Шеф, естественно, спросил меня потом, как все прошло. Я рассказала с подробностями, но без оценок. Он не проявил никакого участия, никакой реакции, но на ближайшем общем собрании отдела комиссионных экспертиз разнес допрашивавшего меня эксперта, а потом и на следователя нажаловался, рассказав про все допущенные процессуальные нарушения. Короче, «слуга царю, отец солдатам». Узнала я об этом эпизоде от коллег, сам он не счел свой поступок чем-то выдающимся и достойным упоминания.
В судебной экспертизе всегда были женщины, в мое время и сейчас. Правда, еще лет пять-семь назад костяк и ядро составляли-таки мужчины, на них можно было скинуть вал нагрузки, если потребуется, тяжелую механическую травму. Сегодня женщины преобладают, почти вытеснили мужчин. Я сама с каждым годом убеждаюсь, что профессия наша отнюдь не женская, это тяжелая грязная физическая работа – и меня можно обвинять в сексизме, шовинизме, мизогинии и пособничестве патриархату.
Я могу вскрыть труп полностью, кроме головы (череп циркулярной пилой не распилю, никогда не держала ее в руках): выделить или выпилить грудину, извлечь весь органокомплекс от языка до прямой кишки, те самые пазухи черепа раздолбить долотом. Сама, если нужно, распилю позвоночник вибрационной пилой, обычной листовой не смогу, отсепарирую мягкие ткани и почищу кости. Обычно этого всего я не делаю, я исследую только внутренние органы, извлекать, сепарировать помогают санитары, но уметь должна, и я умею. Я точно не переверну труп на столе и не переложу на каталку. Найдутся такие женщины в селеньях, кто перевернет и переложит. И все равно это не женская профессия.
В молодости не понимаешь, не слушаешь советов. Стоять у секционного стола с возрастом становится тяжело даже мужчинам. Набежавшие в судебку молодые и красивые убеждены, что нет ничего проще, чем работать у нас, многое из списка выше делать просто не умеют и свято верят, что это обязанности санитаров.
В былые времена в одном из моргов студентов и студенток в интернатуру принимали следующим образом. Сначала они работали ночными санитарами на приемке трупов со всеми вытекающими: перекладыванием и прочими «легкими» радостями. Днем, разумеется, учились в интернатуре. Потом работали наравне с санитарами в секционном зале, то есть привозили-увозили трупы, раздевали, перекладывали, вскрывали, даже если попадался человек-гора килограммов этак на сто двадцать, а то и на двести, пилили кости, извлекали внутренние органы. К чисто экспертной работе – описаниям, диагнозам, причинам смерти и выводам – допускались, когда осваивали весь технологический процесс с самого начала. Меня учили не столь изощренно, но смысл обучения оставался таким же. Современные будущие эксперты, безусловно, изучают методики и техники, но процесс обучения больше насыщен теорией, нежели практикой, а соль нашей специальности как раз в тяжелой работе в секционном зале на потоке.
Тяжесть работы не отменяет, однако, профессионального долголетия, может, наоборот, способствует ему. Судмедэксперты на пенсию выходят редко, хотя она оформляется не по возрасту, а по стажу – работа вредная. Работают, как у нас говорят, до трупных пятен. Когда я училась в интернатуре, в нашем морге прямо в секционном зале умер эксперт. Он был отнюдь не молод, но продолжал работать. Приличные и благообразные бабушки и дедушки вместо того, чтобы тетешкать внуков или даже правнуков, вскрывают трупы и на досуге обсуждают не дачный урожай, а, например, механизм образования конструкционных переломов черепа на отдалении от места приложения силы без первичных локальных переломов в точке приложения. К сожалению, после смены эпох и царствований таких зубров осталось мало. Я еще успела застать.
Танец
Тот самый О. с кафедры судебной медицины в институте, где я училась, был зубром. Многие вспоминают, как он читал лекции, принимал экзамены, делился историями из 90-х про утюги и паяльники в разных частях тел, про пули от «узи», сыпавшиеся градом из одежды убитых. Про бандитов, которые просили по-человечески «сделать» своих: склеить из кусочков развороченный череп, закрыть раны лоскутами кожи с ягодиц, загримировать, чтобы можно было прощаться в открытом гробу.
Я могу вскрыть труп, выделить или выпилить грудину, извлечь весь органокомплекс от языка до прямой кишки, пазухи черепа раздолбить долотом. Сама, если нужно, распилю позвоночник вибрационной пилой, отсепарирую мягкие ткани и почищу кости. И все равно это не женская профессия.
Степени, диссертации, ученики, статьи, монографии. Эксперт в составе группы по опознанию тел погибших на теплоходе «Нахимов», в составе правительственной комиссии по идентификации останков царской семьи, член экспертной комиссии по делу Чикатило и комиссии по освидетельствованию состояния здоровья членов ГКЧП.
К нашему знакомству уже с внушительным животом, лицо одутловатое, красно-синюшное, как пишут в протоколах, выпивал со всеми – с серьезными судебно-медицинскими мужами, министрами и с нами, студентами. Рассказывал, как, возвращаясь домой, ест руками котлеты со сковородки. На моей памяти носил всегда черный костюм.
