еханическую асфиксию), признаки незначительных патологических изменений в сердце. В квартире присутствуют родители. Для исключения отравления эксперт берет кровь, мочу, печень, почку, желудок на судебно-химическое исследование. Получает ответ: в крови обнаружен морфин, но выявленная концентрация маленькая, не дотягивает до табличных значений летальной или хотя бы токсической. Выявленные морфологические макро- и микроскопические признаки патологий со стороны разных систем органов тоже не складываются в целостный диагноз. Та самая острая сердечная недостаточность, причина которой не установлена. Причины смерти нет, а труп есть. Если вспомнить длинные пространные рассуждения на тему, что отрицательный результат химико-токсикологического исследования не отменяет смерти от отравления, то каждого человека в похожих обстоятельствах можно закопать от отравления неустановленным ядом. В общем, после всех размышлений эксперт пишет в своем заключении, что смерть Т. наступила от острого отравления морфином. Написал, сдал акт и забыл.
Я устанавливаю диагнозы, принимаю решения и отстаиваю их на разборах в больнице, на допросах, в суде. Правда, чтобы самой поверить, мне требуется больше времени, больше сил, больше доказательств. Мои старшие опытные коллеги важно изрекают, что истина одна, и наше дело открыть ее.
Через год из отдела комиссионных экспертиз пришло уведомление, что у них в отделе проводится экспертиза по факту смерти Т., отец написал жалобу, мол, мальчик не пил, не курил, матом не ругался, как вы могли подумать про наркотики. Комиссионная экспертиза тянулась еще примерно год. Потом состоялся некрасивый показательный разбор с взаимными обвинениями и высказываниями (отсюда и подробности) на совместной конференции экспертов-танатологов и экспертов отдела комиссионных экспертиз. Комиссия заставила следствие предоставить все имевшиеся на имя умершего меддокументы. Эксперт после вскрытия трупа тоже посылал в районный ОМВД такой запрос, а также просил предоставить имеющиеся материалы проверки, а именно показания родных, близких, свидетелей. Это стандартная бумага, которую мы рассылаем при первой же необходимости. Единственная ценность этой бумаги зачастую просто в ее наличии, чтобы прикрыть эксперта, доказать, что ты сделал все, что был должен. Следствие очень редко реагирует на наши ходатайства, если труп сразу не представляет для них особого интереса. Но при этом следствие не может проигнорировать комиссию, поскольку комиссионные экспертизы проводятся исключительно по запросу следствия, а значит, работает простой принцип: если вы чего-то от нас хотите, будьте добры, предоставьте, что мы требуем, – хотя комиссионной волокиты и затягивания разбирательства по делам можно легко избежать, сотрудничая с нами, танатологами, экспертами первого звена, многие вопросы можно решить именно на нашем уровне.
Поликлинику Т. посещал не часто, амбулаторная карта с рождения и до конца оказалась довольно тощей и неинтересной. Никаких наследственных заболеваний, никаких врожденных пороков, никаких подходящих диагнозов. Вместе с медкартой приехала карта вызова скорой помощи – перед смертью Т. родные вызвали скорую. Эксперт-танатолог, вопреки правилам, говорил после вскрытия трупа с агентом, который оформлял похороны Т., и пытался через агента выяснить хотя бы минимальные подробности у родственников, что случилось, но, кроме того, что Т. стало плохо и вызвали неотложку, ничего не выяснил. Вызов скорой, впрочем, отравления не отменял.
Года четыре назад трупы умерших при «03» приезжали в морг с сопроводительным листом, где были указаны обстоятельства происшествия, диагноз бригады и проведенные медицинские манипуляции, влитые растворы и скормленные таблетки. Многочисленные реформы здравоохранения реформировали и медицинскую документацию, сопроводиловки скорой остались только для живых, кого везут в стационар. Трупу, кого скорая не смогла спасти, выписывают бланк констатации смерти, где медицинские манипуляции не расписаны, а только подчеркивается нужная строка, проводились или нет реанимационные мероприятия. На руках у самой скорой остается карта вызова со всеми сведениями, но изъять ее могут только полицейские. Для комиссионной экспертизы по факту смерти Т. и изъяли. Из карты вызова выяснилось, что скорая диагностировала у Т. острую коронарную недостаточность и, по протоколу оказания помощи в таких случаях, ввела Т. морфин. От госпитализации Т. и родственники отказались, врачи пробыли у пациента положенное время, наснимали еще кардиограмм, отметили положительную динамику и отчалили. А через полчаса Т. умер. Когда при исследовании трупа понимаешь, что причина смерти у тебя не вырисовывается, начинаешь набирать материал на анализы, чтобы подтвердить или опровергнуть любое свое предположение, чтобы было чем ответить высокому начальству на вопросы вроде: а спектральное вы брали? А позвоночник вскрыли, а спинной мозг исследовали? А раздельное взвешивание сердца проводили? И так далее, хотя диагностическая ценность всех перечисленных выше дополнительных исследований по факту не столь велика, как может показаться. В том числе эксперт направил кровь от трупа Т. на судебно-биохимическое исследование для подтверждения острой сердечной смерти. В клинике среди прочих показателей используется для этого сердечный тропонин I, в судебной биохимии тоже научились его определять. По результатам биохимии тропонин в крови обнаружен, что подтверждало сердечную смерть, но морфологического субстрата этой сердечной смерти все равно не было.
