Так что прогулка по городу в первый день ноября меня особо не порадовала. Я думал о том, что приехал в Америку, но «той самой Америки» – с небоскребами, хот-догами и голливудскими звездами – я не видел.
Тогда я попросил отвести меня в «Макдоналдс», а Анна сказала, что, если я хочу бургер, существуют заведения получше. Я не понял, что может быть лучше «Макдоналдса» (ведь это классика!), и настоял на нем.
На подходе к «Макдоналдсу» я начал догадываться, почему Бруно и Анна не хотели туда идти.
У самой двери ресторана путь нам преградил бродяга, он что-то жевал, а коленях у него стояла коробка «Хэппи мил». Чтобы зайти внутрь, пришлось боком протискиваться между ним и дверным косяком.
Внутри оказалось неуютно: большие очереди, шум голосов, говорящих на непонятном мне языке, на полу грязные разводы и мусор. Но даже после того, как несколько минут мы пытались найти хотя бы один чистый столик в зале, я все равно настаивал на том, что хочу остаться и поесть именно в «Макдоналдсе».
Сдавшись, Бруно взял талон для очереди и заказал мне гамбургер, колу и картошку фри. Увидев все эти заветные слова на чеке, я просиял от счастья.
В итоге гамбургер я не доел. Да это было и невозможно: когда кусаешь его с одной стороны, прямо с противоположной из него начинает вываливаться все содержимое. На вкус тоже не очень: сухо и воняет специями. Так что я съел картошку, запил колой, а потом мы собрались домой.
Я был расстроен таким бестолковым днем, ведь до отъезда оставалось меньше недели.
А на следующее утро я снова посетил огромную церковь, только на этот раз попал внутрь. Случилось это благодаря Калебу.
После завтрака я сразу вышел во двор: стояло тихое воскресное утро, и город еще не успел проснуться. Только Калеб на своем дворе кидал в дощатый забор теннисный мяч.
Завидев меня, он прервался и помахал мне рукой, приглашая подойти. Делать было нечего, и я пошел.
– What do you wanna to do today? – сразу спросил Калеб.
Так как в прошлый раз его идея досуга мне совсем не понравилась, я начал усиленно думать, что бы такого предложить. Пока я стоял на одном месте, многозначительно протягивая «М-м-м-м…», из другого дома, соседнего с Калебом, вышел прилизанный мужчина в белых брюках и белой рубашке с бейджиком. Брюки у него были натянуты почти до груди, а рубашка некрасиво топорщилась из-под ремня.
– Who is it? – удивился я.
Калеб ответил, как мне показалось, с презрением:
– A mormon.
Я подумал, что этого мужчину так зовут, и просто кивнул: ясно, мол. Но Калеб вдруг оживился:
– Do you want to go to a service?
– Where? – не понял я.
– In a church, – ответил Калеб, показывая в воздухе руками что-то очень высокое.
Так я и оказался на богослужении в той церкви.
Вместе с остальными прихожанами мы зашли в светлое помещение, где все, даже скамейки, были покрашены белой краской. Их священник оказался совсем не похож на тех, что я видел в России. Здесь это был худой молодой человек в строгом костюме (а вовсе не в платье), который встал за кафедру и начал бесцветным тоном что-то говорить на английском.
Я посмотрел кругом: лица людей выражали блаженство и глубокую расслабленность, многие улыбались с таким чудны́м видом, словно никогда не слышали ничего лучше этих монотонных слов. Интересно, они действительно понимали, о чем он говорит, или они просто привыкли слушать это всю свою жизнь?
Я посмотрел на Калеба: на его лице была кривая усмешка над происходящим.
От бессвязных слов, которые будто паутиной окутывали мой мозг, у меня заболела голова. Это ведь не может длиться вечно, правда?
Я решил, что буду смотреть на священника в упор. Прямо ему в глаза. Может, он поймает мой взгляд, смутится, что так заболтался, и прекратит эту пытку.
Но в конце концов Калеб не выдержал первым. Рядом с ним села женщина в длинном голубом платье и приветливо ему улыбнулась. Калеб же отвернулся и сказал мне почти на ухо:
– Mormons stink like shit. I can’t stand them.
Он попросил меня встать, и я понял, что он хочет уйти. Обрадовался, покорно следуя за ним к выходу.
Я не разобрал, что он сказал мне, но догадался, что мормон – это не имя того мужчины. Видимо, это люди, которые верят в того бога, про которого говорят в этой церкви.
– Do you hate Mormons? – спросил я, когда мы оказались на улице.
– Yeah.
– Why?
– They hate my dads, – коротко ответил Калеб.
Я ничего не ответил, потому что запутался. Что-то было не так с количеством его отцов, но я постеснялся уточнять.
Калеб снова заговорил:
– I wish I could leave this hole… move to California or New York or somewhere. Have you been to California?
– No.
– And where have you been?
– В Стеклозаводске, – ответил я первое, что пришло в голову. Там находился мой батор.
– Where? – поморщившись, переспросил Калеб.
Я сказал по слогам:
– Сте-кло-за-водск.
Калеб рассмеялся:
– Such a silly city name.