Мы не были особо близки, но именно он заразил меня судебкой. Я выбрала интернатуру в том морге, где располагалась кафедра.
Когда я забеременела, просидела почти два триместра на больничном – восемьдесят один день с жутким токсикозом – и потом никак не хотела уходить в декрет. Нарушая трудовое законодательство, я исправно являлась на службу, пока отдел кадров в ужасе не выгнал меня за пару недель до срока родов.
Как ни в чем не бывало явилась я и на празднование 8 Марта. Не пила, но много ела. С О. встречалась тогда, конечно, редко, я работала в другом морге, в Москве несколько отделений. Увидев мой семимесячный живот, первым вплывающий в аудиторию, а праздновали мы по традиции на родной кафедре, он вскочил из-за стола, опрокинув стаканчики и рюмки, заулыбался, огляделся: за дверью в ведре стояли связанные, чтобы не рассыпались, кустовые розы, которые мужчины вместе с конфетами должны были раздать дамам, – а потом вытащил связку целиком и, обливаясь сам и обливая меня, подарил всю охапку мне одной.
Потом мы танцевали, он пригласил, мешали друг другу животами, но он как-то ухитрился меня обнять и наговорил каких-то добрых, спасительных благоглупостей.
Дочь родилась в начале мая. О. умер через два года. Я сидела в отпуске по уходу за ребенком, не пошла на похороны, была занята материнством. Сейчас уже не могу вспомнить в деталях ни одной его истории, ни одной шутки. И даже фотографии – и те только из интернета.
Завещание
В 2017 году вскрывала труп мужчины П., пятидесяти восьми лет. Пару лет спустя я получила повестку в суд по гражданскому делу о наследстве.
Мужчина был доставлен из квартиры, в состоянии гнилостных изменений. Самый противный вариант гнилостных изменений, когда их застали, то есть обнаружили труп, где-то с середины на половину. Труп не сгнил окончательно и бесповоротно, чтобы с чувством выполненного долга после вскрытия выдать справку «причина смерти не установлена», однако кое-где местами подгнил достаточно, чтобы не быть стопроцентно уверенным в диагнозе и причине смерти.
Гнилостные изменения сами по себе протекают неравномерно и не одновременно во всех полостях и органах и зависят от многих факторов. Банально голова, лежащая под работающей батареей, может быстро превратиться в сине-зеленый вздутый, растекающийся шар с выпученными глазами, а туловище и конечности останутся свежими. Гнилостные изменения трупа П. позволили высказаться о причине смерти: двусторонняя нижнедолевая фибринозно-гнойная пневмония.
В гнилостно измененных трупах главная проблема – не промахнуться со временем наступления смерти. Если следователь при назначении экспертизы ставит такой вопрос, то эксперт в выводах, разумеется, дает примерные сроки, с разбросом в несколько дней, может красиво порассуждать «не менее двух суток (по всем учебникам тогда и начинается гниение) и не более» – с верхней границей определиться сложнее.
А вот медицинское и гербовое свидетельства о смерти не допускают никаких около, примерно, в прошлом январе или более года назад. В них ставится дата смерти с указанием дня, месяца и года, вписывается время с часами и минутами, если известно, например, в случаях смерти в стационаре или при «03», или указывается неполная дата – месяц и год или только год, например при скелетировании, мумифицировании трупа.
На практике происходит так. Судебно-медицинский эксперт после вскрытия трупа указывает дату и время смерти, если есть. Вопросов в случаях «свежей» смерти, как правило, не возникает. Если смерть наступила ночью и нужно выбрать вчера до полуночи или уже сегодня после полуночи, можно перед заполнением справки пообщаться с родственниками и согласовать дату, если вы не подозреваете, конечно, убийство. Если данные родственников не противоречат экспертному ощущению о том, когда наступила смерть, в справку записывается дата, согласованная с родственниками. Чаще всего эксперты соглашаются. Если родственники лепят, по вашему мнению, несусветную чушь, если эксперт принципиальный или чересчур упертый баран, в справку записывается дата, обозначенная экспертом, а родственникам остается только идти в суд и обжаловать.
В истории с трупом П. вышло еще интереснее. Вскрывала я его тринадцатого апреля, в четверг, для регистратуры, чтобы выписать справку, дала разброс по давности смерти примерно от трех до семи дней. В пятницу, четырнадцатого апреля, пришел ритуальный агент с доверенностью и паспортом умершего, утверждал, что его заказчики с умершим последний раз общались седьмого апреля, а после он перестал выходить на связь, соответственно дату смерти в справке записали как восьмое апреля. Пятнадцатого апреля, в субботу, труп был выдан из морга по гербовому свидетельству о смерти, в журнале регистрации поступления и выдачи трупов сделана отметка «Николо-Архангельский крематорий», то есть тело кремировали. История закончилась, про труп я благополучно забыла. Но история не закончилась, и привет я получила через два года.