Между симъ временемъ Баронетъ обѣгалъ всѣ свои огороды, рощи и луга, и не сыскавъ въ нихъ бѣглеца, приказываетъ садиться на лошадей и гнаться за нимъ. Излишняя его довѣренность препятствовала ему наблюдать долгое пребываніе Рихарда съ его дочерью на единѣ; дерзкая же его надежда мѣшала ему за ними присматривать. Лордъ Скарскревъ женился бы непремѣнно на его дочери, и Миссъ Доротея, которой разумъ и гордость препятствовали предаваться сей неприличной для нее страсти, позабыла бы Рихарда, естьли бы только Влюбчивая не исполнила злобнаго своего мщенія, которая въ то время, какъ Молли по приказанію Мисъ Доротея звала къ ней Рихарда, объявила Баронету мысли и догадки; да и ввела она его къ дочери онаго съ то самое время, когда Рихардъ, прощаясь съ нею и стоя на колѣняхъ, цѣловалъ у нее руку. И какъ въ то время Миссъ Доротея весьма раскраснѣлась и глаза ея были орошены слезами, то Баронетъ и чаялъ видѣть гораздо больше, нежели было ему сказано, отъ чего и пришелъ въ чрезвычайное бѣшенство, послѣдуемое самыми неблагоразумнѣйшими поступками.
Хотя Влюбчивая и отмстила, но раскаяніе ея, соединенное со страхомъ, было цѣною столь плачевнаго удовольствія. Она не имѣла у себя совсѣмъ испорченнаго сердца, а видѣла младую свою госпожу обезчещенною, и любя Рихарда сердечно, знала она, что естьли будетъ онъ поиманъ, то конечно погибнетъ; ибо по младости и неопытности своей попался бы онъ во власть сильнаго соперника, и всѣ бы законы устремилися на него.
Вотъ картина страстей, коими жители замка Клостерна были объяты въ то самое время, когда Рихардъ бѣжалъ изъ всей силы, не зная и самъ куда.
Изъ сада Баронетова вбѣжалъ онъ въ звѣринецъ, гдѣ и перепрыгивалъ многократно мѣшающій побѣгу его ручеекъ, которой былъ шириною своею около 1 1/2 сажени. Достигши до окружающаго звѣринецъ деревяннаго полисадника, перепрыгнулъ онъ его какъ малую преграду своему бѣгу и очутился въ наполненномъ хмѣлемъ полѣ. Да хотя тычья и высокая трава сія нѣсколько ему и мѣшала, но за сіе прикрывала его такъ, что трудно было его увидѣть; Онъ шелъ такимъ образомъ около 3 верстъ, не находя нигдѣ проѣжжей дороги. Но наконецъ по потеряніи замка изъ своего виду, пустился онъ по одной изъ находящихся въ семъ мѣстѣ тропинокъ, которая и удаляла его отъ замка непрестанно болѣе.
Хотя по легкости его и шелъ онъ очень скоро, но силы его были недостаточны къ продолженію его бѣгства, почему и былъ онъ принужденъ весьма часто останавливаться. Въ слѣдствіе чего хотя и выбѣжалъ онъ изъ замка въ 12 часу поутру, и шелъ до 7 часовъ вечера, но прошелъ еще не болѣе 3 верстъ. Наконецъ, уставши весьма сильно, достигъ онъ до небольшой и удаленной отъ большой дороги корчмы, въ которую когда онъ вошелъ, то и былъ принятъ очень ласково. Онъ ѣлъ въ ней весьма мало, а послѣ ужина, какъ только легъ въ постелю, то и занемогъ горячкою. И какъ имѣлъ онъ при себѣ одну только гвинею, прочее же какъ бѣлье, такъ и деньги, стоющее болѣе 10 фунтовъ стерлинговъ, остались въ замкѣ, то отдалъ онъ послѣднюю свою гвинею для нужныхъ въ болѣзни его потребностей корчмаркѣ, которая называлась Франкою, била старая вдова и имѣла у себя уже могущихъ ей помогать много дѣтей. Сія вдова, получа деньги, пошла тотчасъ купить всего того, что было потребно для приготовленія больному супу, не смотря на то, что имѣлъ нужду въ другой помощи; ибо душа его страдала гораздо болѣе, нежели тѣло. Онъ думалъ тогда о Миссъ Доротеѣ, о самомъ себѣ, зная, что его ищутъ, стыдился проступка своего противъ господѣ; да и казалося ему, что вооружились на него Бютторфской Духовной и Воодской Священникъ, и однимъ словомъ, все, что ни есть на свѣтѣ. Какъ могъ онъ избѣгнуть! самое платье, которое на немъ тогда осталось, была ливрея такого человѣка, которой его гналъ смертельно. Все его мнѣніе находялося въ такомъ мѣстѣ, откуда не возможно было ему оное достать. Мысль о Миссъ Доротей, которую онъ обожалъ, и учняя нещастною, съ нею на вѣкъ разлучился, умножала безапкойство его еще болѣе.
