Князь смотрел на нее, когда она говорила это, с застывшей на губах легкой улыбкой.
– Когда вы говорите, я слышу музыку; когда поете, мне кажется, я понимаю, что такое небесные мелодии. Ведь самый ваш вид – сеть для слабой женской души! О Лусио! – И, ободренная его молчанием, она подошла к нему ближе. – Встретимся завтра на тропинке у изгороди коттеджа Мэвис Клэр…
Он вздрогнул, как ужаленный, но не проронил ни слова.
– Я слышала все, что вы говорили ей вчера вечером, – продолжала Сибил, делая еще шаг к нему. – Я следовала за вами и слушала. Я чуть не сошла с ума от ревности. Я думала, я боялась, что вы любите ее, но я ошибалась. Никогда и ни за что я не благодарила Бога, но вчера вечером поблагодарила его за то, что ошиблась! Мэвис не создана для вас – я создана! Встретимся возле ее дома, где цветет большой розовый куст. Сорвите одну из этих маленьких осенних роз и протяните ее мне – это будет сигнал, что я могу прийти к вам завтра ночью и вы не проклянете и не отвергнете, но полюбите меня! Ах, Лусио! Обещайте! Одна маленькая розочка! Символ любви на один час! Пусть я потом умру, но я получу все, что прошу от жизни!
Внезапно она бросилась к нему на грудь, обвила руками его шею и подняла к нему лицо. В лунном свете я видел ее горящие восторгом глаза, дрожащие от страсти губы, вздымающуюся грудь… Кровь прилила к моей голове, красный туман поплыл перед моим взором… Сдастся ли Лусио? Нет! Он освободился от ее цепких рук и заставил ее отступить на расстояние вытянутой руки.
– О женщина, лживая и проклятая! – сказал он страшным звучным голосом. – Вы не знаете, чего ищете! Все, что вы просите у жизни, будет вашим после смерти – таков закон! Поэтому будьте осторожны в своих требованиях, бойтесь, чтобы они не были исполнены слишком точно! Роза из коттеджа Мэвис Клэр? Роза из Эдемского сада? То и другое для меня равноценно! Не мне и не вам рвать их! Любовь и радость? Для неверных нет любви, для порочных нет радости. Не добавляйте больше ничего к моей ненависти и мести! Идите, пока еще есть время, идите навстречу судьбе, которую вы себе приготовили, ибо ничто уже не может ее изменить! Что касается меня, которого вы любите, перед кем вы преклонили колени, как перед идолом… – Тут у него вырвался тихий свирепый смех. – Что ж, сдержи свои лихорадочные желания, прекрасный демон! Наберись терпения! Мы скоро встретимся!
Я был не в состоянии больше выносить эту сцену. Выскочив из своего укрытия, я оттащил жену от князя и встал между ними.
– Позвольте мне защитить вас, Лусио, от настойчивости этой распутницы! – выкрикнул я с диким смехом. – Час назад я считал ее своей женой. Но теперь я считаю ее лишь купленным движимым имуществом, которое желает переменить хозяина!
XXXI
На мгновение все замерли, стоя лицом друг к другу: я – запыхавшийся и обезумевший от ярости, Лусио – со спокойным и презрительным видом, моя жена – отшатнувшаяся от меня, в полуобмороке от страха. В порыве бешенства я бросился к ней и схватил за руки.
– Я слышал, что вы говорили! – объявил я. – И видел, как вы стояли на коленях перед моим другом, перед моим верным товарищем, и прилагали все усилия, чтобы сделать его таким же подлым, как вы сами! Я – тот несчастный глупец, ваш муж, тот слепой эгоист, чье доверие вы завоевали, чтобы предать! Я – тот жалкий богатей, который приобрел в жены бесстыдную куртизанку! Вы смеете говорить о любви? Вы оскверняете само это слово! Боже! Как земля носит таких женщин, как вы? Вы бросаетесь в наши объятия, вы требуете от нас забот и уважения, вы искушаете наши чувства, покоряете наши сердца, а затем выставляете нас дураками! Хуже, чем дураками: вы лишаете нас чувств, совести, веры и жалости! Нет ничего удивительного, если мы становимся преступниками! Если мы совершаем поступки, позорящие наш пол, то не потому ли, что вы подаете нам пример? О Боже! Я так любил вас – да, любил, несмотря на все, чему меня научил этот брак, я умер бы, чтобы отвести от вас тень подозрения, я – тот единственный на свете человек, которого вы выбрали, чтобы убить своим предательством!
Я выпустил ее руки. Сибил, с усилием восстановив самообладание, посмотрела на меня холодным и бесчувственным взором.
– Ради чего вы женились на мне? – спросила она. – Ради меня или ради себя?
Я не отвечал, слишком потрясенный гневом и болью, чтобы говорить. Все, что я мог сделать, это протянуть руку Лусио, который пожал ее с сердечным сочувствием. Однако мне показалось, что в этот момент он… улыбнулся!
