Вчера вечером Женевьев упомянула, что сегодня открывается блошиный рынок. Я, как порядочный парень, пойду с ней.
При встрече я всегда стараюсь сказать ей что-нибудь приятное: например, о том, как мне нравится смотреть на созвездие веснушек, идущее у нее от шеи к лопатке. Я стараюсь доказать ей, что она – моя вселенная, в ней заключена вся моя жизнь, и все тут. Этому научили меня друзья. Не специально, конечно: Брендан разбрасывается девушками, как комьями грязи из-под колес, а Дэйв Тощий всегда выбирает несколько целей сразу. Но ролевые модели «не надо так» тоже очень помогают. И вроде бы Женевьев по крайней мере ценит, что я прикладываю усилия. Если не притворяется.
На блошином рынке яблоку негде упасть. Мы сразу проходим мимо торговцев всякой скукотой: пуговицами, шнурками, гольфами, трусами… Женевьев останавливается примерить изумрудные серьги, а я брожу неподалеку – вдруг попадется классный комикс? На соседнем столике табличка: «Винтажные видеоигры». Там старые картриджи «Нинтендо»: «Пакман», «Супербратья Марио 3» и «Каслвания». На всех маркером написаны цены – от двадцати долларов и выше. Я киваю парню в футболке из «Зельды» и отхожу к следующему столику, с магнитами на холодильник. Может, купить Томасу? Но это будет просто предлог, чтобы навестить его. Останется Томас без магнита, хотя по моим извилинам ползают слова и просятся, чтобы их сказали.
Женевьев, оказывается, уже отошла от стола с серьгами. Я крадусь между рядами. Она машет мне рукой, а в другой держит синий скетчбук-«молескин».
– Как тебе? Я бы сделала сюрприз, но вдруг не понравится…
– Да есть у меня где рисовать, – отвечаю я. У меня правда еще полно тетрадей со сменным блоком на спирали.
– Но, может, ты все же его хочешь?
– Нет, спасибо.
Она, конечно, не какая-нибудь богачка, но у нее, в отличие от меня, своя комната и карманные деньги каждую неделю. Она не особо понимает разницу между «хочу» и «надо». А я с детства усвоил: если чего-то хочешь – перехочешь.
Что я хочу: парочку новых игр, кроссовки покруче, ноутбук с «фотошопом», дом с кучей спален, чтобы водить ночевать друзей.
Что мне нужно: еда, вода, зимняя одежда и обувь, какой-никакой дом, хотя бы крошечный; девушка – желательно Женевьев – и лучший друг – желательно Томас, а не Брендан, который только вроде как лучший.
Женевьев хватает меня за руку, и я вымученно улыбаюсь. Она и сама до сих пор немножко грустит.
Вечером кто-то стучит к нам в дверь. Эрик собирается в ночь на склад, мама лежит пластом после двойной смены. Иногда, слыша стук в дверь, я ловлю себя на мысли: опять папа ключи забыл. Это, наверно, еще надолго. Друзья обычно кричат мне в окно. Я ставлю игру на паузу и надеюсь, что это не какой-нибудь дурацкий розыгрыш, а то держите меня семеро…
Открываю дверь – Томас.
– Привет, – улыбается он.
Я улыбаюсь в ответ.
– Не хочешь у меня заночевать? – спрашивает он, не дождавшись ответа. – Я немного переработал диаграмму жизни, хотел обсудить с тобой. Давно не общались.
Ага, восемь дней не виделись и десять часов ничего друг другу не писали. По-хорошему, мне надо остаться дома и отоспаться, а то завтра опять весь день с Женевьев. Но тогда я всю ночь не усну, буду корить себя, что не помог Томасу разобраться, кто он такой, и он теперь бродит по миру слепой и растерянный.
– Ага, я в деле. Секунду.
Я захожу к себе, вырубаю «Икс-бокс». Эрик косится на меня с таким видом, будто знает мои секреты и раскусил весь мой обман. Точно так же он смотрел, когда я выходил из дома, чтобы впервые в жизни заняться сексом.
Маму я решаю не будить: все равно вернусь даже раньше, чем она встанет в туалет. Чтобы не напороться на друзей, мы с Томасом выходим по черной лестнице. Там пахнет только что раскуренной травой. Я кладу ладонь Томасу на грудь, чтобы он остановился, и мы слушаем, не идет ли кто.
Все тихо, мы спускаемся и натыкаемся на Брендана и девчонку по имени Нейт. На самом деле она Натали, но уже года четыре всячески старается походить на парня: ее стиль – дреды, цепочки с медальонами из фальшивого золота, рэперские кепки и баскетбольные джерси.
Брендан уставился на Томаса, а спрашивает меня:
– Что ты тут забыл, Эй?
– На улицу иду. А ты?
У него в руке пакетик травы.
– Дела обделываю.
– Был бы я охранником, тебя бы замели, – замечаю я.
– Не-а. У них ключи звенят, за километр слышно.
– А если кто-то твоему деду расскажет?
– Ему плевать, чем я занят, лишь бы бабло приносил. – Брендан складывает пальцы в щепотку и потирает друг о друга. – Ты, кстати, мешаешь.
– Понял.
Мы уходим, и я слышу, как Брендан спрашивает Нейт:
– Тебе точно парни не нравятся?
Мы заходим в «Лавочку вкусной еды», Томас закупается печеньем, конфетами с шипучкой и кучей чипсов человек на шесть. Погода хорошая, мы поднимаемся к нему на крышу и играем в карты. Уже темновато, но у Томаса со дня рождения остался зеленый бумажный фонарик, и каким-то чудом он еще горит. Я раскусываю шипучку:
– Так что там у тебя нового в будущем?
