— Кто там наверху! Не зевайте!
Только голос ее не вырвался из котлована, а потух сразу же, подавленный снежной массой.
Алтунин работал с ней рядом, широко и ловко размахивая лопатой. А Елена Гавриловна не могла так работать. У нее быстро уставали руки. К тому же мешала движениям шуба. Но мысль о том, что рядом Прохор Никитич, что теперь он не спросит, зачем она пришла ночью в депо, ободрила ее.
Умаявшись, Елена Гавриловна поставила лопату и оперлась на нее. Алтунин увидел, сказал:
— Зря я наверно затащил вас в этот котел? Выбирайтесь! Обойдемся!
Она снова принялась за работу. И работала, не останавливаясь, потому что не хотела, чтобы он жалел ее. А Прохор Никитич все-таки жалел, старался прихватить снег, который накапливался возле нее. И даже несколько раз предлагал ей отдохнуть, не гнаться за мужчинами. А когда усталые, обожженные ветром, они вернулись в теплую комнату депо, он сказал чистосердечно:
— Так вы не сердитесь на меня за давешний разговор, пожалуйста. Не люблю защитников. И шума не люблю тоже. Честное слово.
Елена Гавриловна недоуменно пожала плечами.
— Не пойму я вас, Прохор Никитич. Сами деретесь, а меня какому-то смирению учите. Что же это?
Он достал из кармана папиросы, хотел закурить, но, вспомнив, что перед ним женщина, отложил их в сторону.
— Видите ли, — как бы заново начал беседу Алтунин, — отказ от защиты — это не призыв к смирению. Это, если хотите знать, стремление уберечь силы.
— А что значит «шума не люблю»? — продолжала допытываться Чибис. — Выходит, Сахаров отменил заседание бюро, а мое дело соглашаться, да?
— Зачем соглашаться. Стойте на своем, если считаете, что вы правы.
— Да, но заседание бюро все-таки отменено.
— Ну и пусть, а вы соберите коммунистов на беседу или просто для совета. А то и на летучке потолковать можно.
— Ах, вон что! — догадалась Чибис, и на лице ее появилась улыбка. — Я тоже об этом думала. Дело, конечно, не в форме.
Наступило молчание. Алтунин снова притянул к себе папиросы. Однако закуривать не решался. Он ждал, что, возможно, Елена Гавриловна кивнет ему, мол, хватит вам терпеть, дымите. Но тут в комнату вошел Сахаров. Откинул воротник, вытер платком лицо, спросил встревоженно:
— Что с паровозами?
Алтунин промолчал. Елена Гавриловна тоже не произнесла ни слова.
— А меня Кирюхин поднял с постели, — продолжал Сахаров. — Иди, говорит, срочно.
— Почему же вы у него не спросили, что с паровозами? — улыбнулся Алтунин.
Вошедший чуть не поперхнулся от возмущения. Он сказал с сердцем, что пришел в такую пору не шутки шутить, а серьезно разобраться в том, что происходит.
— Не с паровозами надо разбираться, а с людьми, — заметил Алтунин. Он хотел сказать еще, что секретарю парткома следовало бы не ждать звонков начальника отделения, а самому быть в курсе того, что происходит. Но его прервал дежурный. Распахнув дверь, он торжественно сообщил:
— Прохор Никитич, тепловозы пришли. Сразу четыре. И еще один передает нам Широкинское отделение. Только что звонили. Через день-два получим.
— Отлично! — воскликнул Алтунин и следом за дежурным направился в глубь цеха.
Там в распахнутые ворота вместе с гигантскими валами бурана вползали одна за другой новые машины.
14
На следующий день перед вечером вернулись из рейса Дубков, Сазонов-младший и Синицын. Роман Филиппович сразу же пошел докладывать начальству о поездке, а Юрий с помощником еще долго хлопотали у тепловоза. Они тщательно просмотрели двигатели, навели порядок в обоих машинных отделениях, насухо протерли весь корпус, от колес до выхлопных труб на крыше, и лишь после этого присели отдохнуть возле батарей парового отопления.
Появился Сазонов-старший. Скинув шинель и шапку, он торопливо пригладил седенькие волосы и подошел к тепловозу.
— Опоздал, батя, — чуть насмешливо сказал Юрий, не вставая со скамейки. — Уже отдраили. Не придерешься.
— А ты не спеши считать барыши, — заметил тот, деловито сажая на нос очки в роговой оправе. Затем он достал из кармана белый платок и провел им по холодному металлу. На платке появилось темное пятно. Александр Никифорович повернулся к сыну:
— Видал?
— Ну, видал, — как можно спокойнее ответил Сазонов-младший.
— Чего же ты мне мозги туманишь: «Отдраили»!
Задремавший было Синицын поднял голову, поморщился.
— Ох и папаша у тебя, Юра, одно наслаждение.
— Не волнуйся, — шепнул ему Юрий. — Сейчас мы его остудим.
Он подошел к отцу, повертел в руке взятый у него платок и возвратил со спокойной усмешкой:
— Чудной ты, батя. Ну кто же к металлу чистым платком прикасается? Ведь платок даже от носа грязным делается.
— Ты мне про нос не толкуй, — повысил голос Александр Никифорович. — Нос принадлежность сугубо личная, а тепловоз народный. Так ты имей к нему достойное отношение.
— Да ведь на улице буран, — пожаловался Юрий. — Весь капот в гололеде был, а теперь согреваться начал, потеет. От пота и воротник у рубахи пачкается. Сам знаешь.
