О. работала где-то на заводе или фабрике и случайно попала под движущийся механизм. Механизм представлял собой корпус на рельсах с вращающимися деталями наверху. Именно такая конструкция объясняла все повреждения сразу: и раны на голове, и переломы ребер, а кровоподтеки на руках и ногах образовались, когда О. зажало и вертело между машиной на рельсах и стенами производственного помещения.
На первом курсе педиатрического факультета у нас в группе учился чуть ли не единственный мальчик, назовем его Ваня. После очередных экзаменов Ваня, с трудом одолевший даже самую первую, зимнюю сессию, окончательно нас покинул, взяв академ. Затем восстановился, что удается мало кому, и продолжил обучение, но уже на два курса младше нас.
Ваня закончил мединститут, поступил в ординатуру, кажется, по хирургии, победил и ее и благополучно работал в одной из больниц. В какой именно, случайно выяснила моя одногруппница Саша.
Как-то вечером на скорой она привезла свою маму с приступом холецистита в ближайшую больницу на Юго-Западе Москвы. Место, кстати, приличное и хорошо оснащенное. Пока маму осматривали, Саша в приемном отделении встретила Ваню. Оба обрадовались – давно не виделись, бросились друг другу навстречу, обнимались, говорили о жизни. И вдруг отстранились друг от друга. «Ты чего здесь?» – спросил Ваня у одногруппницы. «Маму привезла», – с ужасом вспомнив Ванино обучение, ответила она. «Не бойся, Сашка, – радостно завопил, глядя в ее широко раскрытые глаза, Ваня, – я уже не работаю, сменился. Задержался вот». Саша с облегчением выдохнула, а маму ее в той больнице благополучно вылечили. Цинизм? Еще какой! Но еще самоирония и все-таки ответственность.
Вторая история обо мне. Когда я училась в интернатуре, я должна была, помимо основного цикла танатологии, пройти еще и другие небольшие циклы, посвященные другим разделам судебной медицины. Медицинскую криминалистику, лаборатории, гистологию, больничные травмы, освидетельствование живых лиц, огнестрельную и взрывную травму и детство. Обучение в интернатуре проходило полностью на практике, без лекций и зачетов. С наставницей я вскрывала трупы по основным видам смерти, вскрывала в больничном морге и в центре огнестрельной и взрывной травмы (было такое искусственное образование в Московском Бюро), в лаборатории ходила на ознакомительное занятие, где мне и другим интернам показывали, как все устроено, как работают приборы, какие есть возможности и на какие анализы мы можем направлять материал от трупов. В гистологическом отделении смотрела препараты под микроскопом, гистологи мне объясняли, что нужно увидеть. В медкриме мы с двумя интернами сами собирали и склеивали череп, развалившийся на кусочки после травмы, а после реконструкции описывали переломы, пытались найти точки приложения, определить количество и последовательность ударов. Училась освидетельствовать обвиняемых, потерпевших и подозреваемых в амбулатории, дежурила со старшими экспертами в составе следственно-оперативной группы и должна была научиться вскрывать детей.
Мне давно уже неинтересно коллекционировать ужас далеких от медицины людей и восхищение собственным мужеством, силой и крепкими нервами. Во многом я утратила ориентиры и не отличу с ходу, где тот самый врачебный цинизм, о котором так много рассуждают пациенты.
Многие эксперты-женщины стараются отделаться от детских трупов, не могут, переживают, а кто-то, наоборот, выбирает детство своей специализацией. Вообще, специализации в судебной экспертизе, как и в патанатомии, нет, правда, детей в патанатомии в некоторых регионах вскрывают отдельно, сейчас с этим предложением выступают и патологоанатомы Москвы. В Московском Бюро СМЭ есть искусственно выделенные морги, условно специализирующиеся на детях, на больничных трупах, на огнестрельных повреждениях. Разумеется, чтобы вскрывать детей, нужно знать и помнить разные возрастные особенности организма, специфические детские болезни и понимать отличия детского травматизма, с этим связанные. Особых трудностей с детскими травмами я не испытывала: детский травматизм случается чаще в школьном, подростковом возрасте, есть, конечно, нюансы в переломах и повреждениях внутренних органов, но это практически не затрудняет установления механизма образования повреждений – если уж вы его понимаете, то всякие переломы по типу «зеленой ветки»[18] вас особо не смутят, бывает, что и на трупах взрослых никак дважды два сложить не можешь.
В детстве важно освоить методики вскрытия новорожденных, последовательность, определение живо- или мертворожденности, доношенности, зрелости, жизнеспособности, продолжительности внеутробной жизни. Отличается все – и внутреннее, и наружное исследование: измерение множества окружностей – головы, груди, плеч, бедер, измерение размеров головы от разных точек, сыровидная смазка, меконий, родовая опухоль, плацента, врожденные пороки, ядра окостенения, пуповина, плавательные пробы и тому подобное.
Чтобы вскрывать детей, нужно знать возрастные особенности организма, специфические детские болезни и понимать отличия детского травматизма, с этим связанные. Детский травматизм случается чаще в школьном, подростковом возрасте, есть, конечно, нюансы в переломах и повреждениях внутренних органов.
