Ребята начали что-то объяснять и при этом делать жест рукой, мол, идем с нами, но куда и зачем – я не понял. Покорно двинулся вместе со всеми.
Когда мы прошли уже квартала два вдоль одинаковых домов, Оливер, воровато оглянувшись, вытащил из кармана пачку сигарет и показал ее мне, как будто она должна была меня впечатлить. Я окинул ее скучающим взглядом и вопросительно посмотрел на Оливера: чего, мол?
Алекс и Райан же пришли в восторг и начали просить его побыстрее открыть пачку. Сделав это, Оливер деловито раздал по сигарете каждому из нас.
Я непонимающе взглянул на эту тонкую белую палочку в своей руке. Что теперь? Мы должны курить? А в чем прикол? Спросить всего этого, к сожалению, я не мог.
В другом кармане у Оливера нашлась зажигалка. Играя ею между пальцев, он спросил:
– Who’s first?
Алекс и Райан замерли в предвкушении. Тогда я догадался, что происходит: они еще ни разу не курили. Это игра в «крутых», у нас в баторе тоже такие бывают. Только курение – это что-то совсем малышковое, я в первый раз покурил еще лет в семь.
– Давай, – деловито сказал я, зажимая сигарету между губ и протягивая руку за зажигалкой.
Он вложил ее в мою ладонь. Я щелкнул ею, поднес огонек к сигарете и затянулся. Дым выдохнул через ноздри – нас так старшаки учили, и мне хотелось впечатлить этих малявок.
Все втроем они смотрели на меня так, словно я открыл им какие-то тайны мироздания, словно я гуру или какое-то божество. Сам же я особого удовольствия от курения не получал, меня вообще пугал внешний вид ребят, которые в баторе курили лет с пяти – серые припорошенные лица с желтыми зубами и черными кругами под глазами.
В тот момент я правда чувствовал себя взрослее Алекс, Райана и Оливера, но не из-за сигареты в зубах, а из-за их радостно-блаженных лиц – им, детишкам из благополучных семей, казалось таким крутым и веселым попробовать закурить, а я знал цену этого веселья.
Они тоже попытались зажечь свои сигареты и вдохнуть дым, и тут ужас что началось. Ребята почти синхронно согнулись пополам, начали страшно кашлять и отплевываться, а Алекс вообще чуть не стошнило. У Райана в рюкзаке оказалась небольшая банка с колой, открыв ее, он начал жадно пить, а Оливер с Алекс принялись отбирать у него эту банку, чтобы тоже перебить терпкий вкус табака во рту.
Наблюдая за ними, я спокойно докуривал свою сигарету – жалко было выбрасывать почти целую. Успокоившись, ребята снова посмотрели на меня и, кажется, еще больше зауважали.
– Do you drink vodka? – вдруг спросил Райан, а Алекс шлепнула его по губам.
– Shut up! – шикнула она.
Я пил водку один раз, когда мы сперли ее у баторского охранника. Поэтому сказал:
– Yes.
– W-o-o-o-w, – зачарованно протянули они.
– Russian kids are so cool, – выдохнул Райан.
У Оливера нервно дернулась левая бровь, и, скорчив такое лицо, будто у него прямо под носом воняет тухлятиной, он вдруг жарко заспорил с Райаном:
– No, I’m cooler than him, I drank dad’s whiskey last year.
– You thought it was juice, – скептически заметил тот.
– No, I knew it was whiskey.
В спор вступила Алекс:
– It doesn’t matter. Russian kids drink vodka from birth.
Я не понимал, о чем они говорят, и только переводил взгляд с одного лица на другое в этой странной перепалке. В конце концов Оливер вытер нос тыльной стороной ладони и деловито сказал:
– Let’s go.
Я двинулся следом за ними, но Оливер резко обернулся и оттолкнул меня:
– You can’t come with us!
– Why? – Я растерялся.
– Stop it, let him come, – сказала Алекс.
– I don’t like him, he’s cocky, – ответил ей Оливер, презрительно щурясь.
Я понял, что они хотят уйти и оставить меня здесь одного. Собрав все свои знания английского, я неуверенно сказал:
– I… not remember… way home. – На последнем слове я на всякий случай нарисовал в воздухе домик.
Оливер раздраженно ответил:
– We’ve been walking straight this whole time! Are you retarded?
Последнее слово он будто бы бросил мне в лицо – даже не зная языка, я понял, что это оскорбление. К тому же Алекс и Райан захихикали, подхватив это – «retarded».
Райан, смеясь, сообщил всем, глядя на меня:
– My dad said you… – Он не договорил, вместо этого покрутил пальцем у виска.
Оливеру понравилась эта поддержка, и он несколько раз повторил мне прямо в лицо:
– Retarded, retarded, retarded!
Я не знал, что мне делать. Жизнь в баторе научила меня только одному возможному решению всех конфликтов, и именно к нему я и прибегнул: сжал кулак и врезал Оливеру по скуле. Тот растерялся, но лишь на секунду, а затем, издав тонкий писк, бросился на меня, цепляясь за плечи и роняя нас обоих на идеально стриженную траву – чей-то чужой газон. Райан и Алекс начали что-то скандировать на английском, думаю, это было «Драка! Драка!» или типа того. Мы беспорядочно били друг друга: я почувствовал удар в ухо, и в этот же момент мой собственный кулак проехался по его зубам. Это было больно: зубы у Оливера оказались острыми и разодрали мои костяшки до крови. Я поморщился от боли, но его это только развеселило. Немного моей крови попало ему на передние зубы, испачкав их и смешавшись со слюной. Злобно хохоча, он напоминал вампира.
