– Леди Сибил, вероятно, вообще нет в комнатах, – сказал я. – Возможно, она незаметно вышла. У этой двери в прихожую пружинный замок, он может захлопнуться при малейшей случайности. Принесите молоток или лом, – что-нибудь, чем можно его разбить. Если бы у вас было достаточно здравого смысла, вы повиновались бы мисс Клэр и сделали это пару часов назад.
Я стоял и ждал с вынужденным хладнокровием, а слуги старались выполнять мои указания как можно расторопнее. Появились двое с необходимыми инструментами, и дом наполнился шумом. Сначала они безуспешно колотили по массивной дубовой двери, но замок не поддавался, равно как и крепкие петли. Однако минут через десять сосредоточенных усилий одна из резных панелей оказалась разбита, за ней другая, и, перепрыгнув через обломки двери, я ринулся в будуар.
Там я остановился, прислушиваясь, и снова закричал:
– Сибил!
Никто не последовал за мной: какой-то необъяснимый безымянный страх удерживал и слуг, и Мэвис Клэр. Я был один… в полной темноте. Ощупью, с бешено бьющимся сердцем, я пытался отыскать на стене выключатель из слоновой кости, который при нажатии наводнил бы комнаты электрическим светом, но почему-то не мог его найти. Моя рука касалась разных знакомых предметов, которые я узнавал на ощупь: фарфора, бронзы, ваз, картин – дорогих безделушек, которые, как я знал, были сосредоточены именно в этой комнате: хозяйка так любила пышную роскошь и выказывала пренебрежение к стоимости вещей, подобно распутной восточной императрице древности.
Осторожно пробираясь вперед, я с ужасом стал различать, что в темноте вырисовывается высокая фигура – белая, призрачная и светящаяся. Эта фигура, в которую я ошеломленно всматривался, вдруг подняла бледную руку и с грозным презрением указала мне: вперед! Потрясенный этим видением или бредом, я споткнулся о тяжелые складки бархатной портьеры и по этому знаку понял, что перешел из будуара в соседнюю спальню. Я снова остановился и позвал:
– Сибил!
Но голос мой прозвучал не громче шепота. Преодолевая головокружение и растерянность, я вспомнил, что выключатель в этой комнате находится сбоку от туалетного столика, и поспешно шагнул в том направлении. Но тут в густом мраке я коснулся чего-то липкого и холодного, вроде мертвой плоти, и задел одежду, источавшую слабый аромат, – она зашуршала от моего прикосновения с шелковистым звуком. Это встревожило меня сильнее, чем только что увиденный призрак. Вздрогнув, я отпрянул от стены, и мои пальцы непроизвольно коснулись гладкой кнопки из слоновой кости, которая, как сказочный символ современной цивилизации, вызывает сияние по желанию владельца.
Я нервно нажал на нее, свет пробился сквозь розовые раковины, и я понял, где стою: на расстоянии вытянутой руки от странно застывшего белого существа, сидевшего в кресле и смотревшего на себя широко раскрытыми, остекленевшими глазами в зеркало в серебряной оправе!
– Сибил! – задыхаясь, прошептал я. – Жена моя!..
Но звуки застряли у меня в горле. Неужели это действительно моя жена – эта застывшая статуя женщины, пристально рассматривающая свой бесстрастный образ? Я глядел на нее с сомнением, словно она была какой-то чужой. Мне потребовалось время, чтобы узнать ее черты и бронзово-золотую копну распущенных волос, ниспадавших волной… Ее левая рука безвольно свисала с подлокотника кресла, на котором, словно вырезанная из слоновой кости богиня, она сидела, как на троне.
Медленно и неохотно, весь дрожа, я приблизился и взял эту руку. Холодная как лед, она легла мне на ладонь, словно была восковой. На руке сверкали драгоценности, и я рассматривал каждое кольцо с тупым упорством, словно тот, кто ищет ключ к разгадке. Вот кольцо с бирюзой и бриллиантами – свадебный подарок герцогини, а этот опал подарил ей отец. Блестящее кольцо с сапфирами и бриллиантами, венчающее ее обручальное кольцо, было моим подарком, а этот рубин, который я, казалось, знал… Довольно, довольно! Какая масса сверкающих драгоценностей потрачена на украшение столь хрупкой материи!
Я всмотрелся в ее лицо, а потом в отражение этого лица в зеркале. И снова почувствовал недоумение: неужели это все-таки Сибил?
Сибил была прекрасна, а у этого мертвеца на синих, полуоткрытых губах застыла дьявольская улыбка, а в глазах – жуткий ужас! Внезапно я как будто опомнился. Отпустив холодные пальцы, которые я держал, я громко крикнул:
– Мэвис! Мэвис Клэр!
В один миг она оказалась рядом со мной – и все поняла с одного взгляда.
Упав на колени перед мертвой Сибил, Мэвис разрыдалась.
– Ох, бедная девочка! – восклицала она. – Бедная, несчастная, заблудшая девочка!
Я мрачно смотрел на нее. Мне казалось странным, что она оплакивает чужое горе. В голове у меня горел огонь, мысли путались.
Я смотрел на свою покойную жену неподвижным взглядом и со злой улыбкой. Она сидела прямо, словно в насмешку одетая в блестящий розовый шелковый пеньюар, отделанный старинными дорогими кружевами по парижской моде.
