Далее следовала картина «Семена разврата», на которой предстала красивая девушка-подросток, лежавшая на роскошной кушетке en déshabillé[25] с романом в руке. Название романа было ясно видно и хорошо известно всем присутствующим как сочинение ныне здравствующего популярного автора. Вокруг нее на полу, небрежно положенные на находящийся рядом стул, лежали и другие романы столь же вольного содержания. Нам были хорошо видны имена авторов на обложках.
– Какая смелая идея! – сказала дама, сидевшая за мной. – Интересно, нет ли в зале кого-нибудь из этих писателей?
– Если и есть, то они не будут возражать! – с усмешкой ответил сидевший рядом с ней мужчина. – Они сочтут это первоклассной рекламой!
Сибил смотрела на картину с бледным лицом и задумчивыми глазами.
– Это правда, – шепнула она. – Джеффри, это истинная правда!
Я ничего не ответил, но понял ее намек. Увы! Я не знал, как глубоко были посеяны в ее душе «семена разврата» и какой урожай они принесут.
Занавес опустился, чтобы почти сразу снова подняться, открывая картину «Его последняя покупка». Здесь нам показали убранство роскошной современной гостиной, где собрались несколько мужчин в модных вечерних костюмах. Они, по-видимому, только что встали из-за карточного стола. Один из них, беспутный грубиян, указывал со злой, насмешливой и торжествующей улыбкой на свою «покупку» – красивую женщину. Та была в блестящем белом платье, словно невеста, но стояла привязанной к колонне, на вершине которой ухмылялась голова мраморного Силена. Руки ее были крепко связаны бриллиантовыми цепями, талия охвачена толстыми жемчужными нитями, шею обвивал широкий воротник из рубинов. От груди до ног пленница была опутана сетью и перевязана нитями из золота и драгоценных камней. Женщина вызывающе высоко держала голову, демонстрируя напускную гордость, и только глаза выражали стыд, презрение к себе и отчаяние от своего рабского положения. Человек, которому принадлежала эта белая рабыня, судя по всему, оценивал ее внешность, чтобы вызвать одобрение своих товарищей, чьи лица выражали похоть, жестокость, зависть, черствость, насмешливость и эгоизм – все это было передано восхитительно, так что картине мог бы позавидовать самый одаренный художник.
– Отличное представление модных браков! – сказал кто-то.
– Нет, это скорее аллегория «счастливой пары», – откликнулся другой голос.
Я взглянул на Сибил. Она была бледна, но, встретив мой вопросительный взгляд, улыбнулась. Мое сердце утешилось, когда я вспомнил, что теперь она, по ее словам, «научилась любить» и поэтому брак со мной не является больше вопросом только материальной выгоды. Она была не «покупкой», а моей любовью, святой, королевой! По крайней мере, так я был склонен думать по своей глупости и тщеславию.
Нам оставалось увидеть последнюю картину – «Вера и материализм», и она оказалась самой поразительной. В зрительном зале постепенно темнело, и на сцене открывался восхитительный вид морского берега. Полная луна освещала безмятежным сиянием гладкие воды, и, поднявшись на радужных крыльях к небу, над ними парило прекраснейшее из созданий, о которых когда-либо мечтал поэт или художник. Фигура устремлялась, подобно ангелу, ввысь, прижимая к груди ветку лилий. Блестящие глаза были полны Божественной радости, надежды и любви. Слышалась изысканная музыка: тихие голоса пели вдали хорал радости. Небо и земля, море и воздух – все, казалось, поддерживало устремление Духа, воспарявшего все выше и выше. Мы смотрели на эту воздушную фигуру с чувством сильнейшего восторга и удовлетворения. Но вдруг раздался раскат грома. Сцена потемнела, послышался далекий рокот сердитых вод. Свет луны затмился, музыка смолкла. Показалось зловещее красное свечение: оно мерцало сначала тускло, потом все ярче, и «Материализм» заявил о себе: показался скелет, белевший в темноте и жутко ухмылявшийся всем нам! Внезапно он рассыпался на куски у нас на глазах, и из обломков поднялся длинный извивающийся червь. Другой червь вылез через глазные отверстия черепа. От неподдельного ужаса зрители повскакивали с мест.
Один заслуженный профессор протиснулся мимо меня к выходу, сердито бормоча:
– Может быть, вам это кажется забавным, но мне противно!
– Как и ваши теории, дорогой профессор, – отозвался низкий насмешливый голос.
Когда театр снова залил веселый свет, стало видно, что на пути ученого стоял Лусио.
– Они кажутся забавными одним и противны для других! Простите! Я говорю, конечно, в шутку! Но я создал эту картину специально в вашу честь!
– А, так это ваша работа? – прорычал профессор. – Не могу это оценить должным образом!
– И все же вы должны были это сделать, потому что это вполне верно с точки зрения науки, – заявил Лусио, не прекращая смеяться. – Наука отвергает окрыленную веру, которую мы видели радостно летящей к Небу, разве вы не утверждали это? А скелет и черви – часть вашего культа! Ни один материалист не станет отрицать неизбежность «состояния, к которому мы все должны наконец прийти». Положительно, некоторые дамы выглядят ужасно бледными! Как забавно, что люди, желая оставаться в моде и в фаворе у прессы, принимают материализм как свое единственное кредо и в то же время пугаются естественного материального конца тела!
