— О, Роман Филиппович! — взмахнув руками, воскликнул Кирюхин. — Привет, батенька, привет! — И сразу кивнул на картину. — А ну-ка взгляните своим пролетарским оком! Хороша?
Дубков долго и внимательно щурился, не зная, что ответить.
— Чего молчите? Скорость-то чувствуется? Это ведь мы с вами катим. На полном.
— А вот нас-то и не вижу, — сказал Роман Филиппович.
— Да-а, — взявшись за бороду, протянул Кирюхин. — Выходит, слабы мы в искусстве. Все выложи нам прямо.
— Так ведь нельзя иначе. Без правды и жизни бы не было.
Деликатно подкрутив кончики усов, Роман Филиппович повернулся к столу и положил перед начальником объемистую папку с предложениями машинистов.
«Еще один ходатай объявился», — с неудовольствием подумал Кирюхин, вспомнив, что по всем этим предложениям уже были неоднократно разговоры с самим Алтуниным. Однако стал терпеливо и настороженно слушать вошедшего.
Кирюхин никак не мог ему простить того, что он, Роман Филиппович, не оправдал его надежд в Москве, провалил дело с Егорлыкским плечом, а теперь с начальником депо в одну дудку играть начал.
— Ну что же вы хотите? — с видимым спокойствием спросил Кирюхин, поглядывая на собственные резолюции, имеющиеся на каждом авторском заявлении.
— Внимания хотим, — сказал Дубков, многозначительно посмотрев в лицо собеседнику. — Ждали вас к себе в депо, Сергей Сергеевич. Специально человека посылали…
— Не мог я. Занят был.
— Понятно. В таком случае письмо вручить разрешите.
— Какое письмо?
— А вот полюбопытствуйте!
На твердом белом листе было напечатано крупным шрифтом: «Внимательно рассмотрев рационализаторские предложения наших товарищей, мы пришли к выводу, что к ним не проявлено должного внимания со стороны специалистов отделения дороги. Поэтому мы…»
— Кто это «мы»? — оторвавшись от письма, спросил Кирюхин.
Роман Филиппович перевернул лист на другую сторону и показал пальцем на множество подписей, над которыми выделялись слова: «Коллектив локомотивной колонны, борющийся за звание ударников коммунистического труда».
— Ага, значит, петиция! — воскликнул Кирюхин, всей пятерней взявшись за бороду. — Да за кого вы меня принимаете? Что я, хозяин концессии? Приказчик? Смею доложить, батенька, что я тоже на коммунизм работаю.
— Поэтому и написали откровенно по-коммунистически, — объяснил Роман Филиппович и снова покрутил кончик уса.
Кирюхину показалось, что машинист всем своим видом говорит: «Ну вот мы вас и прижали, уважаемый товарищ начальник». У Кирюхина от такой мысли мурашки поползли по телу. Чтобы унять их, он громко кашлянул.
Дубков тем временем вынул из папки все бумаги и положил их на зеленое сукно, рядом с письмом. Следя за его движениями, Кирюхин сказал раздраженно:
— Не хочу ругаться с вами, Роман Филиппович, но заметить должен: неблаговидную роль себе подобрали.
— Почему неблаговидную? — спросил Дубков.
— В адвокаты подрядились.
— Что ж, у нас, извините, и адвокаты в почете.
— Не знаю, кто там у вас в почете, — сказал Кирюхин. — Только петицию такую вот… — он протянул руку и постучал по письму полусогнутым пальцем, — первый раз на своем столе вижу. В месткоме, например… Но там председатель — лицо общественное, избранное.
— А кто знает, может и начальников скоро избирать будем, — улыбнулся Дубков. — И директоров тоже. Оно ведь на месте виднее, кто чего стоит. Да и специалистов теперь хватает.
Кирюхин промолчал. Не хотел он тратить время на ненужный разговор. И чтобы скорее покончить с ним, спросил:
— Вам-то лично о предстоящей реконструкции наших линий, кажется, известно?
— Конечно, — мотнул головой Дубков.
— Так зачем же требуете сейчас начинать отдельные работы? Лишь бы средства убить, а потом писать оправдательные записки?
— Да, но реконструкцию оттягивают, — заметил Роман Филиппович — Это теперь ясно.
— Ну и что же, — сказал Кирюхин, яростно блеснув глазами. — Не отменяют же?
— А нам каждый день дорог, — стоял на своем Роман Филиппович. — Деньги ведь живые упускаем. Доход. Тысячи затратим, десятки возьмем.
— Кто знает, возьмем или нет, а нас-то могут взять. Это определенно. Здесь у вас имеются такие предложения, что и в десятки тысяч рублей не уложиться.
— Правильно, есть. Потому и требуем обсудить совместно.
— Чепуха! — махнул рукой Кирюхин. — У меня инженеры, техники, ответственные липа.
— Тогда мы придем, — сказал Роман Филиппович.
Кирюхин попробовал рассмеяться. Но это получилось у него неестественно. И он сказал уступчиво:
— Ладно, Роман Филиппович. Дабы не ссориться, прикажу еще раз посмотреть ваши предложения. В свете, так сказать, реконструкции.
