Женевьев ложится на спину и выключает прикроватную лампу:
– Иди сюда.
Надеюсь, при луне не видно, как я боюсь. Чтобы это скрыть, я играю бровями и шаловливо ухмыляюсь, надвигаясь на нее. Обнимаю за талию, собираюсь поцеловать – и вдруг хватаюсь за голый живот со стоном:
– Блин… Слушай, я ща блевану… Попкорна переел, по ходу. Он такой жирный, жесть!
Странная незнакомая искусительница тут же превращается в нормальную Женевьев:
– Принести тебе что-нибудь с кухни? У меня есть имбирный эль и хлеб…
– Думаю, мне сейчас лучше поспать. Обычно помогает.
– Ладно, но… Малыш, может, подождешь немного, вдруг пройдет? Сегодня у нас единственный шанс наконец-то это сделать. Кто знает, когда теперь сможем?
– Да понимаю. Слушай, я хочу тебя, но…
В общем, неважно, что говорить дальше. Самое главное я уже сказал: я не хочу.
ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ, ЯНВАРЬ, ПОЛГОДА НАЗАД
Я немного в шоке. Колин подарил мне на рождество подарочную карту «Дома сумасшедших комиксов» на двадцать долларов.
Я давно умолял Мохада, гордого владельца «Лавочки вкусной еды», взять меня на работу, и он наконец сказал, что скоро, может, нужен будет кассир. Пока что я помогал по хозяйству папе: мыл ему машину, носил сэндвичи из «Джои» – и он выдал мне пятнадцать долларов на подарок для Женевьев. Потратил я их, конечно, не на нее.
Ладно, если точно, я взял за четыре доллара чистый блокнот и нарисовал ей мультик. Но на остальное я купил нам с Колином по экземпляру первого выпуска «Темных сторон». Это новая серия «Марвела», в которой герои сражаются со своими темными двойниками, а вокруг Средневековье, стены огня и горы трупов. На следующий день после Рождества мы садимся у него в коридоре и читаем их от корки до корки.
Второго января, когда «Сумасшедший дом» выходит с каникул, я иду туда и сразу направляюсь к стойке, чтобы случайно не истратить двадцать долларов на какие-нибудь классные комиксы не из моей любимой тележки. Расспросив Стэна, как прошли его каникулы, я перехожу к делу:
– Можно мне подписку на «Темные стороны»?
– Читал уже первую часть? Чувак, она эпична! Я офигел, когда в их дом влетело торнадо!
– Ага, моему другу тоже это место понравилось.
Стэн пробивает мне подписку по новогодней акции, выходит двадцать четыре доллара. Я трачу всё с карты и еще доплачиваю.
– Всего семь выпусков, да?
– Ага, счастливое число. По одному в месяц.
Значит, мы с Колином прочтем вместе еще шесть комиксов. Кайф.
Чтобы отвлечься от всяких неприятных штук: ну, там, Кеннет погиб, Кайл к нам носу не кажет, я обманываю Женевьев, и мне стыдно, – я решил погрузиться в новый проект. Я рисую комикс про героя, которого назвал Хранителем Солнца. Когда-то мне приснился сон, что я от голода проглотил солнце и у меня все кости раскалились, но я не взорвался, не растаял и вообще неплохо себя чувствую. Вроде прикольная идея. Когда дорисую, наверно, подарю Колину.
ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ, ФЕВРАЛЬ, ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ НАЗАД
– Аарон, если что, ты можешь мне все рассказать.
Мы с мамой сидим у нее в спальне, и у меня бешено стучит сердце.
– Я тебе с самого детства это повторяю. Помнишь, ты не хотел мне говорить, что?..
– Мне нравятся парни, мам, – выдавливаю я, не отрывая взгляда от валяющегося на полу грязного белья. – Прости. Просто… Ну ты поняла.
Мама шагает ко мне, берет за подбородок и приподнимает мою голову, но я все еще не могу взглянуть ей в глаза.
– Сынок, тебе не за что просить прощения.
– Ну, типа я врал и вел себя как придурок… – Мама берет меня за руку, и мне хочется расплакаться. Колин сказал бы «заскулить как сучка», потому что парни не плачут. – Может, мне свалить куда-нибудь? Не решил пока куда, но если…
– Аарон Сото, никуда ты отсюда не денешься. Пока школу не закончишь. Тогда выметайся в приличный колледж, учись, ищи работу и возвращай мне все деньги, которые я на тебя потратила! – Мама улыбается, и я вымученно улыбаюсь в ответ.
– И что теперь? Скажешь, что всегда подозревала или типа того?
– Сынок, я выше этого.
– Спасибо. С меня причитается.
– С тебя примерно миллион долларов причитается, но это мы потом обсудим. Я рада, что ты готов и вроде бы в ладах с собой. Я всегда боялась именно того, что ты не поймешь.
Я понимаю, о чем она. Я стал меньше времени проводить с Бренданом и ребятами, и они несколько раз видели, как я перехожу дорогу и иду встречаться с Колином. Иногда он, правда, приходит к нам во двор, но обычно я больше никого к нему не подпускаю. Но я догадываюсь, что вряд ли они нормально примут то, чем мы занимаемся. Да и Кеннета недавно убили, всем и так нелегко.
– У тебя появился молодой человек? – спрашивает мама.
– Ага. Но не притворяйся, что не раскусила. Это Колин. – Я все время о нем рассказываю. Когда ты счастлив с кем-то, скрыть это становится почти невозможно.
Мама садится ко мне на кровать – ту самую, где мы спали все вместе, пока мне не исполнилось тринадцать и я не переехал к Эрику в гостиную, где у нас хотя бы кровати свои.