– Вы женились, потому что хотели сделать меня счастливой своей чистой любовью? – продолжала Сибил. – Или оттого, что хотели укрепить свое положение в свете, женившись на дочери графа? Ваши мотивы не были бескорыстными. Вы выбрали меня просто потому, что я была модной «красавицей», на которую заглядывались и о которой судачили мужчины в Лондоне. И еще потому, что это придавало вам определенный «вес» – точно так же, как знакомство с королевской семьей или выигрыш Дерби. Я честно рассказала вам о себе до свадьбы, но это не подействовало на ваше тщеславие и эгоизм. Я никогда вас не любила, не могла вас любить, и я сказала вам об этом. Если вы слышали наш разговор с Лусио, то знаете, почему я вышла за вас замуж. Я смело заявляю это вам в лицо: для того, чтобы сделать вашего друга своим любовником. Абсурдно притворяться, что вы этим возмущены. Для Франции это обычное дело, и оно становится столь же распространенным в Англии. Нравственность всегда считалась ненужной для мужчин, теперь она становится столь же ненужной и для женщин!
Я был ошеломлен развязностью ее речи и хладнокровной убедительностью, с которой она говорила после недавнего приступа страсти и волнения.
– Достаточно почитать «новые» романы, – продолжала она, и насмешливая улыбка осветила ее бледное лицо, – да и вообще всю «новую» литературу, чтобы убедиться: ваши представления о семейных добродетелях совершенно не соответствуют действительности. И мужчины, и женщины, по мнению некоторых признанных писателей, имеют равные права любить, когда хотят и где могут. Чистота в многобрачии – вот новое вероучение! Такая любовь, как нас учат, представляет собой единственный священный союз. Если вы хотите изменить это «движение» и вернуться к старомодным типам скромных барышень и непорочных матрон, то придется осудить всех «новых» писателей на пожизненную каторгу и учредить правительственную цензуру для современной прессы. При нынешнем же положении дел ваши инвективы возмущенного мужа не только смешны – они немодны. Уверяю вас, я не испытываю ни малейших угрызений совести, когда говорю, что люблю Лусио: любая женщина гордилась бы тем, что любит его. Но он не хочет или не может любить меня. У нас была настоящая драматическая сцена, и вы своим выходом довершили эффект. Тут больше ничего нельзя сказать или сделать. Не думаю, что вы сможете развестись со мной, но если попробуете, я не буду защищаться!
Она повернулась, словно собираясь уйти. Я все еще ошеломленно смотрел на нее, не находя слов, чтобы ответить на такую наглость. Но тут вмешался Лусио. Голос его звучал серьезно, успокаивающе и обходительно:
– Это очень тяжелое и прискорбное положение вещей, – сказал он, и странная циничная и презрительная улыбка промелькнула на его губах. – Но я должен выступить против идеи развода – не только ради ее светлости, но и ради себя самого. Я совершенно не виноват в произошедшем!
– Да! – воскликнул я, снова пожимая его руку. – Лусио, вы само благородство! Вы самый верный из друзей! Благодарю вас за ваше мужество, за прямоту и честность, с которой вы отвечали. Я слышал все, что вы сказали! Никакие слова не были бы достаточно сильны, чтобы заставить эту заблудшую женщину осознать возмутительность своего поведения, своей неверности…
– Простите! – деликатно вмешался он. – Леди Сибил вряд ли можно назвать неверной, Джеффри. Она страдает от… назовем это небольшим нервным возбуждением! Она, может быть, виновна в неверности – но только в мыслях, о чем не знает общество. А на деле она чиста, как первый снег. И общество, также безупречно чистое, будет относиться к ней как к свежевыпавшему снегу!
Его глаза блестели, и в них светилась холодная насмешка.
– Вы думаете так же, как и я, Лусио! – ответил я хриплым голосом. – Мы оба чувствуем, что непристойная мысль моей жены отвратительна, как и ее поступок. Нет ни оправдания, ни прощения для такой черной и жестокой неблагодарности. – Мой голос бессознательно повысился, когда я снова в ярости повернулся к Сибил. – Как? Разве не освободил я вас и вашу семью от бремени бедности и долгов? Жалел ли я что-нибудь для вас? Вы мало получили драгоценностей? Разве вы не пользуетесь большей роскошью и свободой, чем королева? И разве не должны вы испытывать ко мне хоть какую-то признательность?
– Я ничего вам не должна! – объявила она. – Вы получили то, за что заплатили, – мою красоту и мое общественное положение. Это была честная сделка!
– Дорогостоящая! – выкрикнул я.
– Может быть, и так. Но как бы ни было, это вы, а не я, предложили сделку. Вы можете ее аннулировать, когда захотите. Закон…
– Закон не даст вам свободы в этом случае, – вмешался Лусио с иронически преувеличенной учтивостью. – Конечно, возможен развод на основании несходства характеров, но стоит ли это делать? У ее милости оказались неудачные вкусы, вот и все! Она выбрала своим cavaliere servente[32] меня, но я отказался от этой чести. Следовательно, нам не остается ничего другого, как только забыть этот неприятный инцидент и постараться жить дальше, надеясь на взаимопонимание…
– Неужели вы думаете, – спросила моя жена, сделав шаг вперед с гордо поднятой головой и указывая на меня, – что я буду жить с ним после того, что он видел и слышал сегодня? За кого вы меня принимаете?
– За очаровательную женщину, которой свойственны поспешные порывы и неразумные суждения, – ответил Лусио с саркастической галантностью. – Леди Сибил, вы нелогичны, как и большинство представительниц вашего пола. Продолжение этой сцены не принесет вам никакой пользы, и она крайне неприятна и мучительна для нас, мужчин. Вы знаете, до какой степени мы ненавидим сцены! Позвольте мне просить вас уступить! У вас есть обязанности перед вашим супругом. Молитесь Богу, чтобы муж ваш забыл этот полуночный бред и приписал его какой-то болезни, а не злому умыслу.