Я тоже начал смеяться, потому что подумал, что Калебу понравилось название. Лишь увидев все ту же кривую улыбку, с которой он говорил про мормонов, догадался, что дело не в этом.
Домой мы возвращались молча.
Мы с Бруно выполнили главную американскую традицию: сходили вдвоем на бейсбол. Правда, это был не то чтобы какой-то серьезный бейсбол: не чемпионат Америки или мира, а просто школьный. В местных школах учебный год не делят на четверти, как в России, так что у Калеба осенних каникул не было, вот он и позвал меня посмотреть на игру. А я позвал Бруно, потому что помнил: бейсбол – это что-то между сыном и отцом. Ну и еще кто-то ведь должен был мне объяснять, что происходит на поле.
Все, что я знал о бейсболе из телика, сводилось к следующему: один кидает мячик, а второй отбивает его битой, и если он по нему попал, то почему-то пробегает кругом все поле. Зачем нужна вся остальная команда игроков – я не знал. И каково же было мое удивление, когда оказалось, что в общем-то это действительно так: все, из чего состоит бейсбол, – это кидание, отбивание и бег. Бруно сказал, что игроки даже так и называются: питчер и бэттер-раннер (это значит что-то типа «бьющий бегун»).
У Калеба на белой форме в продольную полоску был номер «23», а еще «Wallace» – наверное, его фамилия. За самой игрой следить было скучно: чаще всего, когда ребята отбивали мяч, он просто прыгал по земле, не покидая пределы поля. Калеб особым мастерством тоже не отличался – как правило, промахивался. Хотя двое мужчин, сидевших через ряд от нас с Бруно, явно так не считали и поддерживали его с таким видом, будто тот чемпион мира по бейсболу. Мол, давай, Калеб, давай, ты их всех сделаешь!
– Почему их двое? – удивился я.
– Они… – Бруно замялся, а потом вдруг сказал резко, как будто в порыве возмущения: – А ты чего вопросы такие задаешь? Ты… вообще… уроки сделал?
– Какие уроки?
Я же на каникулы приехал.
Бруно развернул меня лицом к полю, отрезая от мужчин, болеющих за Калеба.
– Хватит смотреть по сторонам, – буркнул он при этом. Добавил себе под нос: – It is illegal to talk to Russian children about this…
Я снова посмотрел на поле, где Калеб, прежде чем отбить мяч, крутил битой с таким видом, будто он какая-то звезда младшей лиги. Явно кому-то подражал.
– Он тоже рос в детском доме? – спросил я у Бруно.
– No, в Америке такого нет. Здесь сразу передавать ребенка в семью. Но Калеб пройти несколько семей, от него несколько раз отказаться.
– Почему?
– Он сложный, – размыто ответил Бруно.
Меня удивило, что в Америке нет детских домов. Быть не может, чтобы дети сразу усыновлялись в семьи – их же надо как-то рассортировать, ну, чтобы родителям было проще выбрать подходящего.
Когда игра закончилась (Калеб не выиграл), все ребята толпой побежали к какому-то фургону пить газировку. Мы начали неторопливо спускаться с трибун, и возле поля меня окликнул Калеб. Он явно о чем-то спрашивал. Я вопросительно посмотрел на Бруно, потому что не разобрал ни слова.
– Он звать тебя на прогулка.
Тогда я посмотрел на Калеба и согласно ему кивнул. Послезавтра я уже должен был возвращаться в батор, и мне хотелось взять от последних дней в Америке как можно больше.
Часть игроков обеих команд направились в ближайший «Макдоналдс», и мы с Калебом пошли за ними. Там было еще хуже, чем в предыдущем: запах жареных котлет смешивался с запахом потных тел, потому что после уроков кафе заполонили старшеклассники (а те играли в кое-что похуже, чем бейсбол, – в американский футбол, так что были не только вонючими, но и грязными).
Калеб выбрал столик, с которого лучше всего было видно чирлидерш – девчонок в топиках и коротких шортах. Я сел к ним спиной – мне было непонятно, зачем туда таращиться. Калеб же цедил через трубочку огромную колу и не сводил с них взгляд.
– Her boobs are great, right? – с довольным смешком произнес он.
– А? – Я обернулся и понял, куда уперлись его глаза.
Девчонка проследила за моим взглядом и показала средний палец. Смутившись, я отвернулся.
– Yes, maybe, – неуверенно сказал я.
– Do you like girls? – спросил он, прищурив глаза.
– Oh sure, – чересчур наигранно ответил я. – Boobs… Cool!
Он посмеялся:
– You’re weird.
На самом деле мне было не до девчонок. Когда я думал о том, что скоро вернусь в батор, делалось не по себе.
– I will leave on Thursday, – сообщил я Калебу.
– Okay, – только и сказал он, шумно потягивая колу из трубочки.
Меня задело, что он так легко принимает новость о моем отъезде, и я сказал:
– Maybe I’ll never come back again.
– Why?
– I don’t know, – негромко ответил я. – Мне так кажется…
Это была правда.
– Do you believe in the end of the world? – снова засмеялся Калеб.
– What? – Я не понял, о чем он.
– The end of the world is coming soon.
Да, точно. Скоро конец света. Даже тут, в Америке, я слышал по телику передачи об этом.