Эту новость я получил в шесть утра, Вика скинула статью с заголовком: «Власти признали: “закон Димы Яковлева” ударил по российским сиротам».
«Кликбейт», – подумал я, нехотя нажимая на ссылку.
А там…
«…принятие закона ударило в первую очередь по детям с инвалидностью и хроническими заболеваниями…»
«…данная поправка была временной мерой, побуждающей американские власти уважать договор об усыновлении…»
«…в пресс-службе сообщили, что, несмотря на отмену статьи, российская сторона будет добиваться правовых норм и соглашений, которые позволят независимо от разницы законов контролировать положение усыновленного ребенка в американской семье…»
Отмена статьи! Это все, что имело для меня значение. Остальные буквы слиплись в бессмысленную кашу, в набор ничего не значащих фраз, главное – закона Димы Яковлева больше нет. Это сработало. Действительно сработало. Неужели с ними можно договариваться?
До будильника было еще два часа, но я уже не смог уснуть. Лежал, блаженно улыбаясь, глядел в потолок и мысленно повторял: «Отменили… Отменили… Отменили».
Утром я показал статью родителям, и мы впервые, чуть не расплакавшись от радости, по-настоящему обнялись. Это объятие будто бы не случилось вовремя, нам следовало так прижаться друг к другу в аэропорту или по прилете, но тогда были только нервные переругивания, хмурые лица, грубоватые поторапливания друг друга. Как воришки, объединенные общим преступлением, мы стыдливо прятали глаза даже друг от друга. И теперь это сковывающее ощущение наконец пропало.
– Может, нам просто стоило цуть-цуть подождать, – выдохнул Бруно.
– Нет, – уверенно ответила Анна. – Если бы просто ждали, этого бы никогда не случилось.
По дороге в школу мы встретились с Калебом, и он обнял меня с такой силой, словно новость про отмену статьи имела к нему личное отношение. Он взахлеб начал рассказывать, что все получилось только благодаря ему (ну и конечно, благодаря мне, но чуть-чуть), ведь он главный вдохновитель и все такое. Мы так заболтались, что чуть не опоздали на физику, где Калеб должен был читать доклад про элементарные частицы – с тех пор как бозон Хиггса открыли прошлым летом, он с ума сходил по этой теме.
Если речь шла о физике, Калебу никогда не требовались конспекты, распечатанные листы со статьями из «Википедии» и другие вспомогательные материалы, чтобы прочитать доклад у доски. Он его и не читал в прямом смысле слова, а рассказывал, иногда даже что-то увлеченно рисовал на доске, но его рисунки никто, кроме него самого, не понимал.
– Как гласит многомировая интерпретация квантовой механики, электрон находится в каждой возможной позиции, пока его не измерят, – рассказывал Калеб, вырисовывая мелом кружочки с отходящими в разные стороны линиями. – После этого Вселенная как бы распадается на разные копии. Каждый возможный исход этого измерения соответствует отдельной ветви Вселенной.
– Че? – выкрикнул Питер с последней парты.
Калеб, на секунду стушевавшись, терпеливо пояснил:
– Согласно этой теории, существует бесконечное множество параллельных миров, где реализованы все варианты развития событий на всех физических уровнях. Например, есть мир, в котором ты пришел сегодня на урок, а есть мир, в котором ты решил поспать подольше.
Ребята засмеялись, а мистер Хопкинс, наш физик, шутливо заметил:
– Хорошо, что мы живем в одном мире с Питером, который пришел на сегодняшний урок.
Когда Калеб сел на место, я шепотом подозвал его:
– Пс-с-с… – Когда он обернулся, я спросил: – Значит, есть мир, в котором мы никогда не встретились?
– Ага. И есть мир, в котором ты не приехал в Америку.
– И есть мир, в котором не отменили закон Димы Яковлева?
– Скорее всего.
– Это ужасно.
Калеб хохотнул:
– Радуйся, что ты в этом мире, а не в том. Может быть, тебя вообще в том мире не существует.
От его слов по спине пробежал неприятный холодок. Я вспомнил, как в семь лет нашел неподалеку от батора недостроенную водокачку, забрался наверх и хотел спрыгнуть вниз. Но меня охранник заметил, прибежал, оттаскал за уши и дал пинка под зад. Больше на водокачку я не ходил. В этом мире. А в том?
Откинувшись на спинку стула, я выдохнул:
– Может быть.