Труп новорожденного я вскрыла за всю свою практику один раз, в интернатуре. Доставили два трупа, двух мальчиков-близнецов из одного мусорного контейнера. Первый труп вскрыл старший эксперт, одновременно показывая мне и объясняя, а второй труп под его наблюдением я вскрывала сама. До сих пор помню радость от своего экспертного везения – не каждый день в морг поступают новорожденные, и покалывание в пальцах – восторг физический, мышечный, удовольствие от легких, без усилий, разрезов, трупы новорожденных вскрываются ножом и ножницами, пилы не нужны. Цинизм, однозначно. Профессиональный. Братья-близнецы оказались мертворожденными.
Цели
В пять часов двадцать минут 23 февраля 2006 года обрушилась крыша Бауманского рынка. Позже во время поисково-спасательных работ среди завалов разгорелся пожар, который потушили лишь через несколько часов. Под завалами погибло шестьдесят восемь человек. Мы с мужем были дома, выходной день, мой первый год самостоятельной работы. Годы работы у нас не соответствуют календарным, а считаются непосредственно со дня начала работы, у меня это первое сентября. Каждое первое сентября я прибавляю на титульном листе своих актов СМИ еще один год к стажу, раньше гордилась, теперь забываю, могу и в декабре опомниться.
23 февраля я отдыхала, даже не дежурила, следующие два дня были рабочими. Старший нашей дежурной группы по Западному округу позвонил мне после обеда, спросил, готова ли я приехать описывать трупы. Спасательные работы и поиски продолжались, но первые трупы к тому времени уже вытащили. Количество погибших, естественно, прогнозировали примерно, но наша служба должна быть готова ко всему. Дернули дежурных экспертов из округов, позвали на всякий случай и тех, у кого выходные. Я приехала на место около пяти вечера. Помню оцепление, помню, как меня с корочкой легко пропустили, как я чувствовала себя большой, взрослой, нужной. Отдыхающих дежурных экспертов из разных моргов откликнулось очень много. Основной вал пришелся на местного эксперта и эксперта соседнего ОВД, описавших с десяток трупов с утра. Постепенно интенсивность поступления тел снизилась. Экспертов пригнали с избытком, нам не хватало работы, и мы выстроились в очередь за трупами, чтобы поучаствовать в составлениях протоколов, чтобы не зря приехали.
Погибшие были работниками рынка, которые там же и жили, под рынок в землю уходило несколько уровней, где все помещались. Верхних придавила сама обрушившаяся кровля, из нижних кто-то умер от недостатка кислорода в замкнутом пространстве или надышался токсических продуктов горения, а самых последних затопило, когда тушили пожар.
Всем экспертам, кто приехал к рынку после обеда или вечером, хватило только по одному трупу для описания. Потом мы просто бродили, слонялись в пределах оцепления, пили чай у МЧС, у них есть полевая кухня, у нас же ничего нет, хотя на массовые катастрофы с человеческими жертвами выезжают не только МЧСники, но и судебно-медицинские эксперты.
Февраль, темнеет рано, холодно, поисково-спасательные работы были прекращены, а потом прекращены вообще всяческие работы, в том числе и по извлечению тел из-под завалов. Нас не отпускали по домам, размещаться было негде. В каком-то здании, в котором устроили полевую столовую, было тепло, но не хватало на всех стульев. Мы с двумя экспертами из нашего Западного округа попросились в реанимобиль, втиснулись на кушетку для пациентов, так и просидели всю ночь, облокотившись друг на друга. Утром разъехались по моргам, работать. Трупов после праздничного выходного навезли много, вскрывали долго, после бессонной ночи выдохлись быстро. Я осталась ночевать в морге.
Вскрывающим экспертом в морге я работала и на других ЧС. На самолете в Сочи, на самолете в Раменском, двух ураганах в Москве и крупной аварии, когда столкнулись «газель» и легковушка, взорвались и сгорели. И с каждой катастрофой копились вопросы. Самый главный – зачем вообще проводить вскрытия трупов лиц, погибших при известных обстоятельствах в массовой катастрофе.
Основной вал пришелся на местного эксперта и эксперта соседнего ОВД, описавших с десяток трупов с утра. Постепенно интенсивность поступления тел снизилась. Экспертов пригнали с избытком, нам не хватало работы, мы выстроились в очередь за трупами, чтобы поучаствовать в составлениях протоколов.
Если катастрофа транспортная, не важно, на каком виде транспорта, и трупы поступили более или менее сохранные, то нужно установить водителей, членов экипажа, провести газохроматографическое исследование биоматериала именно от этих тел для определения алкоголя. Важно попытаться обнаружить у них признаки заболеваний – например, инфаркта, тромбоэмболии, кровоизлияния в мозг, то есть чего-то острого, что могло привести к катастрофе. Различия в причинах смерти пассажиров, по сути, не играют вообще никакой роли. Шок, кровопотеря, повреждения, не совместимые с жизнью. Исследования трупов могут пригодиться, если при этом эксперт устанавливает какие-то особые приметы, необходимые для опознания, опознание жертв катастроф – самая большая проблема в работе на массовых происшествиях и стихийных бедствиях. Или если эксперт при исследовании трупа обнаруживает что-то, что может помочь при анализе причин катастрофы, – те же горюче-смазочные на коже и одежде.