Я позвала ее. Трижды тишина огласилась тихим призывом: „Мэвис!“ Но только ее маленький коричневый тезка, дрозд, покачиваясь на ветке ели, ответил мне осенним свистом. Мэвис! Она не придет. Сегодня Бог не сделает ее своим посланником. Она не догадывается, не знает о трагедии моего сердца, более мучительной и великой, чем все вымышленные трагедии. Если бы она знала меня такой, какая я есть, что бы она обо мне подумала?
Позвольте мне вернуться к тому времени, когда ко мне явилась любовь – пылкая, страстная и вечная! Ах, какая дикая радость охватила меня! Какой безумный огонь зажегся в моей крови! Какие грезы владели моим мозгом! Я увидела Лусио, и мне показалось, будто великолепные глаза какого-то великого ангела осветили мою душу! Вместе с ним приехал его друг, чье присутствие только оттеняло красоту Лусио: высокомерный и самодовольный дурак, миллионер по имени Джеффри Темпест. Этот человек купил меня и теперь имеет законное право называть себя моим мужем…»
Здесь я прервал чтение и поднял голову. Глаза мертвой женщины, казалось, пристально смотрели на меня, как и в зеркало. Ее голова еще больше склонилась на грудь, и лицо напоминало лицо покойной графини Элтон после последнего удара, когда паралич совсем обезобразил ее.
– Подумать только, и она мне нравилась! – сказал я вслух, указывая на ужасное отражение трупа. – Да, я действительно был глупцом! Таким же глупцом, как и все мужчины, готовые променять свою жизнь на обладание женским телом! Если бы существовала жизнь после смерти, если бы у такого существа была душа, похожая на это отравленное тело, то даже черти с ужасом отвернулись бы от такого отвратительного зрелища!
Свечи мерцали, и казалось, что мертвое лицо улыбается. В соседней комнате прозвонили часы, но я не считал число ударов. Я лишь привел в порядок страницы рукописи и с новым вниманием принялся за чтение.
XXXVI
«С той минуты, как я увидела Лусио Риманеса, – так продолжалась предсмертная исповедь Сибил, – я предалась любви и желанию любить. Я слышала о нем раньше от моего отца, который (как я, к своему стыду, узнала) был обязан ему денежной помощью. В тот самый вечер, когда мы познакомились, отец прямо сказал мне, что теперь у меня есть шанс „устроиться“ в жизни. „Выходи замуж за Риманеса или за Темпеста, кого легче обольстить, – сказал он. – Князь баснословно богат, но скрывает какую-то тайну. Никто не знает, откуда он на самом деле родом. Кроме того, он не любит женщин. Что касается Темпеста, то у него теперь есть пять миллионов фунтов, хоть он и выглядит легкомысленным дурачком. Советую тебе выбрать Темпеста“. Я ничего не ответила и не дала никаких обещаний ни о том, ни о другом. Однако вскоре я узнала, что Лусио не собирается жениться, и пришла к выводу, что он предпочитает быть любовником многих женщин, а не мужем одной. Я не разочаровалась в нем из-за этого, но решила сделаться по крайней мере одной из тех, кто разделяет его страсть. Я вышла замуж за Темпеста, понимая, как и многие женщины, что в законном браке у меня появится бóльшая свобода действий. Мне было известно, что большинство современных мужчин предпочитают любовную связь с замужней дамой, и надеялась, что Лусио с радостью поддержит задуманный мной план. Но я ошиблась, и эта ошибка повлекла за собой все дальнейшие несчастья. Я не понимаю, почему мой возлюбленный – тот, кто мне дороже всего на свете, – презирает и отталкивает меня с таким отвращением! Ведь в наше время это вполне обычная ситуация, когда замужняя женщина имеет любовника, помимо мужа de convenance![40] Писатели всячески это рекомендуют: адюльтер вновь и вновь не только оправдывается, но и защищается в длинных ученых статьях, открыто публикуемых в журналах. В чем же тогда моя вина? Почему нужно считать мои желания преступными? Если не произойдет публичного скандала, тогда какое зло я сотворю? Я не вижу зла; похоже, что Бог не заботится об этом. А ученые говорят, что Бога нет!
Я только что очень испугалась. Мне послышался голос Лусио, – он звал меня. Я ходила по комнатам, оглядываясь повсюду, открывала двери, прислушивалась, но тут никого нет. Я одна. Слуге велено не беспокоить меня, пока я не позвоню… Но я никогда не позвоню! В сущности, странно: на самом деле я никогда не понимала, кто такой Лусио на самом деле. Он называет себя князем, и в это вполне можно поверить, – хотя титулованные особы в наши дни имеют такой плебейский вид и такие простые манеры, что он кажется слишком величественным, чтобы принадлежать к их ничтожной братии. Откуда он родом? К какой нации принадлежит? На такие вопросы он всегда отвечает двусмысленно.
