Перед самым кабинетом он попросил Зиненко на пару минут задержаться в секретарской. При этом шепнул таинственно:
— Я с ним сейчас по-свойски, один на один, ладно?
— Пожалуйста, — сказал Зиненко и отошел в сторону, чтобы не маячить возле самой двери. Но дверь чуть-чуть приоткрылась, и разговор был слышен даже на расстоянии.
— Значит, не хотите? Значит, игнорируете вышестоящую партийную инстанцию?
— Значит, игнорирую. Что еще?
— Я не понимаю вашего упорства. Не играйте с огнем, Прохор Никитич. Нельзя же, чтобы у горкома создалось мнение…
— Какое мнение? Вы сами-то его имеете?
— Об этом я скажу, где надо. А сейчас требую, чтобы вы…
В этот момент в секретарскую вошла Майя Белкина, взглянула искоса на Зиненко и плотнее прикрыла дверь в кабинет. Разговор сразу притух, сделался неясным. Зиненко резко повернулся и вышел на лестницу. Когда он спустился по каменным ступеням вниз, его догнал Сахаров.
— Куда же вы? Заходите!
— Да нет, не стоит, — сказал Зиненко. — Раз человек занят.
— Что значит занят? Заходите, и все. Ну, вместе пойдемте!
— Нет, нет, я в цехи схожу.
Во второй половине дня Зиненко встретил начальника депо на тепловозе, который прибыл из Широкинского отделения и был уже закреплен за бригадой Мерцалова. Шла подготовка к пуску двигателей. Алтунин, прислонившись плечом к стенке кабины, следил за работой машиниста. Тут же стояли инженеры.
Сквозь широкие оконные стекла в цех проникало солнце и било прямо в глаза. Люди весело щурились. Один Зиненко чувствовал себя угнетенно. Он смотрел на невозмутимое лицо Алтунина и думал: «Ну, что ж, навязываться больше не буду. Можете успокоиться, товарищ начальник».
Его мысли прервал зычный голос Мерцалова:
— Внимание! Пускаю!
Все насторожились. Но вдруг произошла осечка. Почему-то не сработали пусковые контакторы.
Мерцалов тяжело вздохнул, потер замасленными пальцами лоб и опять склонился над пультом управления, похожим на сундучок с множеством стеклянных глазков и металлических кнопок.
Алтунин не сказал ни слова, только расстегнул пиджак и переступил с ноги на ногу.
Устроившись поудобнее, Зиненко теперь, как и все присутствующие, смотрел только на Мерцалова, на его пальцы, которые сперва нажали на кнопку с надписью «Управление общее», потом на кнопку топливного насоса.
Все было вроде правильно. В камере высокого напряжения раздался короткий хлопок, сообщающий о нормальном давлении дизельного топлива.
Выдержав небольшую паузу, Мерцалов нажал на последнюю кнопку: «Пуск дизеля». Из машинного отделения послышалось тяжелое сопенье, будто там просыпалось могучее животное. Но пусковые контакторы опять не сработали, и вздохи в дизельном отделении постепенно смолкли.
— Подбросили машинку ласковые соседи, — со злостью сказал Мерцалов, повернувшись к Алтунину. — И, главное, обсуждать некого. Шито-крыто.
— Ладно, — сказал Алтунин. — Давайте искать.
— Теперь, конечно, — Мерцалов стер с лица пот и медленно, по-медвежьи, потянулся к электрическим проводам. Проводов было очень много и все они так густо переплетались, что разобраться в них сразу оказалось весьма трудно.
На помощь машинисту пришел слесарь-электрик, худощавый молодой человек. Потом Алтунин позвал уже немолодого другого специалиста. Искали повреждение втроем и не могли найти.
— Каверза какая-то, — продолжал негодовать Мерцалов. — Министру бы написать. Пусть знает.
— А мы тоже хороши, — сказал Алтунин. — Больше часа возимся. Специалисты!
Он достал из кармана папиросу, помял ее в пальцах и вышел из кабины.
Зиненко придвинулся ближе к камере. У него давно уже была мысль подойти и сказать: «А ну, ребята, позвольте, я покопаюсь?» Присутствие начальника депо сдерживало. Теперь же момент попробовать свои силы был самый подходящий. И Зиненко, раздевшись, попросил уставшего Мерцалова уступить ему место.
— А вы, что, разбираетесь? — спросил тот, недоверчиво подняв глаза.
— Даже диплом техника-дизелиста имею. Показать?
— Да нет. Зачем же.
Зиненко сначала внимательно осмотрел клеммы на контакторах, потер их найденным в кармане гривенником. Потом стал ощупывать провода и прислушиваться, будто к чему-то живому.
Мерцалов, закрыв глаза, свистнул: такое, дескать, и мы умеем. Но не успел притушить свиста, как из камеры донеслось:
— Нашел!
— Чего-чего? — уже без ехидства спросил Мерцалов.
— Нашел, говорю, — повторил Зиненко. — Внутренний обрыв. Вот он, пожалуйста!
Молодой голубоглазый электрик взялся двумя пальцами за проводок, слегка покачал его и удивленно хмыкнул:
— Верно, внутренний.
Через некоторое время, когда двигатели были пущены и Зиненко вместе со всеми сошел с тепловоза, его окликнул Алтунин:
— Вы, кажется, хотели со мной побеседовать?
— Да, было дело, — нехотя ответил Зиненко.
— Тогда пойдемте наверх!