Затем я перевел взгляд на живое, нежное, искреннее создание, прославившееся своим гением на весь мир, которое стояло на коленях, рыдая над застывшей рукой, на которой словно в насмешку блестело столько редких драгоценностей.
Движимый какой-то непобедимой силой, я закричал:
– Встаньте, Мэвис! Не стойте на коленях! Уйдите из этой комнаты! Вы не знаете, кем была эта женщина, на которой я женился. Я считал ее ангелом, но она оказалась злодейкой! Да, Мэвис, злодейкой! Посмотрите на нее, глядящую на свое отражение в зеркале: ведь ее нельзя назвать красивой – теперь! Она улыбается так же, как улыбалась вчера вечером, когда… Ах, вы ничего не знаете об этом! Уходите же! – Я в ярости топнул ногой. – Этот воздух заражен, он отравит вас! Смеси запаха парижских духов и испарений смерти достаточно, чтобы породить чуму! Идите поскорее, сообщите слугам, что их хозяйка умерла. Пусть опустят шторы, надо соблюсти все внешние признаки пристойного горя! – И я расхохотался. – Скажите слугам, что траур будет дорогим. Все, что можно достать за деньги, должно быть принесено в дар королю Смерти! Пусть едят и пьют, сколько влезет. Или пусть спят, или болтают, как принято у слуг, о катафалках, могилах и внезапных несчастьях. Но только оставьте меня одного наедине с ней. Нам есть что сказать друг другу!
Бледная и дрожащая, Мэвис поднялась и стояла, глядя на меня со страхом и жалостью.
– Одного?.. – с запинкой переспросила она. – Но вам не стоит оставаться одному!
– Да, не стоит, но я должен, – возразил я резко. – Мы с этой женщиной любили друг друга – любили, как животные, и венчались или, вернее, сочетались таким же образом, хотя архиепископ благословил нас и призвал Небеса засвидетельствовать святость брака! И все же мы расстались дурно. И хотя она мертва, я хотел бы остаться с ней на ночь. Я почерпну много знаний из ее молчания! Завтра могила и служители могил могут забрать ее себе, но сегодня она моя!
Милые глаза Мэвис наполнились слезами.
– О, вы совсем потеряли голову и сами не знаете, что говорите, – прошептала она. – Вы даже не пытаетесь выяснить, отчего она умерла!
– Об этом легко догадаться, – ответил я и взял маленькую темную бутылочку с надписью «Яд», стоявшую на туалетном столике. – Смотрите, она откупорена и пуста. Что в ней содержалось, я не знаю, но расследование, конечно, будет проведено. Надо дать людям возможность заработать денег на опрометчивом поступке! И вот посмотрите!
Я указал на несколько листов исписанной бумаги, частично прикрытых тонким кружевным платком, очевидно поспешно наброшенным на них, а также на перо и чернильницу рядом.
– Меня, несомненно, ждет замечательное чтение! Последнее послание от умерших возлюбленных священно, Мэвис Клэр. Вы ведь сочинительница нежных романов и понимаете это! Тогда сделайте то, о чем я прошу, – оставьте меня!
Она посмотрела на меня с глубоким состраданием и медленно повернулась, чтобы уйти.
– Бог да поможет вам! – сказала она со слезами. – Утешь вас Господь!
От этих слов во мне словно пробудился какой-то демон. Я бросился к Мэвис и схватил ее за руки.
– Не смейте говорить мне о Боге! – проговорил я со страстью. – Только не в этой комнате, только не в ее присутствии! Зачем вы хотите обрушить на меня проклятия? Помощь Божия означает наказание! Страшны утешения Божии! Ибо сила должна признать себя слабостью прежде, чем Бог станет помогать ей. И сердце должно сокрушиться, прежде чем он утешит его! Но вот что я скажу: я не верю ни в какого Бога! Я верю в неведомую Силу, которая окружает меня и преследует вплоть до могилы, но не более того. Сибил верила в то же, и небезосновательно, ибо что сделал для нее Бог? Она с самого начала была злой – прирожденной ловушкой Сатаны…
У меня вдруг перехватило дыхание, и я остановился, не в силах больше произнести ни слова. Мэвис испуганно смотрела на меня, а я на нее.
– Что с вами? – встревоженно прошептала она.
Я изо всех сил попытался ответить и наконец с трудом произнес:
– Ничего!
Умоляющим жестом я указал ей на дверь. Выражение моего лица, должно быть, испугало ее, и она поспешно отступила. Я смотрел, как она уходит, словно призрак.
Когда Мэвис вышла в будуар, я задернул за ней бархатную портьеру и запер внутреннюю дверь.
После этого я медленно вернулся к своей мертвой жене.
– Теперь мы одни, Сибил, – сказал я громко. – Только ты и я и еще наши отражения. Ты мертва, а я жив! В нынешнем состоянии ты не пугаешь меня: твоя красота исчезла. Твоя улыбка, твои глаза, твои прикосновения не вызовут во мне трепет страсти, которой ты жаждала и которой томилась! Что скажешь теперь? Я слышал, что мертвые иногда могут говорить, и ты должна возместить мне ущерб за все зло, которое причинила. За ложь, на которой был основан наш брак, за преступление, которое ты лелеяла в своем сердце! Пора прочитать твою мольбу о прощении?
Я на ощупь собрал исписанные листы одной рукой: глаза мои не отрывались от бледного трупа в розовом шелковом пеньюаре и драгоценностях, который так настойчиво созерцал сам себя в зеркале.