– Какой прозорливый еврей? – спросил он, и его глаза холодно сверкнули.
– Христос, разумеется! – ответил я.
Тень странной улыбки промелькнула на его губах.
– Какая, однако, пошла мода на богохульство! – заметил он. – В литературе оно считается признаком блестящего стиля, в свете – остроумия. Я и забыл! Прошу вас, продолжайте! Итак, если бы вы поступили, как советовал Христос…
– Да, то есть если бы я отдал половину своего имущества бедным, меня за это никто не поблагодарил бы и за мои старания все считали бы меня просто дураком.
– А вы хотите, чтобы вас поблагодарили? – спросил он.
– Естественно! Большинству людей нравится небольшая признательность за благодеяния.
– Да, нравится. Да и Творец, который всем дает на этом свете всё, должно быть, ценит благодарность. Но как редко он ее получает!
– Я говорю не о сверхъестественном, – возразил я нетерпеливо, – а о простых явлениях этого мира и о людях, которые в нем живут. Когда человек много отдает другим, он ожидает, что его признают щедрым. Но если бы я отдал половину своего состояния беднякам, то в какой-нибудь газете об этом появилась бы заметка в шесть строчек, а общество только удивилось бы: «Что за дурак!»
– Раз так, не будем больше говорить об этом, – сказал Лусио.
Его морщины разгладились, а в глазах снова зажегся обычный насмешливый огонек.
– Выиграв Дерби, – продолжал он, – вы действительно совершили все, чего могла ожидать от вас цивилизация девятнадцатого века. И ваша награда состоит в том, что теперь вы будете везде востребованы. Можете надеяться в ближайшее время пообедать в Мальборо-хаусе, а если захотите, то небольшие закулисные хлопоты и политические махинации помогут вам пройти в кабинет министров. Разве я не говорил, что вы заберетесь выше всех, как медведь, который успешно добрался до лепешки на вершине смазанного жиром шеста? Зрелище на зависть людям и на удивление ангелам. Что ж, так и вышло! Торжествуйте! Мое великое создание Джеффри! Хотя в действительности вы – величайшее создание эпохи, человек с пятью миллионами и обладатель коня, выигравшего Дерби! Что такое слава умников по сравнению с таким положением, как ваше! Люди завидуют вам, а что касается ангелов – если только они есть, – то будьте уверены, они в изумлении! Слава, которую принесла человеку лошадь, – такое и ангела заставит изумиться!
Он расхохотался и с этого момента уже ни разу не заговаривал о своем странном предложении – расстаться с ним и позволить моей благородной натуре проявить себя. Мне было тогда невдомек, что князь сделал ставку на мою душу и проиграл ее, и что отныне он будет вести себя со мной самым решительным и неумолимым образом, и это продлится вплоть до ужасного конца.
Моя свадьба состоялась в июне, в назначенный день, и прошла со всей пышностью и экстравагантностью, подобающей нашему положению – моему и той, которую я избрал себе в жены. Нет нужды подробно говорить о великолепии церемонии: любая модная дамская газета, в красках описывая свадьбу дочери графа с обладателем пяти миллионов, даст вам представление о произведенном нами эффекте. Это был удивительный спектакль. Дорогие дамские шляпки совершенно затмили все соображения торжественности или святости, приличествующие «божественной» церемонии. Торжественные слова священника: «Требую и взываю к вам обоим, так как вы ответите в страшный день суда» – не привлекли и половины того благоговейного внимания, какое досталось изысканным бантам из жемчуга и бриллиантов, крепившим расшитый серебром шлейф невесты к ее плечам. Собрался, как говорится, весь свет, хотя он и составляет крошечную часть населения. Нас почтил своим присутствием принц Уэльский. Два высших церковных иерарха совершили обряд бракосочетания, блистая избыточной широтой белых рукавов и стихарей и внушая такое же почтение своей тучностью и елейным румянцем лиц. Лусио был моим шафером. Он был в приподнятом, почти буйном настроении и, пока мы вместе ехали в церковь, всю дорогу развлекал меня многочисленными забавными историями, касавшимися главным образом духовенства. Когда мы подъехали к священному зданию, он спросил со смехом:
– Джеффри, не слыхали ли вы поверье, будто Дьявол не может войти в церковь из-за креста на ней или внутри нее?
– Да, я слышал этот вздор, – ответил я, улыбаясь в ответ веселью, искрившемуся в его глазах.
– Это действительно вздор, ибо создатели легенды забыли одну вещь, – продолжал он, понизив голос до шепота, когда мы проходили под резным готическим портиком. – Конечно, крест есть в каждой церкви. Но там же есть и священник! А куда бы ни шел священнослужитель, за ним непременно следует Дьявол!
Я чуть не рассмеялся из-за тона, которым было сделано это непочтительное замечание.
Звучный голос органа, мягко заполнявший благоухающую цветами церковь, быстро напомнил мне о торжественности события. Ожидая свою невесту, опершись на ограждение алтаря, я в сотый раз поймал себя на том, что изумляюсь гордому и царственному виду Лусио. Скрестив руки и высоко держа голову, он созерцал украшенный лилиями алтарь и сияющее распятие на нем, и его задумчивые глаза выражали странное смешение благоговения и презрения.
