– Я туда немного вечной классики добавил. Кстати, как тебя вообще в фэнтези занесло?
Колин расстегивает рюкзак и открывает первую страницу первой книги – «Скорпиус Готорн и скипетр чудовища». Если бы все выдумки про Летео были правдой и мне вдруг перепала бесплатная операция, я бы забыл, что уже выучил все части от корки до корки, чтобы снова прочесть их в первый раз.
– Ну, люблю выдумывать. – Страницы пожелтели от времени, на полях я нарисовал рогатого Аластора Риггса, Властелина Школы Серебряной Короны. – Рисуешь?
– Да, я такой! – Обычно я не хвастаюсь, какой я классный художник, потому что надо же быть скромнее… Но Колин так пялится на мои рисунки, как будто на дурацком школьном аукционе отвалил бы за них кругленькую сумму. – И, кстати, ты удостоился великой чести – я одолжил тебе свои единственные и неповторимые экземпляры. Испортишь – уничтожу не хуже Костедробителя.
– Эту отсылку я, кстати, понял, – замечает Колин. Может, он все-таки не безнадежен? – Это ведь такие тролли из первого фильма? – Надежда умирает: как можно сравнить бескожего демона с каким-то тупым троллем?
Через пару недель Колин возвращает мне «Скорпиуса Готорна и Низины» – последнюю книгу серии. Внутри – записка: «Скажи “да” или “нет”». Без вопроса. Но я знаю, о чем он спрашивает, и раньше, думая о такой возможности, я ожидал испугаться сильнее.
Я обвожу «да» и толкаю записку на его край стола. Колин читает, прячет бумажку в нагрудный карман и кивает:
– Круто.
После уроков баскетбольный матч. Я сказал Женевьев, что останусь посмотреть. Она удивилась, но особо вопросов не задавала: хоть уроки нормально поделает, не отвлекаясь на мои звонки. Колин сказал своей девушке, Николь, что посмотрит, годятся ли на что-то те, кого таки взяли в команду.
На матч мы, конечно, не идем.
Я загоняю его на верхний этаж и там, запыхавшись, спрашиваю:
– Почему я? Только вот плечами не пожимай и не говори, что я классный!
Он пожимает плечами. Я притворяюсь, что иду к лестнице. Он хватает меня за руку:
– Я понял, что ты не такой, как все, хотя на первый взгляд это не видно. Чтобы понять, кто ты такой, надо сперва хорошенько тебя узнать, понимаешь? Я тебя узнал, и ты мне нравишься. Сойдет за ответ?
– Да, ты даже немного переборщил с пафосом.
– Придурок. Твоя очередь. Почему я?
Я пожимаю плечами, приближаю свое лицо к его и говорю, что он классный.
Мы синхронно оглядываемся на лестницу: не идет ли кто? – и целуемся.
ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ, НОЯБРЬ, ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ НАЗАД
– Буду учить тебя кататься на велике, – объявляет Колин и катит мне навстречу побитый десятискоростной велосипед со слетевшей цепью. – Тебе шестнадцать. Твой папа уже десять лет как прозевал свой шанс научить тебя самому. – Он встает на четвереньки и ставит цепь на место. Мне видно полоску кожи у него на пояснице.
– Может, я слишком большой, чтобы учиться.
– Как ты собираешься права получать, если даже на велике кататься не умеешь? Ну давай, сделай вид, что это метла Скорпиуса! Алый Дух, да?
– Уговорил.
Я залезаю на велик, и Колин объясняет правила. Я надеюсь, что он поддержит меня за плечо или будет страховать со спины, но мы рядом с его домом, и нас могут спалить его друзья. Я кручу педали и падаю, чудом не воткнувшись головой в пожарный гидрант. Колин протягивает руку:
– Может, у него была метла с дополнительными колесиками?
Колин уже два раза лишился девственности. Первый раз – в четырнадцать, с девчонкой по имени Сурия, после того как она дрочила ему под трибунами в спортзале. А прошлым летом он ездил на каникулы в Поконо, и там какой-то чувак его нагнул. Я еще девственник в обоих смыслах. С Женевьев мы пока дальше второй базы не продвинулись. Но с Колином я хочу попробовать пойти дальше.
Мы недавно пытались заняться этим на лестнице соседнего дома, но не успели даже толком раздеться, как наверху раздались шаги. Пару дней назад вечером пробрались к заброшенному крыльцу на балконе – та же история. На самом деле это было рискованно, но оно бы того, пожалуй, стоило. И, наконец, сегодня мы ушли подальше от моего дома и наткнулись на укромный уголок за колючей проволокой, между мясным и цветочным магазинчиками. Между царством смерти и царством жизни.
– Пахнет дохлой коровой, – замечаю я. – Но, знаешь, приятно. Я запутался.
– Мне пойти купить тебе букет? – спрашивает Колин, показывая мне средний палец. Мы постоянно показываем друг другу средние пальцы – ну, надо же как-то помнить, что мы оба парни.
Колин перешагивает ржавый остов велосипеда – интересно, он будет меня еще учить кататься? – берется за нижнюю часть забора и отгибает, чтобы можно было заползти внутрь.
Уже темно, а мы так далеко от друзей со двора и девушек. Наверняка даже луне с неба нас сейчас не видать. Я толкаю его, он меня. Я вжимаю его в стену, расстегиваю на нем рубашку, а дальше – только презервативы и стыдные воспоминания.
