Разозлившись окончательно, он сам усадил ее в лодку. И тут произошло самое неожиданное: Лида выпрыгнула из лодки и в новеньких туфлях по холодной воде ушла на берег, ушла, не оглянувшись и не сказав ни единого слова. Ему бы побежать за ней следом, попросить прошения, помочь высушить туфли. Возможно и все бы сложилось иначе. А он в гневе ударил веслами и уплыл, не зная зачем и куда.
Думы назойливо лезли в голову и требовались усилия, чтобы отогнать их, заставить себя забыть прошлое или хотя бы относиться к нему с некоторым равнодушием.
Потирая прихваченные морозом уши, Юрий то ускорял шаги, направляясь к деповскому домику, то снова замедлял их и уходил в сторону. Ему не хотелось в плохом настроении появляться на «летучке», где уже наверное собрались машинисты. Но и заставлять их ждать тоже было неловко. Ведь именно его машинист-инструктор Дубков оставил за старшего в первой локомотивной колонне.
Стараясь поскорее отвлечься, он принялся насвистывать. Однако не помогло. В ушах не переставали звучать слова Лиды: «Ты очень вежлив, Юра». Странные слова, холодные.
Кто-то ударил снегом в спину.
Сазонов повернулся. От товарных составов шел его бригадный помощник Миша Синицын, которого за низкий рост и маленькое остроносое лицо товарищи прозвали Синицей. И он не только не обижался, но даже частенько, заходя в «брехаловку», объявлял шутливо: «А вот и Синица налицо. Прошу внимания!»
Сейчас, торопливо перешагивая через рельсы, он держал в руке новый снежный ком и громко возмущался:
— Ты где пропадал. Юра? Все собрались, ждем. Домой звонил — нет. Думал, встречаешь Мерцалова — тоже нет! А здорово этот Мерцалов: раз — и в короли. И главное — всех на обе лопатки и премия…
— А ты завидуешь? — спросил Юрий.
— Нет, но все же…
— Ну, ну, договаривай!
Синицын смущенно махнул рукой:
— Не придирайся! Во-первых, пункт о борьбе с завистью мы еще не приняли. Во-вторых, может это у меня совсем не зависть, а особый стиль соревнования. Надо же разобраться. И вообще по твоему проекту обязательств разыгрался целый полтавский бой. Идем скорей!
В домике за длинным столом сидело человек пятнадцать. Они действительно уже горячо спорили, густо дымя папиросами.
— Ого! — перебивая всех, крикнул Сазонов. — Договариваемся бороться за коммунистический труд и быт, и сами же чадим. Нет, братцы, хватит!
Он вытянул из-за пазухи лист ватмана и быстро прикрепил его кнопками к стене: «Кто будет курить в помещении и произносить слово «брехаловка», тому категорический позор и товарищеское презрение».
Наступила тишина. Курящие нехотя погасили папиросы, убрали со стола пепел. Кто-то сказал с усмешкой:
— А ловко ты крутанул, Сазонов. Сразу на сто восемьдесят.
Юрий подождал немного, потом спросил: — Значит возражений нет?
— Все законно! — ответил за всех Синицын, хлопнув кулаком по ладони. — Считай принято. А вот о борьбе с завистью полный туман.
— Какой же туман? — забеспокоился Юрий.
— Очень простой. Как ты, например, узнаешь, что я кому-то завидую?
Сидящий с ним рядом высокий костистый машинист, сохраняя полную серьезность, съязвил:
— Ощипем тебя. Синица, и сразу видно будет.
Другой машинист, с бритой головой, в распахнутой шинели, поднял руку.
— Хватит, остряки самодеятельные! Давайте главные пункты обсудим. Тут ты, Юра, предлагаешь, чтобы все мы имели техническое образование не ниже среднего. Трудновато, правда, кое-кому будет, но правильно. При новой технике иначе нельзя. И никто вроде не возражает. Как, товарищи?
— Будем учиться, конечно!
— Все пойдем!
— Ну вот и договорились. И в отношении укрепления дружбы тоже принять бы можно. Только очень условия… — Он взял со стола листок с обязательствами и прочитал: «В кино, театр и на прогулки ходить вместе, единой семьей». А если я хочу с женой вдвоем? А другой — с девушкой? Значит нельзя?
— Так ты и жену веди с коллективом, — объяснил Юрий. — Кто запрещает? И девушек пусть ведут. Зачем же нам разброд и шатания.
— Нет, это чересчур. — сказал бритоголовый. — Я лично против такой системы. И по следующему пункту тоже возражаю. То, что про меня вы должны все знать на работе и дома, а я про вас, это понятно. А как вот горести и радости делить, ей богу, не знаю.
— Радость — просто, — вставил Синицын. — Премию на бочку и пир горой, как у древних греков.
— Греки тебя за язык бы повесили, — сказал ему Юрий со злостью. — А мы воспитывать должны. Ясно? — Потом добавил: — Но все же ты на язык наступи для безопасности.
Грохнул смех.
— Ну хватит! — крикнул Юрий, рубанув кулаком воздух. — Вы как хотите, а я за сплоченность!
— Один? — спросил невозмутимо костистый.
Пришел Мерцалов, кивнул всем, взял стул и устроился отдельно у самой стенки. Вначале сидел молча, будто посторонний, а когда речь зашла о борьбе с любителями легких заработков, сказал, махнув шапкой:
— Глупость! Нет на свете такого человека, который не хотел бы побольше заработать.
— Точно, — опять подал голос Синицын. — Даже в первоисточниках записано: кто работает, тот и ест.