В кабинете они разделись, устроились возле стола. Алтунин достал из кармана папиросы, предложил курить. Потом неторопливо спросил:
— Значит, вы специалист?
— Тепловозный техникум перед войной окончил, — сказал Зиненко. — Работал на заводе немного. Затем в армии кое-что приобрел. Там аппараты куда сложнее тепловозов.
— Догадываюсь. Почему же профессию сменили?
— Так получилось. Уговорили на партийную работу.
Алтунин выдохнул сизую струйку дыма и, наблюдая, как она поплыла к полуоткрытой форточке, сочувственно покачал головой:
— Не завидую.
— Да чему же тут завидовать. По неделе хожу за одним человеком. За руку не возьмешь, а сознательность не у каждого.
Намек был ясен. Однако Прохор Никитич не сконфузился. Напротив, он даже улыбнулся.
— А вы идите на производство.
Ошарашенный Зиненко не знал, что ответить. Он смотрел на зажатую в пальцах папиросу и молчал.
— Вы же технику любите. Я вижу.
Конечно, в этом Алтунин не ошибся. В другое время Зиненко с удовольствием поговорил бы с ним и о технике. Но сейчас у него была другая забота: хотелось понять мысли этого человека, его линию.
Алтунин сцепил руки и положил их перед собой.
— Я знаю: вас история с Мерцаловым беспокоит. Думаете, зверь-начальник напал на лучшего машиниста. Так ведь думаете?
— Теперь уже нет, — ответил Зиненко. — Я знаю, что вы предоставили Мерцалову тепловоз, начальник отделения — квартиру. Тут линии сошлись полностью.
— Вы уверены? — спросил Алтунин.
Зиненко пожал плечами: еще бы, факты говорят сами за себя.
— А вот и не угадали, — с глубоким вздохом произнес Прохор Никитич. — Не сошлись наши линии, а еще дальше разбежались. Да, да, разбежались.
— Странно. А что вы о задержке локомотивов скажете? — спросил Зиненко. — Ведь задержки-то бывают?
— Бывают. Но бывает и другое: неорганизованность в движении. Больше скажу. По моим даже торопливым подсчетам, мы сейчас могли бы высвободить одну треть локомотивного парка. Я уже поставил этот вопрос перед управлением дороги. Представляете?
— Не очень, — чистосердечно признался Зиненко, — Я знаю, что товарищ Кирюхин требует больше паровозов, а вы сокращать парк собираетесь. Нет, я в этом деле ничего не понимаю.
— Значит, сами сдаетесь? — оживился Алтунин. — Правильно. Хвалю. Совесть превыше всего. Ею дорожить надо. И знаете что? — он подался вперед и уставился на собеседника. — Идите к нам в цех мастером!
— Как это? — опешил Зиненко.
— А так — приходите и будете работать. Желаете?
— Не в том дело, — Зиненко расстегнул ворот кителя и вытер платком лоб. — Я же задание горкома выполняю. Надо, наконец, разобраться.
— Тогда и разберетесь, — сказал Алтунин, не отводя взгляда от собеседника. — Легче будет. Согласны?
Зиненко умолк.
— Ну ладно, — понимающе сказал Алтунин. — Думайте, гадайте и давайте ответ. Жду…
Вечерело. Уже горели фонари на площади.
Опустив голову, Зиненко слушал, как под ногами похрустывал снег, как шипели шины машин, проносившихся неподалеку. Хотелось поскорей добраться до гостиницы, упасть на кровать и, закрыв глаза, осмыслить все происшедшее.
Перед самой остановкой троллейбуса кто-то неожиданно заступил ему дорогу.
— Римма! — удивился Зиненко. — Вы зачем сюда?
Она кивнула в сторону Семафорной.
— Держу путь на капитанский мостик.
— Ах, да! — Только теперь он увидел на ней синюю железнодорожную шинель, в которой ее фигура выглядела еще стройнее, чем в обычной одежде.
— Ну и как? — собираясь с мыслями, спросил Зиненко. — С Кирюхиным поладили?
— Полный ажур! Внимание, доверие и отеческая забота.
— Нет, серьезно?
— Конечно, серьезно. — Глаза у Риммы сделались большие, большие. — Вчера, например, он сказал мне: помните, Римма Борисовна, я всегда на посту.
— Как это понять?
— Ну, чтобы не стесняться, звонить, если нужно. Я так поняла. А вы чего хмуритесь, Аркадий Петрович? И к нам не заходите, а?
Не зная, что ответить, Аркадий заторопился на троллейбус.
— Да не спешите вы, уедете на следующем, — сказала Римма и улыбнулась. — А мы, знаете, на воскресенье решили в театр. Семейная вылазка. Пойдемте?
Зиненко посмотрел ей в лицо:
— Чего ради я буду ломать ваш семейный ансамбль?
— Ой, батюшки, «ансамбль»! Ну, пойдемте вдвоем?
— Вдвоем? — Зиненко вздохнул. — Староват я, наверно.
— Вы, староваты? — Римма так громко рассмеялась, что проходившие мимо люди обратили на нее внимание. И в этот самый момент к остановке подошел другой троллейбус.
— Ладно, — уже тихо сказала Римма. — Заходите все-таки. Не забывайте.
— Зайду как-нибудь, — пообещал Зиненко. И еще долго смотрел ей вслед из троллейбуса.
21
— Девушка, девушка! — кричал в трубку взволнованный Сахаров. — Зачем прервали? Дайте редакцию!
Телефонистка долго ворчала, но все же соединила. Уже знакомый женский голос ответил: — Да, да, слушаю.