Я осталась здесь одна и любуюсь собой в зеркало. Какая я красивая! Я восхищенно гляжу на глубокие, влажно блестящие глаза, на темные шелковистые ресницы, вижу нежный румянец щек, милый округлый подбородок с хорошенькой ямочкой, чистые линии тонкой белоснежной шеи, блестящую россыпь длинных волос. Все это дано мне для привлечения и соблазнения мужчин, но мой возлюбленный, которого я люблю всем своим живым, дышащим, совершенным существом, не замечает моей красоты и отвергает меня с презрением, ранящим меня до глубины души. Я преклоняла перед ним колени, я умоляла его, – все напрасно! Значит, мне следует умереть. Только одна его фраза звучала надеждой, хотя и была произнесена ледяным тоном: „Терпение! Мы скоро встретимся!“ Что он имел в виду? Какая встреча возможна впереди, если смерть затворит врата жизни и для любви не остается времени!
Я открыла шкатулку с драгоценностями и достала оттуда смертельный яд, который мне доверил врач, лечивший мою мать. „Держите это под замком, – сказал он, – и используйте только для наружного употребления. Пить это нельзя. В склянке хватит яда, чтобы убить десять человек“. Я смотрю на бутылочку и удивляюсь. Яд бесцветен, его меньше чем на чайную ложку… и все же… он обрушит меня в вечную тьму и закроет навеки чудесные картины Вселенной! Такой крошечный пузырек – и сделает так много! Я повязала на талию свадебный подарок Лусио – прекрасную змею из драгоценных камней, которая цепляется за меня, словно князь поручил ей передать мне свое объятие. Ах! Если бы я могла утешиться столь приятной фантазией!.. Я дрожу, но не от холода и страха, а просто от возбуждения нервов. Плоть и кровь инстинктивно реагируют на близость смерти… Как ярко светит в окно солнце! Его равнодушный золотой взгляд видел смерти множества замученных существ, и даже облако не сумело затмить его сияние хотя бы намеком на жалость! Если бы существовал Бог, он был бы подобен солнцу – славному, неизменному, неприступному, прекрасному, но безжалостному!
Из всех людей я больше всего ненавижу тех, кого называют поэтами. Раньше я любила их и верила им. Но теперь я знаю, что это всего лишь слуги лжи, строители воздушных замков, в которых не способна оказаться ни одна живая душа, где не найдет покоя ни одно утомленное сердце. Любовь – их главный мотив. Они либо идеализируют ее, либо принижают. Но о той любви, которой мы, женщины, жаждем больше всего, они понятия не имеют. Их удел – воспевать грубую страсть или моральные противоречия, а о великой взаимной симпатии или о щедрой и терпеливой нежности, которые и делают любовь прекрасной, они не способны сказать ничего. Моя душа была словно растянута на дыбе и сломана на колесе между их изысканным эстетизмом и необузданной чувственностью… Я думаю, что многие несчастные женщины, потерпевшие любовный крах, должны проклинать их так же, как я!
Думаю, теперь я готова. Мне больше нечего сказать. Я не придумываю себе оправданий. Я такая, какой меня создали, – гордая и непокорная, своевольная и чувственная, не видящая порока в свободной любви и преступления в супружеской измене. Пусть я порочна, но могу утверждать: мои пороки поощряли литературные наставники нашего времени. Я вышла замуж, как и большинство девушек моего круга, – просто из-за денег. Я любила, как и большинство женщин моего круга, из-за простого телесного влечения. Я умираю, как умрет большинство женщин моего круга, – естественным путем или по своей воле, но приверженной атеизму, радуясь тому, что нет ни Бога, ни будущей жизни!
Минуту назад я уже была готова принять яд, но вдруг почувствовала, что кто-то украдкой подходит ко мне сзади, и в отражении зеркала увидела… свою мать! Ее лицо, отвратительное и ужасное, каким оно было во время ее последней болезни, отражалось в стекле, выглядывая из-за моего плеча! Я вскочила и обернулась – она исчезла! Теперь я трясусь от холода и чувствую холодный пот на лбу. Машинально я смочила носовой платок духами из серебряного флакона, стоявшего на туалетном столике, и потерла им виски, чтобы прийти в себя. Прийти в себя! Как глупо с моей стороны, ведь я скоро умру. Я не верю в привидения, хотя могу поклясться, что мать действительно присутствовала сейчас здесь. Разумеется, это был оптический обман воспаленного мозга. Сильный аромат на носовом платке напомнил мне о Париже: я воочию увидела магазин, в котором купила эти духи, и хорошо одетого, похожего на манекен приказчика с завитыми усиками и чисто французской манерой без слов выражать комплимент при выставлении счета… Улыбаясь этим воспоминаниям, я вижу, как сияет мое лицо в зеркале: глаза ярко вспыхивают, а ямочки возле губ появляются и исчезают, придавая выражению лица чарующую привлекательность. Но через несколько часов эта красота будет разрушена, а еще через несколько дней черви будут кишеть там, где сейчас играет улыбка!
Мне пришло в голову, что, наверное, следует помолиться. Это было бы лицемерием, но соответствовало бы ситуации. Чтобы умереть прилично, надо сделать уступку церкви. Но все же… стоять на коленях со сложенными руками и говорить безразличному, эгоистичному, продажному сообществу, именуемому церковью, что я собира