Горячка его продолжалась безпрерывно цѣлые три дни, и симъ временемъ Франкъ и ея дѣти, а особливо Долли, имѣющая уже отъ роду около 18 лѣтѣ, ходили около его съ великимъ стараніемъ. Наконецъ въ 4 день Рихардъ уснулъ, и послѣ самаго сильнаго поту болѣзнь его кончилась.
Хотя былъ онъ еще и весьма слабъ, но поднялся, и облокотясь на столъ, сѣлъ въ комнатѣ своихъ хозяевъ, которая была у нихъ какъ столовою, такъ равно кухнею и кладовою. Въ то время, когда онъ, углубившись въ свои мысли, разсуждалъ о своемъ нещастіи, то помѣшалъ ему въ томъ услышанной имъ весьма сильной хохотъ и громкія рѣчи. Одна изъ тѣхъ женщинъ, кои называются цыганками, держала Доллину руку и предсказывала ей скорое замужство, богатую и долговременную жизнь, великое число прекрасныхъ дѣтей, здоровье, веселье и всякое щастье. Молодая дѣвушка, утѣшался будущимъ своимъ благополучіемъ, была отъ радости внѣ себя; а ворожея, чтобъ утвердить ее въ сказанномъ ею, обѣщала ей къ тому и еще многія другія пріятныя приключенія. Миссъ Доллія входитъ и разсказываетъ о своемъ будущемъ щастіи ея матери. Цыганка слѣдуетъ за нею подъ тѣмъ видомъ, будто бы получить обѣщанную ей кринку свѣжаго масла и чашку молока. Она была женщина высокаго роста, имѣющая у себя смуглое лице, острыя и прекрасные глаза, Римской и привлекательной видъ. Рихардъ, будучи пораженъ онымъ съ самаго перваго взгляда, вышелъ изъ своей задумчивости для того только, чтобъ ее разглядѣть; да и сама она, посмотрѣвъ на, него нѣсколько времени съ ласковымъ видомъ, и не много помолчавши, подошла къ нему и сказала.
— Эхъ, эхъ, эхъ, прекрасной молодецъ! что-то ты здѣсь дѣлаешь?
При сей рѣчи Рихардъ, которой болѣе всего старался, чтобъ кто объ немъ не свѣдалъ, подумавъ, что она его узнала, покраснѣлъ.
— Да знаешь ли ты голубушка, кто я таковъ? — сказалъ онъ ей съ безпокойнымъ видомъ.
— Можетъ быть, — отвѣтствовала она ему: — ибо самое ремесло мое состоитъ въ познаніи людей; да и случается весьма часто, что вѣдаю я объ нѣсколькихъ изъ нихъ столько, сколько неизвѣстно и имъ самимъ. Однако пожалуй не безпокойся; ибо не люблю я измѣнять никому, наипаче же хорошимъ молодымъ людямъ, напротивъ же того служу я имъ съ великою охотою.
Тогда Рихардъ, ухватя ее за руку и отведя къ сторонѣ, сказалъ:
— Пожалуй, добрая женщина, увѣдомь меня, подлинно ли ты меня знаешь?
— Конечно знаю, или сочти ты меня за самую неразумѣющую своего дѣла ворожею, — отвѣчала цыганка.
— Естьли только ты колдунья, — отвѣчалъ онъ ей, — то нѣтъ причины опасаться мнѣ твоего знанія; почему и не хочу я ни о чемъ у тебя спрашивать.
— Экой недовѣрчивой! — сказала ему цыганка: — такъ по этому весьма ты науку мою презираешь; да и знаю я навѣрно, что вселились въ тебя эти мысли въ Оксфортскомъ Университетѣ.