Сегодня прохладно, заняться сексом в нашем убежище не получится. Мы решили вместо этого оставить там свой след. Я одолжил у Женевьев баллончики с краской: они остались от какого-то проекта и все равно год валяются без дела. Колин поддержал мою идею, и я прыгал от радости: значит, у нас с ним не просто секс, а что-то большее.
Колин черным и синим рисует на грязной стене земной шар. Вдалеке гудят сирены, мне надо быстро что-то придумать и, если что, успеть смыться. Я дорисовываю над шаром зеленую стрелку. Получается научное обозначение самца. Что-то в этом есть: чем бы мы с Колином ни занимались, все же мы оба парни. Колин дорисовывает корону – мир принадлежит нам.
Сирены затихают вдали, и мы не торопясь украшаем – менее гейского слова не подобрать – наше убежище. Колин рисует на второй стене какое-то странное бесформенное создание.
– Поцелуй не подаришь?
– Хрен тебе.
– Ладно, попытка номер два: поцелуй меня, а то покрашу! – грозится Колин.
Я с улыбкой подхожу к нему, он наставляет на меня баллончик.
– Не смей, Колин Вон! – Я делаю шаг назад, голубая струя бьет мне в грудь. – Засранец!
Я тоже хватаюсь за баллончик и обстреливаю спину бегущего Колина зеленым. Мы так бесимся минут десять. Теперь мы оба по уши сине-зелено-черные, и я без понятия, как буду объяснять это родителям.
ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ, ДЕКАБРЬ, СЕМЬ МЕСЯЦЕВ НАЗАД
Охренеть. Вчера застрелили Кеннета. Потому что Кайл, мать его, мудак. Мог бы удержать свое хозяйство в штанах и не трахать сестру долбанутого Джордана. Хотя, мать его, весь двор знал, что Джордан прибабахнутый на всю голову и убьет нахрен любого, кто ему не понравится. Он, мать его, должен был пристрелить дебила Кайла, но нет, пуля угодила в Кеннета, который, мать его, спокойно шел домой с занятия, мать его, на кларнете! Теперь мы, мать его, никогда не увидим, как Кеннет выступает на сцене, и никогда не назовем его мелким сопливым педиком, хотя на самом деле мы бы все, мать его, гордились им, потому что он достиг бы хоть чего-то!
Как же хорошо, что рядом Колин. Он, мать его, настоящий друг, можно уткнуться ему в грудь и пореветь. Он обещает отвлечь меня кино и комиксами, но самый охрененный способ меня отвлечь – просто обнимать, когда мне плохо и страшно.
Мы с Колином предвкушали, как круто будет вместе посмотреть новых «Мстителей», – но наши девушки решили, что пойдут с нами. Мы, конечно, парни порядочные и не спорим. Женевьев пыталась отвоевать себе место рядом с Николь, чтобы вместе сюсюкать про Роберта Дауни-младшего и всякое такое, но Колин заявил, что фильм мужской, а значит, сидеть рядом будут парни. Даже изобразил, что ревнует свою девушку к актерам. Бред какой.
Через час после начала фильма я тянусь за попкорном – ведерко стоит на коленях у Колина – и незаметно глажу его по руке. Мне немного стыдно: слева сидит Женевьев, а я при ней лапаю парня. Но с Колином я счастлив, куда деваться?
– О-хре-нен-ный фильм, – шепчет Колин, легонько касаясь губами моего уха.
Я неслабо возбудился, но вот засада – домой-то мы расходимся в разные стороны.
– Видал и получше, – шепчу я в ответ.
– Хрен там!
Я хлопаю его по руке и пихаю локтем (лайфхак: если вы с другом постоянно бьете друг друга, ваши девушки не заподозрят, что вы с ним спите).
– Постеснялись бы! – шипит Николь, стряхивая с колен попкорн (или заподозрят?).
Колин снова наклоняется к моему уху, я оборачиваюсь к нему, и в это время Женевьев окликает меня по имени. Отсмеявшись над дебильным анекдотом из серии «Мартышка и дракон входят в бар…» и взбесив весь зал, во главе, наверно, с Женевьев, я подумываю спросить ее, что она хотела сказать. Но я же не могу спалиться, что был слишком занят своим тайным парнем – или кто мы друг другу – и проигнорировал ее. Я наклоняюсь и шепчу ей на ухо:
– Жду не дождусь вечера, Жен.
Женевьев стягивает с меня ремень и затаскивает меня на кровать. Ее отец до завтра уехал из города, не помню уж зачем, и с самого начала было ясно, что меня ждет после двойного свидания. Если я хочу быть с Колином и дальше, придется подыграть, чтобы она ничего не заподозрила. Женевьев залезает на кровать, садится на колени и застывает, глядя мне в лицо:
– Ты же хочешь?..
По-хорошему, я должен честно ответить: «Вообще не особо», – выйти отсюда и позвонить Колину. Вместо этого я хватаю ее за плечи, прижимаю к себе, целую в шею, лицо, губы…
– Какая ты красивая… – шепчу ей на ухо.
Вроде бы пока я все делаю правильно.
Она снимает с меня футболку и швыряет на другой конец комнаты.
– Расстегни мне рубашку, – просит она, чертя пальцами круги на моей груди.
Каждую пуговицу она сопровождает низким стоном. Звучит как-то фальшиво, но мы же не можем оба притворяться? Это у меня уже паранойя. Наконец ее рубашка летит на пол, и мы просто сидим и смотрим друг на друга. На ней зеленый лифчик, наверняка купленный специально ради этого вечера, а я даже трусы со вчера не переодел.