— Ничего не знаю и знать не хочу. А что требую, изволь выполнять. В противном случае…
— Ну ладно, ладно, — согласился Юрий, доставая из ящика свежие концы. — Протрем еще раз, не поленимся.
Догадливый Синицын мигом покинул приятное место у горячих батарей и тоже принялся за работу. Александр Никифорович постоял немного, полюбовался, как светлеет крашеный металл под сильными руками молодых парней, и довольный полез в кабину машиниста. Когда его тонкая сутуловатая фигура скрылась из виду, Синицын сказал с усмешкой:
— Вот, Шерлок Холмс! Хорошо еще машины не знает.
— Не торжествуй, — загадочно улыбнулся Юрий. — Экзамен сдавать собирается.
— Правда?
— Честное слово. Такую развил активность. Каждый день в Дом техники ходит на консультации. — Меня вопросами засыпал. Обещает к маю дизель одолеть. Потом за электрооборудование возьмется. Так что покоя не жди… Да, ты знаешь! — произнес он вдруг оживленно и круто выгнул свои густые сросшиеся брови. — Это, пожалуй, здорово насчет белого платка-то.
— Что, что? — не понял Синицын.
— Здорово, говорю, придумал, батя. Новое отношение к современной технике. — Юрий откинул со лба волосы и, шутливо ударив ладонью по блестящему боку локомотива, весело продекламировал:
Полюбил я его всей душою,
С ним платком утираюсь одним.
От тебя, дорогая, не скрою…
Тра-та-та, тра-та-та, та-та-та.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Позади кто-то захлопал в ладоши. Друзья повернулись и увидели Майю Белкину. Ее внезапное появление смутило Сазонова. Он даже не нашелся, что сказать этой глазастой и до невозможности кокетливой особе. Выручил Синицын:
— Юра, кланяйся, публика в восторге!
— Не очень, — сказала Майя, неожиданно приняв критическую позу.
— Почему? — удивился Синицын.
— Потому что вдвоем утираться одним платком негигиенично. К тому же не ясно, кого автор называет дорогой?
— Эй, барышня! — крикнул Александр Никифорович, высунув голову из кабины. — Ты по цехам ходи, а хороводы не заводи. Время рабочее!
— Не волнуйтесь, пожалуйста, я по делу.
Она подошла к Юрию и с деланной официальностью доложила:
— Уполномочена доставить вас в кабинет начальника. Весьма срочно.
— Что случилось?
Майя лишь загадочно улыбнулась.
— Тайна, да?
Тяжело вздохнув, Юрий сунул тряпки в руки Синицыну, попросил его не ввязываться в спор с чересчур придирчивым контролером и пошел следом за Майей.
Пока пересекали шумные залы цехов, колесили между горами строительного щебня, Сазонов-младший молчал. Когда же стали подниматься на второй этаж, он схватил девушку за руку и со злостью спросил:
— Ну чего молчите, ведь знаете?
Майя поморщилась, но не ответила.
«Вот злодейка, — с досадой подумал Юрий. — Когда не просишь, все разболтает, а сейчас будто воды в рот набрала. Неужели ревизоры что-нибудь накапали?»
Однако тревога его оказалась напрасной. Он понял это сразу, как только открыл дверь в кабинет и услышал приветливый голос Алтунина. Здесь же, возле стола, закинув ногу на ногу, сидел Роман Филиппович.
— Проблему скорости обсуждаем, — объяснил Алтунин и вопросительно посмотрел на молодого машиниста: — У вас, кажется, есть что-то новое. Верно?
— Верно, есть, — улыбнулся Сазонов, чувствуя, что об этом новом уже рассказал начальнику Роман Филиппович. — Рационализация, правда, не великая, но выгода была бы от нее крупная.
— Вы что же, подсчитали? — спросил Алтунин.
— Нет, подсчетов я не делал. Да тут ничего мудреного нет, Прохор Никитич. Гору Белую на главном Сырте знаете?
— Знаю, ну?
— Так вот! — Сазонов-младший поставил перед собой стул, отошел от него на три шага и, стараясь изобразить поезд, вытянул вперед руки. — Эта самая гора, — сказал он, прицеливаясь пальцами в спинку стула, — заслоняет от машиниста не только разъезд, но и входной светофор. Представляете? Едешь и не знаешь: красный сигнал тебе подан или зеленый.
— Положение, что у совы при дневном свете, — шутливо заметил Роман Филиппович. — Глаза есть, а летишь вслепую.
— Точно, — мотнул головой Юрий. — И главное, надо или не надо, а ход сбавляй. Иначе потом, если путь закрыт, состав уже не остановишь, особенно тяжеловесный. Ну, а если путь свободен… — он отодвинул стул к стенке и развел руками. — В таком случае желаешь или нет, а ползи по-черепашьи целых четыре километра. Да и на подъеме потерянной скорости не наберешь.
— Все ясно, — сказал Алтунин. — Значит, вы предлагаете перенести светофор вперед? Что ж, идея понятная. Правда, расстояние там большое.
— Тогда пусть светофор-повторитель сделают, — сказал Юрий.
Начальник депо поднял одну бровь выше другой, подумал и велел Юрию написать рапорт побыстрее, завтра же. Потом он заговорил вдруг о новых способах вождения поездов, о чем как раз Дубков и Юрий много толковали в пути и даже по-своему прикинули, что лучше всего составить бы единые режимные карты на каждый участок и тем самым покончить с разнобоем в работе машинистов. Юрий даже попытался набросать первую такую карту, но неудачно, мешал буран.