– У тебя есть его фотка?
– Мне шестнадцать. Конечно, есть! – Я пролистываю фотографии на телефоне, мама смотрит через плечо. На очередном снимке – мы с Женевьев.
– Значит, вы с ней только притворяетесь, что встречаетесь?
Маме признаться оказалось довольно просто. А вот отцу…
Он сидит в гостиной, курит и смотрит, по его словам, очень важный матч «Янкиз». Идет девятая подача, у команд ничья. Может, забить, подождать еще недельку? Но, с другой стороны, может, я просто признаюсь и все будет нормально? Может, он поймет, что я такой, какой есть, не по своей воле, и забудет все, что говорил раньше: не веди себя как девчонка, не играй за женских персонажей? Может, он сможет меня принять?
За мной в гостиную заходит мама, садится на кровать Эрика:
– Марк, прервись на минутку. Аарон хочет сказать тебе кое-что важное.
Отец выдыхает клуб дыма:
– Я слушаю, – и смотрит дальше.
– А, ладно, потом скажу. – Я разворачиваюсь и собираюсь уйти в спальню родителей, но мама ловит меня за руку. Она понимает, что я, наверно, никогда не буду готов ему рассказать и могу откладывать признание до самой его смерти, а потом, может, когда-нибудь приду к нему на могилу и вот тогда признаюсь. Но лучше сделать это сейчас – тогда я смогу наслаждаться жизнью с Колином и не стыдиться хотя бы родителей.
– Марк, – повторяет мама.
Отец не спускает глаз с экрана. Я глубоко вздыхаю.
– Пап, я надеюсь, ты спокойно воспримешь, но я типа как бы кое с кем встречаюсь… – Я уже вижу, что он растерян, как будто я предложил ему решить уравнение, только без бумаги, ручки и калькулятора. – Это мой друг Колин.
Папа наконец оборачивается. И из растерянного сразу становится злым. Как будто «Янкиз» не просто продули с разгромным счетом, но все дружно разом ушли из спорта. Папа наставляет на маму кончик сигареты:
– Это все ты виновата. Ты и скажи ему, чтобы прекращал нести чушь.
Как будто меня тут вообще нет.
– Марк, мы же всегда повторяли, что будем любить детей во что бы то ни стало, и…
– Бред сивой кобылы, Элси. Пусть завязывает с этим или валит.
– Если ты хочешь получше разобраться, что такое гомосексуальность, можешь спокойно сесть рядом со своим сыном и все обсудить, – произносит мама ровным тоном, пытаясь одновременно поддержать меня и не разозлить отца. Все мы знаем, на что он способен. – Можешь притвориться, что ничего не слышал, можешь взять время на подумать. Все в порядке, Аарон никуда не денется, мы подождем.
Папа кладет сигарету в пепельницу и пинает корзину с бельем, на которую положил ноги. Мы пятимся. Мне редко хочется, чтобы Эрик был рядом, но сейчас он бы очень, очень не помешал, а то здесь начнется мясо. Отец тыкает в меня пальцем:
– Тогда я сам его вышвырну!
Мама заслоняет меня своим телом.
Отец огромными лапищами хватает ее за горло и начинает трясти:
– Все еще думаешь, что так и надо?
Я хватаю пульт, бросаюсь к отцу и бью его по затылку с такой силой, что из пульта вылетают все батарейки. Отец толкает маму на домофон, она падает на пол и лежит, пытаясь отдышаться. Не успеваю я подбежать к ней, как мой папа – мы с ним, блин, когда-то в мяч играли! – бьет меня по затылку, и я валюсь на кучу видеоигр Эрика. Отец хватает меня за шиворот и выталкивает из квартиры:
– Будь я проклят, если доживу до того дня, когда ты притащишь домой парня, чертов пидор!
Щелкает замок, и я принимаюсь реветь навзрыд, как не ревел ни разу в жизни. Мне не перестать быть тем, кто я есть. А отец так легко перестал быть папой.
Вчера меня выгнали в коридор, и я час с лишним молотил в запертую дверь. Если отец меня задушит или забьет до смерти, будет хреново, но за маму-то страшно! Я так шумел, что кто-то вызвал полицию. Стоило им постучать в дверь, как отец без лишних слов ушел с ними. Даже не взглянул на меня, пока на него надевали наручники и зачитывали ему права. Мама пошла в больницу: кто знает, что он ей отбил?
Худшего кошмара в своей жизни я не припомню.
К счастью, у меня был Колин, и сегодня мы ездили в Пелэм-парк. Он учил меня ориентироваться в городе: я здесь вырос, но все равно всегда путаюсь. Мы почти не говорили о том, что случилось вечером, но решили, что пора уже расставаться с девушками. Они, конечно, служат неплохим прикрытием от повторения вчерашнего, но нельзя же постоянно их обманывать, спасая собственную шкуру.
– Только не липни ко мне, как Николь, – шутит Колин, когда мы садимся в обратную электричку. – Прикинь, она постоянно звонит по ночам, а я вообще-то сплю!
– Не буду, – обещаю я, хотя вряд ли удержусь. Удивительно: когда кто-то очень нравится, становишься страшным собственником и начинаешь сходить с ума. Хочешь первым узнавать о нем все самое важное, а кое-чем вообще ни с кем делиться не хочешь.
Я толкаю его коленом, он толкает в ответ. Если бы мы были парнем и девушкой, можно было бы обниматься, целоваться, и всем было бы насрать. Но вот двум парням в электричке посреди Бронкса лу