Коннерс слушал, почти замерев у плиты, а в конце радостно щелкнул пальцами.
— Отнеслась, говорите, без всякого предубеждения?
— На удивленье спокойно.
— Замечательно! Это ведь тоже своего рода тест — здравомыслящая девушка-полицейский психологически не отшатнулась.
— При том, что я не рассказывал ей про Тибетское евангелие.
— Да, как ваше собственное впечатление?
— Впечатления разные, — Дункан подумал, с чего бы начать. — Прежде всего, я не смог представить себе ни одной разумной мотивировки для фабрикации такого документа.
— Именно-именно, дорогой. Если бы в этот глухой монастырь не попал в конце девятнадцатого века русский путешественник, который, кстати сказать, ничего подобного на Тибете и не искал, если бы он не сломал там ногу, вынужденный на пару месяцев задержаться, этот документ, весьма вероятно, до сих пор оставался бы неизвестным. Кто же так забрасывает «дезу»?
— Сломал ногу?
— Да, иначе бы так и пропутешествовал мимо.
— Еще я проконсультировался у дочери, оказывается, исторические источники совсем иначе характеризуют этого римского наместника, и Тибетское евангелие в этом смысле дает схожее описание.
Коннерс покивал головой:
— К тому же, римская оккупационная система в принципе не допускала никаких пререканий, и первосвященник в Израиле назначался именно прокуратором — ему бы, Каифе этому, и в голову не пришло возражать Пилату, пожелай тот освободить Иисуса. Однако хотя Пилат в этой истории ничтожная мелочь, наш любезнейший пастор прав — нельзя трогать даже мелочи в религиозной картине мира, простые умы, мой друг, плохо отличают главное от пустяков.
Чайник объявил о своей готовности тоненьким голоском, однако хозяин, о чем-то задумавшись, не обратил внимания.
Затем со вздохом проговорил:
— Возможно, и инкарнации не следует входить в сознание масс.
— Слишком соблазнительно для негодяев?
— Не только для негодяев. Зачем человеку то, чем он не может воспользоваться?
Чайник, повысив тон, отвлек его от дальнейших раздумий, Коннерс кивнул на бутылку:
— Плесните нам, голубчик, в стаканчики.
На пути к дискотеке Лиза замедлила шаг — притягательный необычностью поворот в событиях не выветривался из головы, заставлял о себе думать, а сейчас необходимо сосредоточиться на другом деле — надо перестроиться, «войти в нужный образ».
Однако, против ее воли, сработал совсем другой механизм, девушка остановилась, кто-то слегка задел ее, обогнав… постояла немного… а потом снова и уже быстро пошла.
Завтра она доложит свой вдруг родившийся план.
Завтра непременно надо встретиться с капитаном.
— А у меня тоже новости, и кое-какая идея.
Дункан закусил мандариновой долькой, а хозяин не стал портить вкус.
— Хочу быть точным в хронологии. Месяцев пять назад Ванлейн, как я уже сообщал, обратился ко мне с просьбой о наблюдениях за женой.
— Которые ничего не дали.
— Которые ничего не дали, но, — Коннерс поднял указательный палец, — помню, что Ванлейн обратился ко мне через день или два после того, как Ромми вернулась из короткой поездки к матери, гостила у нее несколько дней. Помните, вы говорили про услышанные гувернанткой слова: «Тебя там не было»? Очень похоже, они относятся ко времени ее возвращения.
— Сейчас проверим.
Капитан встал и направился к телефону, а Коннерс дополнил свою мысль понятным уже замечанием:
— Если так, значит муж организовал проверку и там, на месте.
Инспектор сразу взял трубку, а уловив, в чем дело, только спросил, нужно ли ему выехать в ночной клуб или можно по телефону. Дункан ответил — «по телефону», но как они сейчас — понятным намеком, не называя имен.
Потом, обнаружив, что оставил сигареты в плаще, сходил в прихожую, а когда вернулся, стаканчики оказались наполненными.
— Не могу понять, почему доктор все-таки не написал самому Ванлейну, здесь какая-то неувязка.
Хозяин, не очень соглашаясь, качнул головой:
— С гуманистической точки зрения этому можно дать объяснение. Представьте, вам предстоит сообщить человеку, что в ком-то из детей, и очень вероятно — в одном из его собственных, скрывается гнуснейшая личность. Вы готовы были бы ошарашить несчастного таким сообщением?
Капитан сел за стол, чиркнул зажигалкой и закурил…
— Вот, дорогой, вам явно не хочется представить себя в положении доктора.
— Не хочется.
— К тому же, в тоне письма присутствует предположительность — какой ученый может быть уверен в стопроцентном результате откровенно рискованного эксперимента?
Формально с аргументами следовало согласиться, но внутри все равно что-то противилось.
— Еще не могу себе представить, будь, как вы сказали, я в его положении, зачем писать письмо в Мексике, а конверт подписывать в Бразилии?
— Шут его знает, не исключено, что мы ищем подтекст там, где причина самая тривиальная.
— Например?
— Например, в доме не оказалось конвертов или письмо было написано тоже в Бразилии, но на бумаге, которую прихватил с собой доктор. Давайте, дорогой, по глоточку.
