– Типа как бы очень-очень рад тебя видеть, Длинный.
– Типа как бы очень-очень рад видеть тебя, Томас.
Он хлопает меня по плечу, расстегивает черный фартук, отпрашивается у парикмахера на обед, и мы выходим.
– Ну что, как жизнь?
Все меня об этом спрашивают. Предсказуемо.
– Еще разбираюсь, что вокруг нового. Как тебе работа?
– По крайней мере, в отличие от кафе-мороженого, где я работал год назад, отсюда я пока не ушел.
– Прогресс.
– Мне тут нравится. Недавно сменилась вся команда, теперь никто не травит байки о своих женщинах. Работа простая: подметать волосы, расставлять по полкам всякие шампуни и по поручениям бегать. Зато тут много и хорошо думается. Начал писать сценарий короткометражки.
– Слушай, круто. А о чем?
Вот сейчас скажет, что о любви к Женевьев.
– О тебе. – Томас ненадолго замолкает, чешет в затылке. – Длинный, я даже не представляю, каково тебе, но ничего сложнее, чем быть рядом и все это видеть, я в жизни не делал. Ты то радовался, то боялся, то хотел умереть. Однажды ты разозлился и сказал, что больше ни слова не скажешь, пока не научишься запоминать разговоры, а через пару минут обо всем забыл и стал рассказывать про сюжетную дыру в книге про Скорпиуса Готорна.
– Прости, – говорю я.
– За что?
– Ты столько ради меня терпел.
– Длинный, меня от тебя было не оттащить, даже когда ты в сотый раз твердил, что в главе про Карту Охотника Скорпиус мог бы и пораньше догадаться, что предавший его отца лучший друг все еще жив.
Я смеюсь. С меня бы сталось повторить это не сто раз, а все двести. Потом смотрю ему в глаза:
– Слушай, я прочел кое-что в тетради… Ты написал, что довел меня до слез и не можешь себе простить. Что тогда случилось?
Томас встает на углу магазина, опирается на фонарный столб:
– Знаешь, когда твой лучший друг ничего не помнит, в этом есть свои плюсы… – Наверно, он пытался пошутить, но на шутку это не похоже. – Я тебе рассказывал много дурацких секретов, которых никто не знает. Но как-то раз я засомневался в себе… Ну, в своей ориентации. Тогда ты потянулся меня поцеловать, а я тебя остановил. Ты разозлился и заплакал, и я тупо ждал, пока ты наконец все забудешь. Все хорошее, что между нами было, забывалось очень быстро, но это ты все помнил и помнил. – У него бегают глаза. – А когда ты наконец забыл и спросил, почему плачешь, я что-то соврал. Длинный, мне очень, очень жаль, что я не могу быть тем, кто тебе нужен. Я бы очень хотел, чтобы все было иначе.
Я думаю про Женевьев. Пока не знаю, влюбился ли он в нее, но если нет, то скоро влюбится, потому что она лучше всех и надо быть идиотом, чтобы ее упустить.
– Надеюсь, ты теперь меня не возненавидишь, – говорит Томас, пытаясь заглянуть мне в лицо.
– Не возненавижу. Но мне нужно кое-что обдумать.
Томас кивает:
– Если что, я рядом, – и с надеждой протягивает кулак. Я стукаюсь об него своим.
Развернуться и уйти очень сложно, но я ухожу. Пока я в него влюблен, мне тяжело его даже видеть.
Очередное собрание группы поддержки похоже на пестрый калейдоскоп. Я слишком погружен в мысли о Томасе и Женевьев и не могу нормально сосредоточиться. Мне живот сводит, когда я представляю, как они смеются, целуются, занимаются сексом, ходят на свидания и вообще счастливы без меня. Как уложить в голове, что они были и остаются рядом – и все же я чувствую себя брошенным?
Когда я выхожу из Летео, меня догоняет Джордан:
– Эй, Сото, с тобой что-то не то творится.
Это не вопрос, а утверждение.
– Да не, все нормально.
– Я бы спросил, не хочешь ли ты об этом поговорить, но раз на собраниях не говоришь, значит, и сейчас вряд ли захочешь.
– Спасибо, что беспокоишься, но я на самом деле дико устал. Ну, знаешь, как бывает, когда у тебя сложный период, и все спрашивают, как дела, и надо каждый раз объяснять все с начала. Я немного задолбался снова и снова вспоминать, как все плохо.
– Знакомо. Я три месяца назад сбежал из Техаса ото всех проблем и переехал сюда к старшей сестре. Здесь никто, кроме группы поддержки, и не знает, что я обращался в Летео. Начал с чистого листа.
– Звучит заманчиво.
– Да, только это похоже на очередной побег от себя. Операция – побег от себя, переезд через полстраны – то же самое. Тут у меня, конечно, все неплохо складывается, но я скучаю по близким. Даже по тем, кто меня предал.
– По всем-превсем?
– Ни хрена! – улыбается Джордан. Мне нравятся его острые, чуть изогнутые клыки, он похож на вампира-очаровашку. – Но по некоторым скучаю. Интересно, что бы у нас вышло, если бы я остался. Если бы мы не сдались. Сото, ты меня слушаешь?
– С каких пор ты зовешь меня Сото?
– С тех пор, как ты зашел и представился именем моего бывшего. – Джордан сосредоточенно рассматривает свои кроссовки. – Или у тебя есть какое-нибудь крутое прозвище?
Мне хочется попросить звать меня Длинным, но я пожимаю плечами:
– Пусть будет Сото.
Мы переходим улицу.
– Ты кому-нибудь в Летео рассказывал о своем прошлом? – спрашиваю я.