— Въ Оксфортскомъ университетѣ! — перервалъ онъ съ торопливостію рѣчь ея; — съ чего ты, сударыня, говоришь это? Не-то сказалъ тебѣ о томъ Бюттофской Священникъ?
— Мнѣ право никто ничего не сказывалъ, — подхватила угадчица. — Но естьли будешь ты ко мнѣ не столь недовѣрчивъ, и станешь со мною обходиться поласковѣе, то въ скоромъ времени и узнаемъ мы столько, сколько ни Воодстокской Священникъ, ни Бютторфской Духовной, ни даже все Англинское духовенство не вѣдаютъ. Выдемъ отсюда вонъ, я сядемъ подъ сіе дерево.
Рихардъ въ томъ ей повиновался; да и сѣли они оба подъ онымъ, а по томъ и сказала она ему, чтобъ подалъ онѣ ей свою руку.
— Да что можешь ты зазнать по ней? — сказалъ онъ ей съ досадою, ибо подозрѣвалъ онъ Бютторфскаго Священника въ томъ, что говорилъ онъ объ немъ при сей женщинѣ что нибудь.
— Очень много, — отвѣчала ему цыганка; — ибо по рукѣ, по глазамъ и по лбу твоему могу я читать столь же легко, будто по книгѣ.
Рихардъ, пожавши своими плечами, сказалъ ей:
— Можетъ бишь слышали вы обо мнѣ отъ кого нибудь то, что приписываете одному вашему знанію. Впрочемъ же увѣренъ я точно, что наука ваша есть самая пустая; почему и не надѣюсь слышать отъ васъ ничего такого, чтобъ было достойно какого нибудь вѣроятія.
— Что вижу я! — отвѣчала цыганка: — 18-лѣтній малой и въ служительскомъ платьѣ не вѣритъ ничему. Я бы конечно сему удивилась, естьли бы не случались со мною такія чудеса весьма часто. Погляди на меня прямѣе, и слушай прилѣжнѣе то, что буду я говорить. Я предузнаваю уже точно, что въ самое короткое время будешь ты вѣрить всему тому, что бы я сказать тебѣ на захотѣла; да и станешь ты дѣлать мнѣ такіе вопросы, на которые наука моя, сколь она ни обширна, не позволишь маѣ тебѣ отвѣчать. Но напередъ скажи мнѣ имя свое и лѣта.
— Я вамъ о семъ не скажу, сударыня; ибо какъ хвалитесь вы, что знаете все, а сіе еще не доказано: то буду я увѣренъ въ истиннѣ словѣ вашихъ, ежели отгадаете все то, о чемъ вы меня теперь спрашивали.
— Какое упрямство! — вскричала новая Питониса: — естьлибъ былъ на мѣстѣ моемъ кто нибудь другой, то бы конечно онъ тебя оставилъ; но, слава Богу, имѣемъ мы у себя такія книги, въ которыхъ можно сыскать и гораздо важнѣйшія предъ этимъ тайны.
Тогда вынимаетъ она изъ кармана своего маленькую книжку, которая видомъ и величиною своею уподоблялась Календарю, переворачиваетъ въ оной листы, и вступя вдругъ въ родъ восторга, читаетъ слѣдующія слова:
— Рихардъ Обертонъ родился въ Лондонѣ, чему въ прошедшую Пасху и минуло уже 18 лѣтъ.
По прочтеніи сего она остановилась, закрыла книгу, и взявши Рихарда за руку, сказала ему:
— Ну, другъ мой, видишь ли ты, что имѣемъ мы способы узнавать о томъ, что отъ насъ скрываютъ?
Рихардъ, услыша сіе, облился холоднымъ потомъ съ головы даже до ногъ. Она сказала ему о его прозваніи, которое послѣ отъѣзда его изъ университета скрывалъ онъ съ великимъ стараніемъ, и напомнила такія обстоятельства, о которыхъ слыхалъ онъ еще въ юности своей отъ благодѣтельницы его Мистрисъ Галлены въ Сутамѣ, и тогда уже почти обѣ нихъ позабылъ, Тогда-то не вспомнилъ онъ прежнихъ своихъ мыслей; и хотя дотолѣ и почиталъ онъ всѣхъ угадчиковъ и колдуновъ за сущихъ обманщиковъ, но тогда сталъ уже вѣришь имъ слишкомъ много.