– Ну, последняя картина в самом деле была противная, – сказал лорд Элтон, выходя из театра с доверчиво повисшей у него на руке Дианой Чесни. – Праздничной ее не назовешь!
– Она праздничная для червей! – весело ответил Лусио. – Пойдемте-ка, мисс Чесни! И вы, Темпест и леди Сибил, присоединяйтесь! Давайте еще разок прогуляемся по саду и посмотрим, как загораются мои блуждающие огоньки.
Это предложение возбудило любопытство: гости быстро позабыли ужасное и трагическое впечатление, оставленное странными «живыми картинами», и высыпали из дома в сад, болтая и смеясь громче, чем раньше.
В сумерках мы вышли на открытую лужайку и увидели множество маленьких мальчиков в коричневых камзолах, бегавших с блуждающими огоньками. Движения их были стремительны и совершенно бесшумны: они прыгали и кружились, как гномы, по клумбам, под кустами, по краям дорожек и террас. Некоторые карабкались по деревьям с быстротой и ловкостью обезьян, и где бы они ни появлялись, там оставался след яркого света. Вскоре благодаря их усилиям все поместье осветилось так великолепно, словно действо происходило на исторических праздниках в Версале. Высокие дубы и кедры превратились в пирамиды огненных цветов. Каждая ветка была увешана разноцветными лампами в форме звезд. Ракеты с шипением взмывали ввысь, рассыпаясь букетами, венками и огненными лентами. Полосы красного и лазурного сияния пробегали по траве. Под восторженные аплодисменты зрителей восемь огромных огненных фонтанов всех цветов забили в разных уголках сада, а в воздух медленно поднялся ослепительно светящийся огромный золотой шар. Он застыл над нами, посылая из своей сверкающей машины сотни похожих на драгоценные камни птиц и бабочек с огненными крыльями, они совершали круг, а затем исчезали.
Пока мы громко аплодировали великолепному эффекту этого небесного зрелища, на лужайку выбежала группа красивых девочек-танцовщиц в белом. Они размахивали длинными серебристыми жезлами со светящимися электричеством звездами на концах. Раздавалась странная музыка: казалось, что вдалеке звенят стеклянные колокольчики. Начался фантастический танец самого удивительного и вместе с тем самого грациозного характера. Все оттенки опалового цвета падали на качающиеся и кружащиеся фигуры танцовщиц. Каждый раз, когда они взмахивали своими жезлами, ленты и огненные флажки разворачивались и взлетали высоко в воздух, подолгу вращаясь, словно подвижные иероглифы. Зрелище было так поразительно, сказочно и чудесно, что мы едва не потеряли дар речи от изумления. Очарованные и захваченные увиденным, мы не были способны даже аплодировать и понятия не имели, сколько прошло времени и как быстро опустилась ночь. Внезапно, без малейшего предупреждения, ужасающий раскат грома разразился прямо над нашими головами, и зигзаг молнии разорвал светящийся огненный шар в клочья. Женщины испуганно вскрикнули, и тогда Лусио, выйдя из толпы и встав на виду у всех, поднял руку.
– Сценический гром, уверяю вас! – сказал он шутливо громким и несколько насмешливым голосом. – Он звучит и прекращается по моей воле. Всего лишь забава, поверьте мне! Всего лишь детская игрушка. А ну-ка еще, жалкие стихии! – воскликнул он со смехом, обращая свое прекрасное лицо и сверкающие глаза к темному небу. – Ударьте изо всех сил и как можно громче! Ударьте!
Ему ответил страшный грохот, не поддающийся никакому описанию. Казалось, рассыпалась целая гора. Однако зрители, поверив, что оглушительный звук был всего лишь «сценическим громом», тревожились уже не так сильно. Многие хвалили происходившее и дивились тому, как все «замечательно устроено».
После этого на небе проступила широкая полоса красного зарева, похожая на отсвет большого степного пожара. Она поднималась от земли вверх, заливая всех нас кровавым сиянием. Танцовщицы в белых одеждах вальсировали, сплетая руки, их прекрасные лица освещало зловещее пламя, а над ними пролетали существа с черными крыльями, летучие мыши, совы и огромные ночные мотыльки, которые хлопали крыльями и порхали вокруг нас, словно действительно были живыми существами, а не просто «сценическим реквизитом».
Еще одна вспышка молнии, за ней еще один гулкий удар грома, и – о чудо! – вокруг нас осталась одна только безмятежная и благоухающая ночь, ясная, росистая и тихая. Молодая луна задумчиво улыбалась в безоблачном небе. Исчезли все танцовщицы, малиновое зарево сменилось чистым серебристым сиянием, и множество хорошеньких пажей в бледно-розовых и голубых костюмах восемнадцатого века стояли перед нами с зажженными пылающими факелами, образуя длинную аллею, по которой Лусио пригласил нас пройти.
– Вперед, прекрасные дамы и галантные джентльмены! – вскричал он. – Этот импровизированный путь света приведет вас… – не на небо, нет! это был бы слишком скучный финал! Он приведет вас на ужин! Вперед! Следуйте за мной!