В первый еще визит к Коннерсу они обсудили проблему розыска доктора и пришли к выводу о ничтожных шансах, даже если такой розыск удалось бы легализовать: паспорт у него на чужое имя, а в одном Мехико с предместьями более двенадцати миллионов жителей. Отследить людей, осуществлявших дней десять-пятнадцать назад перелет по маршруту Мехико-Рио, можно, но вряд ли доктор этого не учел — добраться нетрудно частным самолетиком или использовав пересадочный перелет через одну из стран Центральной Америки, или отправиться оттуда автомобилем. А сейчас Дункану пришла в голову еще одна комбинация — объект может намеренно путать следы бразильским конвертом и мексиканской бумагой, а жить, например, в каком-нибудь Сальвадоре.
Зазвонил телефон, Дункан показал, что подойдет сам, вероятней всего, это инспектор.
Он не ошибся.
А выслушав короткое сообщение, доложил:
— Вы оказались правы. Гувернантка сразу вспомнила — разборка между супругами была вскоре после возвращения Ромми от матери.
«Только что с этой информацией делать?» — мысль, наверное, слишком явно отразилась на лице Дункана, потому что Коннерс тут же ответил:
— Я не любовника какого-то имею в виду, от которого нам мало толка. Отношения, мой дорогой, между супругами, выясняется, были тяжелыми, а?
— Однако в пользу Ромми есть еще одно свидетельство.
— Какое?
— Эдди в тот вечер во время игры в прятки примостился за занавеской между первым и вторым этажом. Лиза сумела выведать — никто из женщин наверх не поднимался.
— Хм…
Хозяин открыл коробку с пирожными и снова произнес «хм», разглядывая шесть разных в ассортименте.
— Еще она выяснила, что Алекс пользуется шахтой маленького грузового лифта. Вообще по тросу любому ребенку легко подняться на крышу.
Коннерс остановил свой выбор на розетке с шоколадной начинкой.
— А взрослому?
— Взрослому там очень трудно пробраться.
Розетка целиком ушла в рот.
Прожевывая, хозяин принялся сладко жмуриться.
И скоро дал по этому поводу справку:
— Вкусное особенно хорошо дает себя знать… когда его много.
Он откинулся на спинку стула и, в удовольствии, даже слегка простонал.
Капитан, не очень любивший сладкое, тоже вдруг почувствовал к нему вкус. Строго-то говоря, как его и почувствовать, если так редко пробовать.
Темный с красноватым оттенком чай был отменного качества, не из пакетиков, как дома у Дункана, а специально заваренный.
Отчего, однако, у хозяина убегающее выражение глаз?
— Надо еще по маленькой, — объявил тот, протягивая руку к бутылке. — Тем более, что…
Он дал себе паузу, наливая обоим.
— Что у вас есть еще какая-то информация?
— Очень своеобразная, мой дорогой, но она есть.
Хозяин опять осмотрел пирожные, взял нож и отрезал от одного половинку.
Но поглощать не стал.
— Да… — коротко брошенный на Дункана взор ушел в сторону, поблуждал там и снова вернулся. — Что если наш доктор промахнулся?
— В каком смысле?
Словно бы человек, обдумав, на что-то решился:
— Щенка Ромми приобрела по случаю — у сторожа госпиталя, он там работает до сих пор. И знаете, что оказалось? Его сука ощенилась в подвале в тот самый вечер, когда наверху были роды. А покидая госпиталь, Ромми решила взять слепого еще щеночка на счастье, — Коннерс помолчал и со значеньем добавил: — Даже никто не думал, что вырастет такой чистокровный амбал.
— Послушайте… — капитан полез в карман за сигаретами, не замечая, что они лежат на столе, — э, но Бог ведь не допускает реинкарнацию человека в животное.
— Бог, дорогой, многого не допускает, что позволяет себе человек, — Коннерс поднес ко рту половинку пирожного и посмотрел на нее напоследок. — Я б, грешным делом, тоже обратил мерзавца Джино в какое-нибудь животное, — кусок с этим канул.
— Ерунда, — Дункан поморщился, мотнул головой, — мы же не станем всерьез разрабатывать версию пса… Если я дам Лизе такую ориентировку, она все-таки сочтет меня сумасшедшим, — его рука сама потянулась к стаканчику.
— Правильно, выпейте, дорогой.
Капитан вел машину по почти пустым улицам, и то ли от освещенной фонарями пустоты, то ли от виски, или от всего вместе, контролировать направление взялась резервная память, а мысли обрели свободный, несвязанный ход.
Вспомнилось произнесенное Коннерсом слово «амбал», очень подходившее к тяжелому сильному псу — фунтов на двести пятьдесят сплошной мышечной массы — запертому, между прочим, в тот роковой вечер. И собака хорошо представилась, не в натуре, а силуэтом… в свободном от предметов пространстве…
Силуэт постоял, медленно двинулся… сместился к появившемуся человеческому… ускорился на последнем шаге… и отброшенный человек исчез.
Капитан собрался притормозить на желтый сигнал светофора, но зажегся зеленый, и нога сдвинулась обратно на газ.