– Другим размотавшимся точно нет. Только Эванджелин, когда пришел в группу.
– Ясно. Мне тоже можешь не говорить, но, если что, я готов выслу…
– Я хотел кое-кого забыть, – не дает мне договорить Джордан. – Ну, другого Аарона. Мне пришлось… Я из-за него стал себя резать. Это были токсичные и ужасные отношения, и подробнее я бы говорить не хотел. Я тебе рассказал, потому что мы похожи.
Что бы он с собой ни делал, я рад, что он остался жив.
– В чем похожи?
– Нас, Сото, чуть не убила наша любовь.
Колин, пожалуй, был токсичным, а вот Томас все-таки нет. Он честно сказал, что не гей, это я все пытался подловить его на лжи.
– Мне не нравится, когда любить больно, – отвечаю я. – Но я не знаю, как прямо сейчас любить Томаса и не страдать. И не знаю, как принять, что мы хорошо проводили время вдвоем, а я этого даже не помню. Меня бесит, что Томас и все остальные праздновали мое восемнадцатилетие, а меня там, считай, и не было. Я все пропустил!
– Кто сказал, что ты обязан смириться? Ну, прошел твой день рождения, и что? Отпразднуй еще раз, так, чтобы запомнить.
– Даже не думал об этом.
– Сото, если ты хочешь снова жить своей жизнью, так бери и живи! Память снова с тобой. Хватит жалеть о том, чего не вернуть. Создавай новые воспоминания. Круче прежних. – Джордан смотрит на телефоне время. – Мне пора домой, обещал сестре помочь. Что делаешь завтра?
– Ничего.
– Класс! Покажешь мне город.
– Где хочешь побывать?
– Покажи мне свои любимые места. Если хочешь, расскажи, чем они для тебя важны.
– Не знаю, готов ли я с головой нырнуть в свое прошлое.
– Прости, не хочешь – не надо, – соглашается Джордан. – Я просто предложил, потому что у меня тоже так было. Мне даже игровые автоматы напоминали про Аарона, так мерзко было.
– Не хочу, чтобы мне было мерзко, – отвечаю я и соглашаюсь завтра встретиться и доказать, что готов жить дальше.
С чего бы начать экскурсию?
Первая точка маршрута по местам жизни Аарона Сото – «Дом сумасшедших комиксов».
За стойкой все тот же Стэнли, его знакомое лицо успокаивает. Я веду Джордана вглубь магазинчика, где разворачивались наши с Колином сложные взаимоотношения. Рассказываю, как наткнулся на Колина, когда привел сюда Томаса, – и благодаря Летео совсем не помнил, что между нами что-то было. Джордан на своего Аарона после операции не натыкался, и я за него рад. Потому что я теперь понимаю, как больно тогда было Колину, и случайно причинить кому-то такую боль – ужасно.
Потом мы идем в закуток между цветочным и мясным, где мы с Колином впервые занялись сексом. Джордан рассказывает, что лишился невинности в шестнадцать со своим приятелем-одноклассником Джоном, когда ему было скучно и хотелось трахаться. Он вспоминает Джона с меньшим теплом, чем я думаю о Колине, хотя тот и разбил мне сердце.
Надеюсь, у них с Николь и ребенком все хорошо. Видеть я его больше не хочу и ничего слышать про него тоже.
Дальше я веду Джордана в Форт-Уилли-парк, где предложил Женевьев встречаться, и рассказываю, как сильно ее люблю и как жаль, что не могу любить сильнее. Джордан рассказывает, что у него был когда-то лучший друг Дэйн, который в него влюбился, и Джордан несколько лет назад очень, очень старался дать ему шанс. Но потом случился Аарон, Джордан не устоял, и Дэйн остался в прошлом. Джордан до сих пор иногда про него вспоминает, а когда у него все разладилось с Аароном, вспоминал часто, но Дэйн учится в колледже, встретил парня и счастлив, так что тут Джордан опоздал.
Время решает все. Не представляю, сколько всего – и особенно сколько людей – я упустил за год без памяти.
Я оттягивал этот момент как мог, но наконец мы идем по местам, связанным с Томасом. Заходим на стадион его школы – я рассказываю Джордану, как мы бегали, пока не заныли ребра. И честно признаюсь, насколько больно вспоминать, как мы валялись на траве с Колином и вдруг увидели на трибунах Томаса с Женевьев. Еще больнее от того, что они теперь вместе, может, даже вместе прямо сейчас, а я один. Джордан меня понимает. Он расстался с Аароном, когда тот переспал с, похоже, давно влюбленным в него парнем.
На обратном пути я показываю Джордану кинотеатр, куда Томас сводил меня через черный ход, и его дом. Рассказываю, сколько всего мы делали на крыше: отмечали день рождения Женевьев, потом Томаса, потом мы с ним валялись на солнце без футболок, потом я признался ему, что у меня амнезия, и ревел. Непросто, наверно, это все выслушивать, и на этот раз Джордан не пытается заполнить молчание какой-нибудь историей из своей жизни.
И вот мы у моего комплекса, перед входом в проулок.
– А здесь мы с Томасом познакомились.
– Начало истории приберег под конец, значит, – хмыкает Джордан. – Сото, ты часом не поэт?
– Просто по пути было.
– Ну и как настроение?
Мы стоим на том самом месте, где Томас бросил девушку. Именно здесь я впервые залип на его огромные брови. Здесь он назвал меня Длинным, потому что мы не успели представиться. Здесь началась наша история, и теперь я стою тут и пытаюсь понять, начнется она еще раз или канет в небытие, потому что я не смогу смотреть, как он счастлив с Женевьев.