Сказал и подумал: как же это раньше не пришло ему в голову поступить с предложениями именно так. Ведь каждому из авторов он мог спокойно сообщить: «Ваше заявление будет рассмотрено в связи с реконструкцией». Тогда бы, наверно, и никаких обид не было. Да и начальник депо не имел бы козыря для организации коллективных петиций. «Вот голова дурная, — упрекнул себя Кирюхин. — Ну, ничего, дело поправимое». Облокотившись на стол, он уже хладнокровным, деловым тоном сказал:
— Тогда так и решим: предложения остаются у меня, а письмо придется взять обратно.
— Зачем же обратно, — возразил Роман Филиппович. — Оно ведь вам адресовано. Так уж, извините…
Кирюхин покачал головой:
— Да-а-а, с вами, батенька, как и с Алтуниным, тяжело говорить стало.
После того, как машинист-инструктор ушел из кабинета, Кирюхин раскрыл папку и еще раз внимательно перечитал письмо. Оно кончалось так:
«Мы считаем, что реализация предложений наших товарищей даст возможность увеличить скорость движения и создать лучшие условия для перевозки грузов».
Сергей Сергеевич усмехнулся: «Они считают… Вот герои! И главное, принесли-то перед самым совещанием. Приглушить решили свои безобразия. Вот, мол, какие проблемы нас интересуют. Ну, нет, я на такой крючок не попадусь».
Он рывком выдвинул ящик стола, достал уже приготовленный приказ и там, где было написано: «Начальнику депо Алтунину объявляю выговор», вставил красным карандашом «строгий». Затем позвал машинистку и велел немедленно перепечатать.
28
— Кто будет говорить?
Кирюхин обвел взглядом людей, сидевших за длинным столом, и, не дожидаясь ответа, кивнул Гриню:
— Давайте, Зиновий Павлович. Вам слово.
— Могу, — сказал тот, бодро вскинув маленькую лысеющую голову.
Людей в кабинете было десятка полтора. Из депо, кроме Алтунина, пришли его заместитель, главный инженер Шубин и секретарь парткома Сахаров. Хотел Кирюхин пригласить еще Дубкова, но после разговора с ним передумал. Алтунин сидел третьим от Кирюхина. Сидел неподвижно, будто выточенный из камня. Только изредка рука его с коротеньким карандашом опускалась на маленькую записную книжку и делала в ней какие-то пометки. Со стороны можно было подумать, что человек занят совершенно не тем, о чем говорили ораторы. Кирюхина это страшно раздражало. Он так и хотел сказать: «Погоди, погоди, закрутишься».
Обычно на служебных совещаниях начальник отделения выступал, как правило, после всех и делал нужные выводы. На этот же раз, чтобы подчеркнуть особую серьезность сложившегося положения и задать тон, Кирюхин выступил первым. И теперь, слушая своего заместителя, убеждался, что поступил правильно.
Раньше Гринь говорил всегда вяло, монотонно. Подолгу копался в многочисленных записях и документах. А сегодня он совершенно не заглядывал ни в блокнот, ни в бумаги, лежавшие под руками. И голос его звучал даже воинственно.
Правда, к тому, что сказал уже Кирюхин о локомотивной лихорадке, подрывающей план перевозок, и об Алтунине, как главном виновнике этого подрыва, Гринь почти ничего не прибавил. Зато он со всей пылкостью заявил:
— Вы знаете, как бы я назвал ваши действия, товарищ Алтунин? Авантюристическими!
— Ну, это вы загнули, — сказал старший диспетчер Галкин, резко откинув назад волосы. Кирюхин застучал карандашом по графину.
— Да нельзя же так, — опять сказал Галкин. — Это раньше без всякого ярлыки наклеивали. А теперь факты давайте.
— А вы не учите! — грозно тряхнул бородой Кирюхин. — Руковожу совещанием все-таки я.
Попросил слова Алтунин, Кирюхин посмотрел на него с подозрением:
— Может вы сперва послушаете?
— Нет, нет, — сказал Алтунин. — Слушаю уже больше часа и все план — машины, машины — план. Как будто у нас кругом не люди, а роботы. Нажимай кнопки, и баста.
— Вы что, собственно, хотите?
На улице вдруг потемнело. В окна ударила тугая волна ветра. Налетела, закружилась густая белая масса.
— О людях, вот что, — сказал Алтунин. — Люди же план выполняют, и коммунизм строят люди.
— Истину излагаете, Прохор Никитич, — остановил его Кирюхин. — У вас есть что-либо по существу?
Алтунин достал из кармана металлическую деталь и положил ее на середину стола. Кирюхин снова застучал по графину. Но деталь уже пошла по рукам, и каждый хотел непременно посмотреть ее, потрогать пальцами.
— Это дышловой валик с паровоза Петра Мерцалова, — объяснил начальник депо.
За окнами свирепел ветер. В кабинете сделалось совершенно темно. Кирюхин встал и включил электричество.
— Вы когда этот валик выбросите? — спросил он, сердито сверкнув глазами.
— Валик что, не в нем дело, — спокойно ответил Алтунин. — Человек меня волнует, у которого на душе царапины остались. Вот эти самые, что на валике. А кто подумал об этом человеке? Кто?
— Позвольте, позвольте, — остановил его Кирюхин. — Если говорить о вас, то верно, согласен. А я, например… — Он посмотрел на Сахарова, который в самом конце стола играл свернутой в трубку газетой. — Скажите-ка, Федор Кузьмич, заботились мы с вами о Мерцалове или нет?
Сахаров удивленно пожал плечами:
— Кто ж не знает, Сергей Сергеевич? Квартиру предоставили, тепловоз дали…