Сатана, о котором вы говорите с таким состраданием, никогда не нарушит покой чистой и умиротворенной души. Подобное соединяется с подобным: падший ангел ищет такого же падшего. И Дьявол – если он существует – становится спутником лишь тех, кто находит удовольствие в его учении и в его обществе. Легенды гласят, что он боится распятия. Если он чего-то и боится, то только того, в чем есть то «сладостное блаженство»[16], которое воспевает ваш Шекспир и которое служит лучшей защитой от зла, чем церковь и молитвы духовенства! Говорю вам это по праву возраста: я намного старше вас! Простите меня, если я сказал слишком много!
Мисс Клэр не отвечала ни слова: по-видимому, ее растрогали и удивили слова князя. На лице ее выразилось удивленное и как будто благоговейное выражение, которое тотчас исчезло, как только попрощаться подошел я.
– Был очень рад познакомиться с вами, мисс Клэр. Надеюсь, мы станем друзьями!
– Я думаю, нет причин, по которым нам надо становиться врагами, – ответила она. – Я очень рада, что вы зашли ко мне. Если когда-нибудь вам снова захочется меня «растоптать», то вспомните свою судьбу! Вы станете голубем – не более того! До свидания!
Мы вышли, и она любезно помахала нам вслед. А когда калитка за нами закрылась, мы услышали громкий радостный лай Императора, очевидно освободившегося от «злого наваждения» сразу после нашего ухода.
Некоторое время мы шли молча, и только когда вошли в уиллоусмирский парк и направились к карете, на которой должны были ехать на станцию, Лусио спросил:
– Ну и что вы о ней думаете?
– Совершенно не похожа на общепринятый идеал женщины-писательницы, – ответил я со смехом.
– Общепринятые идеалы, как правило, ошибочны, – заметил мой друг, пристально глядя на меня. – Так, идеал Божества на некоторых картинах – это лицо старика, помещенное в треугольник. Принятый образ Дьявола – неописуемое существо с рогами, копытами (одно из них раздвоено) и хвостом, как только что заметила мисс Клэр. Общепринятым идеалом красоты является Венера Медицейская, однако ваша леди Сибил далеко превосходит эту переоцененную статую. Принятый идеал поэта – Аполлон, бог, но ни один поэт во плоти никогда даже не приближался к этому богоподобному образу! А общепринятый идеал писательницы – это пожилая, неряшливая и истеричная дама в очках. Мэвис Клэр не соответствует такому описанию, хотя она и написала «Различия». В то же время мистер Мак-Винг, который смешивает ее с грязью во всех доступных ему газетах, – это действительно пожилой, некрасивый, неряшливый господин в очках, и он не написал ничего художественного! Писательниц неизменно считают безобразными, а на самом деле безобразны по большей части писатели-мужчины. Однако их безобразие не замечают, не подчеркивают, а между тем какими бы красивыми ни были писательницы, они все же упоминаются журналистами как страшилища, потому что, по понятиям прессы, должны быть таковыми, даже если это неправда. Симпатичная писательница – это оскорбление, несоответствие, нечто такое, что не устраивает ни мужчин, ни женщин. Мужчин – потому что, будучи умной и независимой, она часто их игнорирует, а женщинам не нравится то, что она имеет наглость сочетать привлекательную внешность с умом и с ней не могут соперничать те, у кого есть только привлекательная внешность без ума. Такова жизнь!
И Лусио вдруг запел:
О дикий мир! Кружась сквозь неисчислимые эоны,
Среди огней восхода и заката, сквозь вспышки серебра и злата,
Пылинка в бурю и песчинка у моря,
Чего стоишь ты, мир, для ангелов Божьих и для меня!
Его глубокий баритон гулко прозвучал в теплом безмолвном воздухе. Я был в восторге.
– Какой голос! – воскликнул я. – Какой прекрасный дар!
Он улыбнулся и продолжил пение, сверкая темными глазами:
О дикий мир! Соринка в горящем луче,
Сброшенная со сферических Небес за миллион
пространств отсюда,
Погрузись в эфир или воспари! Живи с планетами
или умри!
Какое мне дело до твоей судьбы, мне, единому
с Бесконечным Небом!
– Что за странная песня? – спросил я, вздрогнув от силы его голоса. – Какие-то бессмысленные слова!
Князь рассмеялся и взял меня за руку.
– Да, так и есть! – сказал он. – Все салонные песни бессмысленны. Моя песня – именно салонная, она рассчитана на то, чтобы пробудить чувства у никем не любимой старой девы, склонной к религиозности!
– Какая-то чепуха! – сказал я, улыбаясь.
– Точно! Именно это я и говорю. Это полная чепуха!
Мы подошли к ожидавшей нас карете.
– Осталось всего двадцать минут до поезда, Джеффри! Поехали!
И мы отправились. Я смотрел на освещенные закатом красные остроконечные крыши Уиллоусмир-корта, пока поворот дороги не скрыл их из виду.
– Нравится вам ваша покупка? – спросил Лусио.
– Да, чрезвычайно!
– А ваша соперница, Мэвис Клэр? Нравится она вам?
Я немного помолчал, а потом ответил откровенно:
– Да, нравится. И сознáюсь вам в чем-то большем: мне нравится ее роман. Это благородное произведение, достойное пера одареннейшего человека. Мне оно всегда нравилось. И именно потому, что оно мне нравилось, я разбранил его.
– Весьма загадочный ряд действий! – улыбнулся князь. – Не могли бы вы объяснить?
– Разумеется, – ответил я, – объяснить это легко. Я завидую ее силе, и завидую до сих пор. Ее известность вызывала во мне жгучую обиду, и ради облегчения я написал против нее ту статью. Но в будущем я не сделаю ничего подобного. Пусть спокойно выращивает свои лавры.
– Лавры имеют обыкновение расти без всякого разрешения, – многозначительно заметил Лусио, – причем в самых неожиданных местах. Но их невозможно взрастить в притоне критики.