е, словно кто-то пытается присосаться к его глазам изнутри.
Малышев вспоминает о советах Агеева. Ему нужен нож против колдунов. До новолуния ещё две недели. Пока что необходимо найти тройной перекрёсток. По пути в гараж и с работы Малышев лишний час колесит в поисках по просёлочным дорогам. Проходят дни, а перекрёсток так и не найден.
Однажды тесть устраивает семейное застолье. Малышев вынужден сидеть и выпивать. Он давно хочет подняться и уйти, но тесть обижается.
– Ты стал от нас отдаляться, – с горечью говорит он Малышеву. – Не ешь с нами. Со мной рюмку выпить не хочешь. Вот, опять отвернулся. А глаза – зеркало души.
Малышев с тошнотой догадывается, зачем нужны Липатовым глаза. Это или сама душа, или же её заменитель для того, кто однажды заберёт себе глаза Малышева.
– Давай выпьем, – предлагает тесть. Он наливает Малышеву водки и произносит странный тост: – За главнокомандующего Земли!
Малышев чокается с тестем и выливает рюмку за плечо. Тесть это видит и кривится. Из левого уха у него выползает юркая сороконожка и прячется под воротник. Малышев даже не успевает испугаться.
В первый день новолуния Малышева посылают отвезти груз в район. Он заблудился среди одинаковых кукурузных полей. Малышев тормозит, чтобы спросить кого-нибудь, как доехать в посёлок Знаменка. Навстречу ему попадается шаткий от хмеля мужик. Малышев спрашивает, мужик неопределённо машет рукой, указывая путь.
– Не понял, – переспрашивает Малышев. – Тут же две дороги. По которой ехать?
И тут Малышев замечает, что есть ещё одна дорога, не асфальтовая, а грунтовая, с давним тележным следом, и идёт из перелеска в поля. Но это определённо дорога. И она третья! Малышев вздрагивает от радости, он нашёл перекрёсток трёх дорог. В качестве приметы он выбирает два худых тополя на обочине поля. Малышев примеряется по времени. До этого места что от города, что от Липатовых ехать чуть больше часа.
Возвратившись в гараж, Малышев занимает у приятеля денег и едет в Пресненское к Липатовым. Вечером он говорит, что ночью калымит: подрядился привезти за хорошие деньги грузовик кирпича.
Липатовы беспокойны. Марина не хочет отпускать мужа в ночь.
– Он небось к любовнице едет! – с плачем кричит жена. Это при том, что она никогда не отличалась ревностью.
– Совсем с ума сошла, – отбивается Малышев. – Я денег нам хочу заработать!
Малышев решителен. Он готов уехать хоть со скандалом. Малышев понимает, что может не дотянуть до другого новолуния.
– А сколько платят? – спрашивает тёща.
– Двести рублей! – говорит Малышев.
Жадность в Липатовых побеждает.
– А ну, я в глаза ему погляжу, – говорит тесть Липатов.
Малышев делает безучастное лицо. Тесть изучает глаза Малышева. Потом заключает:
– Он не к любовнице едет, а по делу.
Малышев мчится на мотоцикле к найденному перекрёстку. Кругом темень. Только фара его мотоцикла освещает путь. В темноте Малышев долго кружит среди полей. Вот ему кажется, что он нашёл верную дорогу. Он замедляет ход, чтобы не пропустить развилку.
Наконец он видит вдалеке два тополя, похожие на козьи рога. Малышев глушит мотор и слезает с мотоцикла. Три дороги, две асфальтовые и грунтовая, пересекаются в одной точке. Малышев поворачивает руль так, чтобы фара осветила пересечение. Там посверкивает полоска отражённого света. Малышев подходит к этому месту и с дрогнувшим сердцем видит воткнутый нож с белой пластмассовой ручкой – самый обычный, каким режут хлеб. Малышев протягивает руку к ножу, вытаскивает его и прячет за пазуху. Теперь он вооружён.
Малышев возвращается под утро и протягивает Липатовым вроде бы заработанные деньги, а на самом деле те, что он занял в гараже. С ножом Малышев не расстаётся, носит его всегда при себе.