Тропонин I в кардиологии используется для диагностики прежде всего инфаркта миокарда, поскольку содержится в кардиомиоцитах и высвобождается при их повреждениях и некрозах. Прижизненная диагностика инфаркта основана, естественно, не только на результатах тропониного теста, а посмертная его диагностика в первую очередь морфологическая, макро- и микроскопическая, определение тропонина само по себе не позволяет поставить диагноз, а служит ориентировочным дополнительным признаком. К тому же посмертный тропониновый тест не является специфическим, не может служить маркером, так как тропонин высвобождается при любой смертельной сердечной недостаточности, поскольку кардиомиоциты повреждаются в любом случае в той или иной степени.
Несколько лет назад трупы умерших при «03» приезжали в морг с сопроводительным листом, где были указаны обстоятельства происшествия, диагноз бригады и проведенные медицинские манипуляции, влитые растворы и скормленные таблетки. Многочисленные реформы здравоохранения реформировали и медицинскую документацию, сопроводиловки скорой остались только для живых, кого везут в стационар.
Имея карту вызова скорой помощи, положительный посмертный тропониновый тест, морфологические признаки острой сердечной недостаточности без конкретной нозологии, комиссия пришла к выводу, что смерть Т. наступила от острой коронарной недостаточности. На коллективном разборе меня и моих коллег, правда, очень заинтересовал один вопрос: сколько морфина все-таки ввели врачи скорой помощи и почему обнаруженная в крови умершего концентрация превышала заявленную в карте дозу. Мы с друзьями долго перешептывались в кулуарах, какая такая коронарная недостаточность настигла двадцатишестилетнего мальчика без единой атеросклеротической бляшки в сосудах, и родили идею, что, скорее всего, Т. все-таки укололся, ему стало плохо, добрые родные, из лучших побуждений, естественно, вызвали скорую, а врачи, увидев острый коронарный синдром (или им просто показалось), ввели еще морфин. Идея, разумеется, так и осталась идеей, поскольку доказать ее невозможно. На один труп открылось целых три истины, и какая из них единственно верная, установить не удалось.
Щенок
Второго января две тысячи шестого года я приехала на работу после суточного дежурства накануне (суровый был у меня судебно-медицинский Новый год) и получила на вскрытие четыре трупа, праздничный набор: железка, пожар и два скорика, от одного разило так, что можно было закусывать, не вскрывая. Я вскрыла первой железку, потому что пришли родственники за справкой, потом ковырнула скориков, пожар остался напоследок. Это была самая короткая экспертиза за все годы моей работы, после титульного листа всего лишь одно предложение, сразу и наружное, и внутреннее исследование, и диагноз, и выводы в одном флаконе. Доставленный из частного дома крошечный обугленный трупик был трупом щенка, который непроспавшиеся следователи на всякий случай отправили на СМИ, побоявшись, вдруг это ребенок.
Юность
Почему-то самые жестокие, запавшие в душу убийства из моей практики были совершены молодыми людьми, недавними подростками.
В 2012 году в июне после выпускного к нам в морг привезли одиннадцатиклассника, нашли его в подъезде жилого дома, на лестничной площадке пожарной лестницы. Он поступил как неизвестный, но опознавать его пришли еще до начала моего вскрытия. Пришел отец, невысокий крепко сбитый мужчина в парадном костюме, так и не снятом, видимо, со вчерашнего вечера.
Трупы для опознания выкатывают на каталке: если труп уже был вскрыт, его накрывают простыней до подбородка, по просьбе могут показать какую-нибудь часть тела с особой приметой. Если вскрыть еще не успели, труп вывозят в одежде и с вещами, как был доставлен. Отец того мальчика упал в обморок, увидев сына, лица узнать было нельзя, долго ощупывал и осматривал одежду, гладил и не мог прийти в себя.
Шестеро выпускников, пять мальчиков и одна девочка, решили отметить окончание школы сами, гуляли, естественно, пили, все мальчики принесли с собой по бутылке. Следователь рассказывал потом, что там были и коньяк, и виски, вино для дамы, шампанское и даже абсент, многое они просто стащили у родителей. Пили и болтали долго, до следующего утра. Сначала шатались по улицам, сидели на детских площадках, гуляли по скверу. Бить товарища начали еще на улице, во дворе, вроде как поссорились из-за его высказываний про чью-то мать и, как будто уголовники, устроили разборки по понятиям. Потом на следствии все четверо сваливали друг на друга, оговаривали, путались, не могли вспомнить. Они били его с перерывами около шести часов, пили и били. Почему-то он не убежал сразу. Может быть, из-за того, что был пьян, может быть, потерял сознание от ударов по голове или от боли. Ночью похолодало, переместились в подъезд. Пошел ли он с ними сам или друзья позаботились, чтоб не замерз, дотащили, неизвестно. В подъезде разошлись, раздухарились, никаких звуков с пожарной лестницы до жителей не доносилось, когда поняли это, перестали бояться, что их кто-нибудь увидит. Площадки двух этажей и пролет между ними были залиты и забрызганы кровью.