– Я понял кое-что мощное. Кем я хочу стать. – Томас залпом выпивает газировку и рыгает. – Вернее, кем не хочу.
То ли я перебрал сахара, то ли не готов к этому разговору, но меня что-то потряхивает.
– И кем?
– Я не хочу быть режиссером, – объявляет Томас. Обычная фраза запутавшегося в себе тинейджера. – Похоже, я не так горю этим, как думал. Я же, если подумать, ни разу не пробовал ничего снимать, даже на ютьюбе канала не завел. Просто гуглил биографии режиссеров и смотрел фильмы, как будто в этом вся профессия.
– Но ты же писал сценарии! – возражаю я.
– Да, но, похоже, мне нечего сказать людям, – разводит руками он. – Я могу писать сколько влезет, но мне всего семнадцать, и у меня нет никакого интересного опыта, о котором можно рассказать. Унылая жизнь – унылая история.
– Иногда историю стоит прочесть именно за то, что она про унылую жизнь, – говорю я. – И ни фига твоя жизнь не унылая.
– Еще какая унылая! Я не знаю, кем хочу быть, когда вырасту. У меня толком нет друзей, кроме тебя. Мама все время работает, и мы почти не видимся, а папа – вообще не знаю, жив или сдох. – Томас тут же спохватывается и в ужасе смотрит на меня: – Прости. Фигню спорол.
Я хочу сказать: все в порядке, отец же покончил с собой не потому, что я плохой, – но тогда это прозвучит так, как будто его отец ушел из-за него. И я не отвечаю. Здесь тихо, только ветер дует. Я беру камушек и кидаю обратно на крышу.
– Мне кажется, – говорю я, – сейчас не страшно, что ты запутался. Мы еще молодые и ничего не понимаем, но наша жизнь не полное дерьмо. У меня спальня и гостиная в одной комнате, я знаю, о чем говорю.
– Я просто хочу понять, как жить дальше, – отвечает Томас и улыбается: – Может, позвать сюда твою девушку? Пусть погадает нам на таро, сразу все и узнаем.
– Мы, по ходу, скоро расстанемся, – понурив голову, признаюсь я.
– Что случилось? – удивляется Томас. Я краем глаза вижу, что он тоже смотрит в землю.
– Все не то, что раньше. Наверно, пора взять с тебя пример и устроить перерыв в отношениях. – Я перебираю пальцами рукав футболки. Все детство так делал, когда очень волновался. – Я люблю ее и хочу всегда быть рядом, но мы друг другу не подходим.
– Понимаю.
Я пристально рассматриваю свои ладони:
– Странно как-то о таком разговаривать. Парни так вообще делают? Ну, сидят и разговаривают о любви?
– Ты так спрашиваешь, как будто сам не парень. Чей-то мозг – тюрьма. Я люблю свободу. Мы разные, это нормально.
Он прав. Я не буду бояться быть другим. И докажу всем, что мир не обратится в пепел, не рухнет с обрыва и не исчезнет в черной дыре. Но сначала должен найтись смельчак, который запустит цепную реакцию.
– Я хочу кое-что тебе рассказать, но пусть это останется между нами, – произношу я. Такое ощущение, как будто эти слова говорю не я. – Только не сбегай от меня, как услышишь.
– Надеюсь, ты про то, что у тебя есть какая-нибудь суперспособность или ты потомок инопланетян. Всегда хотел быть лучшим другом супергероя и хранить его тайну, как в фильмах, – отвечает Томас. – Прости, пересмотрел кино. Конечно, Длинный, ты можешь мне доверять.
– У того, что я хочу сказать, есть две части, и не знаю, смогу ли я рассказать обе. Но очень хочу.
– Понял. Расскажи хоть первую. Сейчас или когда сможешь.
Я опускаю голову, тру виски. Признание, которое я сейчас сделаю, взрывает мне мозг.
– Слушай, ты мой лучший друг и все дела, но если после того, что я сейчас скажу, ты знать меня не захочешь, я пойму и…
– Заткнись и говори уже! – перебивает меня Томас.
– Так заткнуться или говорить? – Он злобно смотрит на меня, и на его лице написано: «Заткнись и колись!» – Ладно. К делу. Сейчас возьму и скажу. Я, похоже… кажется… типа… вроде… наверно…
– Мне начать угадывать?
– Нет, нет. Я сам скажу. Не перебивай. Я правда скажу. Я думаю, что я… может… наверно… типа… наверно… нет, точно… – Не могу выдавить из себя последнее слово. Горло перехватывает страх перед неизвестным будущим, которое тогда наступит.
– Может, мне реально начать угадывать, вдруг поможет?
– Ладно.
– Ты девственник.
– Нет.
– Ты потомок инопланетян.
– Тоже нет.
– Тогда не знаю. Давай пока я тебе кое в чем признаюсь: мне плевать, даже если ты девственник-инопланетянин. Ты Длинный и всегда будешь Длинным, так что говори что хочешь.
Я прячу лицо в ладонях, скребу голову ногтями, как будто хочу сорвать маску и показать свое истинное лицо.
– Короче, ладно, я типа вроде как бы думаю, что я… Думаю, что мне… Короче, мне нравятся парни.
Все, слова сказаны, назад их уже не взять. Я сижу и жду, что мир вот-вот рухнет – или, что еще хуже, Томас развернется и уйдет.
– И все?
– Типа как бы да.
– Понял. И чего?
Я на всякий случай поднимаю голову: небо не зияет кровавой раной. Сигналят машины, орут пьяные. Птицы продолжают петь, а звезды выходят из своих укрытий – совсем как я. Прямо сейчас куча моих ровесников впервые целуется или даже заходит на шаг дальше. Жизнь продолжается во всех ее проявлениях.