Один эпизод из нашей блестящей свадебной церемонии мне особенно запомнился. Это было при внесении наших имен в книгу. Когда Сибил, выглядевшая настоящим ангелом в своих белоснежных одеждах, поставила свою подпись, Лусио наклонился к ней и со словами: «В качестве шафера я претендую на одну старинную привилегию!» – запечатлел легкий поцелуй на ее щеке. Сибил вспыхнула, затем ужасно побледнела и со сдавленным криком упала без чувств на руки одной из подружек невесты. Прошло несколько минут, прежде чем к ней вернулось сознание. Не обращая внимания ни на мою тревогу, ни на смятение собравшихся, она заверила нас, что причиной послужили жара и волнения этого дня.
Сибил взяла меня под руку и с улыбкой пошла по проходу сквозь блестящие ряды глазеющих на нее завистливых светских друзей. Все они желали ей счастья не потому, что она вышла замуж за достойного или одаренного человека – тут нечему было бы завидовать, – а просто потому, что она вышла замуж за пять миллионов фунтов! Я был приложением к этим миллионам, не более того. Сибил держала голову высоко и надменно, но я чувствовал, как дрогнула ее рука, когда торжественно полились громоподобные звуки свадебного марша из «Лоэнгрина». Всю дорогу она ступала по розам – это я тоже вспоминал… впоследствии! Ее атласная туфелька сокрушала тысячи невинных растений, которыми Бог наверняка дорожил больше, чем ею: маленькие безобидные души цветов. Их жизненная задача состояла в том, чтобы самим своим существованием создавать красоту и благоухание. Теперь они гибли, удовлетворяя тщеславие женщины, для которой не было ничего святого. Но я забегаю вперед. Тогда я все еще пребывал в своем безумном заблуждении и воображал, что умирающие цветы счастливы погибнуть под ее ногами!
После церемонии был устроен грандиозный прием в доме лорда Элтона, и в разгар праздника – болтовни, еды и питья – мы с новобрачной уехали, провожаемые обильной лестью и добрыми пожеланиями наших друзей. Тех друзей, которые, отведав наилучшего шампанского, демонстрировали свою преданность.
Последним, кто попрощался с нами у кареты, был Лусио, и тоску, которую я испытал при расставании с ним, трудно выразить словами. С самого начала моих счастливых дней мы были почти неразлучны. Своим успехом в обществе и даже невестой я был обязан его рассудительности и такту. И теперь, став спутником жизни прекраснейшей из женщин, я не мог и подумать хотя бы о кратком расставании со своим талантливым и блестящим товарищем, не испытав при этом острой боли среди брачного веселья. Облокотившись на окно кареты, он посмотрел на нас обоих с улыбкой.
– Мой дух будет с вами во всех ваших путешествиях! – сказал он. – А когда вы вернетесь, я первым поприветствую вас дома. Я полагаю, ваш домашний прием назначается на сентябрь?
– Да, и вы будете самым желанным гостем из всех приглашенных! – сердечно ответил я, пожимая ему руку.
– Фи, как стыдно! – со смехом воскликнул он. – Не кривите душой, Джеффри! Разве вы не собираетесь пригласить принца Уэльского? И разве кто-нибудь может быть желаннее, чем он? Нет, я займу скромное третье или даже четвертое место в вашем списке, где присутствуют высочайшие особы. Увы, мое княжество – не Уэльс. Трон, на который я мог бы претендовать, находится очень далеко от Англии!
Сибил ничего не сказала, но неотрывно смотрела на его красивое лицо и прекрасную фигуру. Она была очень бледна и задумчива.
– До свидания, леди Сибил! – добавил князь тихо. – Да пребудет с вами радость! Нам, остающимся, ваше отсутствие покажется долгим, – а вам, ах!.. Любовь окрыляет время, и то, что обыкновенным людям показалось бы месяцем скучной жизни, для вас станет мигом восторга! Любовь лучше богатства – это вы уже узнали! – но я надеюсь, что вам суждено сделать знание более достоверным и полным! Думайте обо мне иногда! Au revoir!
Лошади тронулись. Горсть риса, брошенная одним светским идиотом, всегда бывающим на свадьбах, прогрохотала по дверце и крыше кареты, и Лусио отступил назад, махнув рукой. Мы видели его высокую статную фигуру на ступенях особняка лорда Элтона – в окружении светской толпы…
Были в этой толпе подружки невесты в ярких нарядах и живописных шляпках – молодые взволнованные девушки. Каждая из них, несомненно, страстно жаждала дожить до того дня, когда сумеет заполучить себе столь же богатого мужа… Были там свахи-маменьки и старые злые вдовы, которые демонстрировали на своих объемистых бюстах и бесценные кружева, и сверкающие бриллианты… Были тут и мужчины в безукоризненно сидящих фраках с белыми бутоньерками, слуги в пестрых ливреях и праздные зеваки. Вся эта масса лиц, костюмов и цветов толпилась на сером фоне каменного портика, а посредине выделялось смуглой красотой лицо Лусио, и блестящие глаза делали его главным центром притяжения в толпе.
Затем карета резко свернула за угол, лица исчезли, и мы с Сибил поняли, что отныне остаемся одни. Одни перед лицом будущего и друг перед другом, чтобы выучить урок любви… или ненависти… навсегда вместе!