О том, что произошло непоправимое, я понял лишь через несколько секунд.
– Стой! – закричал я.
И хотя я орал на русском, тон у меня был до того требовательным, что Оливер действительно остановился. Мы оба сели на траву, тяжело дыша.
– What’s up? – спросил он, потирая кисти.
– Моя кровь попала тебе в рот, – одними губами произнес я.
Но он, конечно, ничего не понял и только, нахмурившись, смотрел на меня. Я выглядел таким напуганным, что моя тревога начала передаваться и остальным, и спустя пару минут уже все в панике пытались выяснить у меня, что случилось.
Я снова постарался собрать скудные школьные знания:
– My blood… Is bad… Is… You need a doctor.
– What? – Оливер вскинул брови.
Отчаявшись, я выдохнул главные слова, обозначающие то, что случилось:
– Illness, death.
Как связать их между собой, я не знал. Ребята некоторое время переглядывались, а потом Оливер, вскочив на ноги, сказал, что хочет к маме, и убежал.
– Оливер, что это было?
Я сидел за обеденным столом и крутил между ладонями стакан с водой. Анна налила его мне, чтобы я успокоился. Теперь же, когда я перестал плакать и кричать, она стояла надо мной, скрестив руки, словно надзиратель.
А ничего особенного и не было. Просто я испугался, что убил Оливера.
Пока я бежал по тротуару все прямо и прямо, в полном одиночестве (потому что Алекс и Райан пошли по другой стороне дороги), я представлял самое худшее, что случится с Оливером. Он заболеет и умрет, в этом не было сомнений. В баторе, когда старшаки меня били, воспиталки всегда предупреждали, что со мной шутки плохи – если моя кровь попадет к ним, то они заразятся. И еще добавляли, что это «смертельная неизлечимая болезнь». Так что я уже видел Оливера в гробу. Точнее, сначала я видел, как он прибегает домой к маме и уже через несколько минут начинает чувствовать себя плохо: у него поднимается температура, и болит голова, и еще кашель, может, он вообще будет кашлять кровью, и у него будет идти гной из глаз вместо слез, и, может, еще будет крутить живот, болеть сердце, а потом он умрет от боли или от разрыва селезенки – у нас так умер один из охранников в баторе. Со мной всего этого не случалось, потому что я пил таблетки, но ведь у Оливера таких нет.
Так что следом я, конечно, представлял его в гробу. У него будет маленький гроб полтора метра, куда его положат в темном костюме, и его бледное лицо… Нет, у него не может быть бледного лица, потому что он темнокожий. Тогда просто его обыкновенное лицо будет наконец-то спокойным и безмятежным, без этой глупой ухмылки на губах. А его мама и папа будут плакать над его телом горько и безутешно. Весь город, нет, вся страна, все будут знать, что Оливер умер из-за того, что моя кровь попала ему в рот, и меня вернут в Россию и посадят в тюрьму, потому что я убийца.
Я все это так ярко представил, что начал плакать и в дом ворвался не в лучшем виде: всхлипывающий, задыхающийся от слез и бега, с грязными мокрыми разводами на щеках. Я не смог объяснить, что стряслось (не хватало воздуха, чтобы говорить), так что Анна налила мне воды и усадила за стол.
И вот теперь она смотрела на меня и снова повторяла свой вопрос:
– Что это было, Оливер?
Тяжко вздохнув и потупившись, я рассказал ей, что подрался с соседским Оливером и тот глотнул мою кровь. Я думал, что сейчас она схватится за голову, будет ходить кругами и спрашивать в пустоту: «Что же делать?!» – но она только опустила руки вдоль тела, словно расслабилась, и спросила:
– И все?
– Ну да…
Я не понял ее спокойствия.
– С чего ты взял, что он умрет?
– Я же заразный…
Анна не сразу ответила, какое-то время смотрела на меня и качала головой. Потом сказала:
– Ты не понимаешь, чем болеешь, да? Тебе не объясняли?
Я насупился:
– Нет.
– Пока ты принимаешь лекарства, ты не заразный.
– Я не пил вчера лекарства, – признался я.
– Что-о-о?! – возмутилась Анна. – Почему?
– Забыл, – соврал я.
– Чтобы выпил сегодня вечером, понял? Не шути с этим! – Тон у нее вдруг стал похожим на воспиталкин, которым те нас отчитывают. Но она тут же смягчилась: – В любом случае один пропуск ничего не меняет. Крайне маловероятно, что ты мог его заразить. Для этого кровь должна была попасть в рану.
– А вдруг у него есть раны?
Анна вздохнула:
– Хорошо, я предупрежу его родителей.
«Его родители меня возненавидят. И будут правы», – с ужасом подумал я.
Анна отодвинула стул, села напротив меня за стол и, глядя мне в глаза, сказала:
– У тебя ВИЧ, Оливер.
Я уже слышал это раньше, поэтому просто пожал плечами.