— Это совсем про другое, — сказал Юрий. — И ты вот что… не будь двуличным. Понял?
— Я двуличный?
— Кто же еще. Ты, конечно.
Человек в распахнутой шинели поднял руку.
— Знаете что, рыцари? Давайте подождем возвращения Дубкова? Я думаю, что на партийном съезде все эти вопросы разъяснили досконально.
— Конечно, подождем! Зачем спешить! — хором отозвались голоса.
— А я предлагаю не ждать, — попробовал настоять на своем Сазонов. Но все уже зашевелились и начали покидать места.
Минут через десять, когда расстроенный вконец Юрий собрался уходить, его подозвала неожиданно появившаяся в домике Майя Белкина, секретарь-машинистка из приемной начальника депо. Как и мать, невысокая, но очень живая, с густо подкрашенными ресницами, она уже давно «облондинилась» и злила Юрия своей невероятной прической и резкими манерами.
Однажды он сказал ей совершенно серьезно: «Вам бы не бумажки подшивать, а на Бродвее гулять». Майя обиделась. И потом недели две не разговаривала. Даже не явилась на комсомольское собрание.
Сейчас, загадочно скосив большие зеленоватые глаза, она сказала ему тихо:
— У меня для вас новость.
— Приятная? — спросил Юрий.
— Секрет. Пойдемте наверх, узнаете. — Она улыбнулась и взяла его под руку.
— Только быстрее, — сказал Юрий. — А то мне через три часа в рейс.
— Не волнуйтесь. Постараюсь не задержать.
Маленькая секретарская комната находилась между кабинетами начальника и главного инженера. Обе двери были распахнуты, как бы подчеркивая, что в настоящий момент в помещениях никого нет.
— Вы рапорт начальнику отделения подавали? — спросила Майя, доставая из шкафа желтую папку.
— Подавал.
— Ликвидировать пятьсот четвертый разъезд предлагали?
— Предлагал, а что?
— Вот читайте ответ!
На рапорте в левом верхнем углу красным карандашом было написано:
«Путь этот, согласно плану, будет реконструироваться. Сейчас решать вопрос о разъезде нет смысла».
— А по-черепашьи ползать есть смысл? — вспыхнул Юрий, сердито уставившись на девушку. Та удивленно пожала плечами.
— При чем тут я. Ведь резолюцию писал Кирюхин.
— Знаю, кто писал. Но вы посмотрите, что получается! — Он взял из стаканчика карандаш и на клочке бумаги быстро начертил три пути: основной и два боковых со стрелками. Там, где пути сходились, изобразил что-то вроде горы. — Вот видите? — спросил он, энергично двигая бровями. — На разъезде мы скорость тушим, остановки делаем. А впереди подъем. Понимаете?
— Ничего я в этом деле не понимаю, — откровенно призналась Майя.
— Ну и плохо. Не знаю, зачем только сидите тут. Скоро утонете в своих бумагах.
— И пусть утону. Не ваше дело.
— Почему же не наше? На комсомольском учете вы где состоите? У нас. А я все-таки член бюро, имею право позаботиться.
— А я не нуждаюсь в вашей заботе. Можете идти.
Чувствуя, что девушка обиделась окончательно, Юрий уступчиво сказал:
— Зря вы сердитесь, Майя. Ну не сдержался. Ну так получилось. — Помолчав, спросил: — А начальник депо резолюцию видел?
— Докладывать не обязана.
— Ну и пожалуйста, не докладывайте. Мне и так все ясно. Велел подшить и похоронить в архиве?
— Плохо вы знаете Алтунина, — запальчиво возразила Майя.
— А что же он сказал?
Девушка вынула из шкафа другую бумагу и молча положила ее на стол. Юрий прочитал:
«Товарищу С. С. Кирюхину. Если вы не решаетесь в настоящий момент ликвидировать разъезд, то замените там стрелку № 5. Прошу настоятельно. П. Н. Алтунин».
— Вас это удовлетворяет? — спросила Майя.
— Не знаю. — Сазонов постоял еще с минуту возле стола и, не сказав больше ни слова, ушел.
3
Вечером в гости к Дубковым пришли Кирюхин и Сахаров. Ждали еще начальника депо Алтунина. Дважды звонили ему по телефону, однако тот уклонился от приглашения, сославшись на сильную головную боль.
— Врет, — сказал Кирюхин, сунув длинные пальцы в огромную черную бороду.
— Почему так думаете? — спросил Сахаров, беспокойно завозившись на стуле.
— А потому, что на встречу тяжеловеса он тоже не явился. Хотя был в депо. Это точно. А сейчас вдруг заболел. Ловчит.
Неторопливый и вдумчивый Дубков помолчал минуту, другую. А когда гости немного успокоились, подкрутил свои висловатые усы и, как бы между прочим, сказал:
— Оно ведь, пожалуй, и нельзя сильно упрекать человека. Живет без жены. Двое ребятишек дома. Забота.
— Это мы знаем, — снисходительным баском пропел Кирюхин. — Дети. Забота. Все знаем. Но транспорт — есть транспорт. И план перевозок — есть план. Важнее плана, батенька, нет ничего. А впрочем, все это вам известно, уважаемый Роман Филиппович. Вы были на съезде, за цифры семилетки голосовали собственноручно. И давайте не будем жечь сердца жалостью. — Он встал, прошелся по комнате и снова повернулся к хозяину: — Кстати, вы знаете, что в связи с реконструкцией соседней дороги у нас поток грузов увеличивается почти на одну треть?