На следующий день Малышев берёт в гараже две десятилитровых пластиковых канистры с бензином и едет в церковь. Батюшка равнодушно святит канистры, не подозревая об их содержимом. В той же церкви Малышев покупает молитвенник, иконку Спаса Оплечного и ставит первую заупокойную свечку – всё как учил Агеев. Посетив ещё две церкви, он возвращается к Липатовым. Заветные канистры спрятаны в коляске мотоцикла.
Липатовы бледны и сварливы. Все трое ощущают недомогание, жалуются на боль в желудке и голове. Над тестем вообще кружат медленные зелёные мухи.
– Наверное, мы раками отравились, – говорит тёща. Она стала вся землистого цвета и голову обвязала полотенцем.
– Где был? – сварливо спрашивает Малышева жена.
– В церковь ездил, – смело признаётся Малышев.
Тесть недовольно бурчит с дивана:
– Дожили! Раньше в космос летали, теперь по церквям ходим. Посносить эти церкви надо! Там учат колдовать или ставить свечи живым за упокой!
В эту ночь Малышев вешает над кроватью иконку Спаса, пришпилив её к деревянной стене булавкой, зажигает в комнате свечки и читает из молитвенника всё подряд, лишь бы читать. После каждого его “аминя” за окном каркает ворон.
От молитв Малышеву становится хуже. Живот ходит волнами, появляется какое-то ускорение в глазах, из желудка в горло поднимается ком, колет в лёгких, словно внутри оторвалась кость. Малышев отрыгивает длинный ноготь. Малышев пытается молиться, но из него начинает идти хриплый голос. Малышев, к примеру, читает:
– Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, – а голос говорит:
– Не веруй, не веруй!
Малышев говорит:
– Аминь, – а голос возражает:
– Не аминь! Не аминь!
Малышев крадётся к мотоциклу. Там он берёт в коляске канистру и отпивает чуть свяченого бензину. Голос замолкает.
Утром Малышев видит, что иконка полиняла, а глаза Спаса налились кровью. Малышев хочет поправить иконку, вытаскивает булавку и видит, что она вся ржавая, будто год пролежала в земле, а ведь вчера ещё была как новая.
Из соседней комнаты зовёт Липатов. Малышев, пристроив за поясом нож, идёт к тестю.
Липатов очень встревожен. Он вышагивает по комнате и рассуждает, что надо сходить в лес по дрова. В прихожей стоит тёща и крестится на зеркало. Малышев понимает: Липатовы решили раньше времени забрать у него глаза – и выхватывает нож. Тесть напряжённо говорит:
– Если ты меня тронешь, наши с тобой рассчитаются…
Малышев вонзает нож тестю в живот. Тесть падает, но не умирает. Он только ругается матом. На Малышева сзади набрасывается тёща. Малышев тычет за спину ножом, удар идёт вскользь, по руке, тёща сразу валится, но Малышев для надёжности колет её с десяток раз, тёща тоже цепенеет и ругается. Заходит жена Марина. Увидев Малышева с ножом, она визжит, сразу превращается в собаку и бросается прочь. Её лапы издают железный цокот, словно бежит не животное, а женщина на каблуках. Малышев понимает, что жена улизнула. Тесть и тёща лежат и матерятся: “Малышев, ёб твою мать!” – и угрожают: “Всё равно глаза заберём!”
Малышев окатывает говорящие трупы бензином и сваливает в подпол. Потом он берёт канистру, поливает в доме, поджигает и выходит во двор. Утробно кричат мёртвые тесть с тёщей:
– Помогите! Пожар! – их пронзительные голоса сзывают окрестных ведьмаков на выручку.
Малышев кидается к сараю, где стоит охотничье ружьё.
– Я вам покажу, как глаза воровать! – бормочет Малышев, набивая карманы патронами.
На зов мёртвых Липатовых со всех сторон бежит нечисть с вёдрами. У мужиков лица, как у тестя, а все бабы похожи на тёщу.
Зарезанный тесть, чувствуя подмогу, призывно кричит из подпола:
– Тушите нас, тушите!
– Помогите! – вторит ему тёща. – Мы в подполе! Сгораем!
Через калитку на Малышева выбегает колдун с ведром. Он плещет в лицо Малышеву, думая, что у того глаза из сажи. Малышев смеётся: “У меня пока ещё свои глаза, сволочь!” – и стреляет. Картечь отшвыривает колдуна. Второй ведьмак, увидев результат выстрела, бросает вёдра и с воплями бежит прочь. Малышев тратит второй дробовый патрон, на спине ведьмака выступает кровь, он падает. Малышев подходит к лежащему на земле, переворачивает и видит, как у того меняется лицо с липатовского на собственное. Это сосед Липатова, татарин Габаев. Он громко просит:
– Андрюха, детей пожалей!
– Детей пожалею, – отвечает Малышев и бьёт Габаева ножом, чтобы надёжно обездвижить.
Уже полчаса Малышев держит оборону. Дом вовсю полыхает. Ведьмаки оробели и боятся соваться на выстрелы. Из подпола уже не слыхать Липатовых – сгорели.
Нечисть прячется за кустами. Малышев изредка палит на бегающие голоса. Он видит, как подъехала жёлтая с голубым машина, вылезает участковый с пистолетом в руке.
– Милиция, не подходи, ради бога! – кричит Малышев. – Уезжай!
– Брось ружьё, Малышев! – орёт участковый. – Не стреляй!
Он приближается, Малышев на всякий случай переспрашивает:
– Ты кто?
– Раб Липатова! – скалится участковый.
– Тогда умри! – Малышев нажимает на спусковой крючок. Ружьё грохает, милиционер падает лицом вперёд, и Малышев закрепляет нечисть ножом. Подкатили скорая помощь и ещё две милицейских машины.
Малышев палит дуплетом по скорой, спрашивает:
– Я кого-нибудь убил?
– Нет, ранил! – отзывается мёртвый милиционер. – Гад! Липатовых пожёг!
У Малышева в стволах заклинивают отстрелянные гильзы. Пока Малышев выковыривает их, сзади подкрадываются милиционеры. Малышев загоняет в стволы патроны, но выстрелить не успевает. Его валят с ног, отнимают ружьё и в ярости лупят сапогами по голове. Малышев слышит голоса:
– Хватит, хватит! Глаза повредите!
К лицу Малышева тянутся цепкие руки, и свет навсегда меркнет.
Нас в семье двое детей, я и сестра моя Вероника. У сестры в классе училась Марина Липатова, она с Вероникой за одной партой сидела. Их, Липатовых, было пятеро: отец с матерью, Марина и двое её братьев, но братья, они были старше меня на пять и семь лет и я с ними не дружил. Мы между собой были просто знакомы, как и с Мариной. В Пресненском школы не было, они ездили в нашу восьмилетку. Вообще, с Липатовыми мало кто дружил. Марина была младше меня на три года и меня знала как брата её одноклассницы. В школе я Марину не замечал и до армии тоже, она ещё маленькая была, а я считался самым видным и у нас в посёлке, и в Пресненском. На меня многие хорошие девушки заглядывались. Но я ни с одной серьёзно не встречался. Вероника мне говорила, что я очень нравлюсь Марине, а я лишь смеялся – мало ли кому я нравлюсь. Отслужил я армию, вернулся и на танцах увидел Марину – ей восемнадцать лет исполнилось. И что-то со мной произошло. Я словно её заново разглядел. Мы с ней разок потанцевали, и она мне очень понравилась. Я к ним пару раз в Пресненское заехал. Снова с ней на танцы сходил в наш клуб и прямо только о ней стал думать и говорить. Мне мои родители сказали, чтобы я с липатовской дочкой не путался, это плохая семья, они ворожат, но я сказал, что мне Марина нравится и я буду делать так, как считаю нужным. И чем больше отговаривали родители, тем сильнее к ней тянуло. Я прямо среди ночи поднимался, садился на мопед и ехал в Пресненское увидеть её. Я сказал Марине, что хочу на ней жениться. Она согласилась и засмеялась. Когда у нас в посёлке узнали, что я женюсь на Липатовой, меня осуждали. А я злился и говорил, что у нас с Мариной всё будет хорошо. Мои родители были очень против, что мы поженились. Я с ними из-за Марины поссорился и переехал жить к Липатовым. На работу устроился на вагоноремонтный завод. Мне предл