И вот послышался тревожный голос дежурного из Черного Яра:
— Ну как, товарищ диспетчер? Отправлять пассажирский или держать?
Римма сидела, как на иголках. Она злилась и на себя за то, что связалась с этим тяжеловесом, и на Петра, который не выполнял уговора. А главное, мучило ее то, что нельзя было вызывать Петра, не дав ему положенного отдыха.
— Отправляйте!!!
Поджав губы, она подумала: «Попробую встретить в Тростянке». Но расчеты не оправдались. Петр подвел свой поезд к Тростянке раньше, чем пришел туда пассажирский. Дежурный Тростянки докладывал:
— Не могу пропустить девятьсот десятый. Даю остановку.
— Давайте! — скомандовала Римма и с такой силой черкнула в графике, что даже порвала бумагу.
23
На перроне было пустынно. Алтунин прохаживался из конца в конец, полной грудью вдыхая свежий степной воздух и с удовольствием слушая ночную перекличку неутомимых перепелов. Первый раз, находясь далеко от дома, он не волновался за детей, а Елену Гавриловну полчаса назад назвал по телефону просто Леночкой.
Разговаривал он с ней из комнаты дежурного по станции и сейчас находился под впечатлением этого разговора. Как все же странно в его возрасте слышать: «Проша, береги себя» или «Непременно поспи, Проша». Совсем отвык он в одиночестве от таких нежностей. Отвык и огрубел.
Над степью зрели звезды. Рельсы под ними отливали зеленоватым блеском и были видны на большом расстоянии. Где-то далеко-далеко нарастал шум поезда.
«Вот пропущу и тогда посплю», — решил Прохор Никитич. Он попытался вспомнить, что еще наказывала ему Елена Гавриловна, но тут подошел дежурный, суетливый уже немолодой мужчина. Поправляя фуражку, сказал:
— Вы как знали, где ждать. Даю остановку девятьсот десятому.
— Это плохо, — вздохнул Прохор Никитич.
Дежурный пожал плечами и снова убежал в свою комнату, откуда через открытое окно доносились настойчивые звонки телефонов.
То, что начальник депо в этот момент оказался в Тростянке, было не простым совпадением. Он еще утром, когда собирался в поездку, решил непременно побывать на самых ответственных участках и понаблюдать за работой локомотивных бригад.
О девятьсот десятом тяжеловесном Алтунин узнал на одном из разъездов из разговора с дежурным. Новость эта сильно огорчила его. Ведь он ожидал, что начальник отделения примет, наконец, какие-то меры в отношении Мерцалова. И уж если не объявит о них в приказе, то хоть скажет ему, Алтунину. А теперь Прохор Никитич не знал даже, как расценивать тот факт, что Мерцалов опять вел тяжеловесный. Конечно, следовало бы воспротивиться, поднять шум. Но поезд уже был в пути. И Прохор Никитич поспешил в Тростянку, чтобы здесь перед туннелем, пронизывающим Каменную гору, перед крутым поворотом, огибающим затем сыртовые террасы, понаблюдать за действиями машиниста.
В той стороне, откуда подходил поезд, темной скалой возвышался элеватор. Он мешал Алтунину видеть, как рос и надвигался огненный глаз прожектора. А когда голова поезда вынырнула из-за элеватора, Прохор Никитич вдруг понял, что машинист не остановится.
Алтунин посмотрел на выходной светофор. Однако там по-прежнему отчетливо сиял красный зрачок, Мелькнула тревожная мысль: «Неужели спит?» Но раздумывать было некогда.
— Петарды! Давайте петарды! — крикнул Алтунин дежурному. Но пока тот сбегал за петардами, подкладывать их под колеса было уже поздно. Тепловоз поравнялся со зданием вокзала.
Машинист действительно спал. Он сидел в застекленной кабине, будто на ярко освещенном экране. Было видно даже, как покачивалась голова его, безвольно склоненная над рукояткой контроллера.
«Но где же помощник, помощник где? — Стучало в голове Алтунина. Помощник, вероятно, был в машинном отделении и уверенный в зеленой улице спокойно хлопотал возле дизеля.
— Мерзавцы! — выругался Алтунин.
Он представил, как там, за туннелем, навстречу грузовому летит сейчас пассажирский с людьми, которые мирно лежат на полках, не подозревая об опасности. Он представил все, все… И Алтунин ухватился за единственную спасительную мысль. Он вспомнил, что впереди имеется колея, отведенная к Черной горе, прямо к ее подошве. Вспомнил и изо всех сил крикнул дежурному:
— В тупик! Гоните в тупик!..
Дежурный понял его и устремился в свою комнату, чтобы успеть перевести стрелку.
Алтунин стоял на месте, сжимая кулаки и слушая грохот мелькающих вагонов. Он готов был вцепиться в них руками, всем своим существом, чтобы остановить или хотя бы придержать немного, чтоб не дать им сшибиться в страшную бесформенную груду.
Дежурный в последней надежде размахивал сигнальным фонарем…
Но вот, следя за хвостовым огоньком летящего в тупик состава, Прохор Никитич каким-то особым чутьем опытного железнодорожника уловил скрип межвагонных сцеплений. Еще и еще долетел этот приятный, как музыка, звук до его слуха.
«Тормозит, — мелькнуло у него в голове. — Да, да, очнулся и тормозит». По-мальчишески сорвавшись с места, он побежал в темноту. Побежал быстро, быстро, не чувствуя ног. И чем дальше бежал, тем радостнее делалось на душе. У Черной горы была тишина.
Когда тяжело дышавший Алтунин добрался, наконец, до головы остановившегося состава, он увидел настоящее чудо. Тепловоз стоял возле самого опора, где обрывалась колея. Между опорой и тепловозом было не более трех метров. Мерцалов сидел на траве, обхватив руками голову. Его большая неподвижная фигура казалась каменной.
Вокруг было тихо и сонно. Покой нарушали только перепела да неподалеку, возле туннеля, просил пути пассажирский поезд.
24
Когда Лида пришла в депо, там о ночном происшествии знали уже все. Станция Тростянка стала самой популярной. О ней говорили во всех цехах. Ее называли в телефонных трубках. О ней писали срочные служебные записки. Как будто другие станции на дороге перестали существовать.
Чтобы ничего не слышать, Лида не выходила из комнаты. Она сидела над лентами, не поднимая головы.
То, и дело приходили сочувствующие. Каждый старался по-своему успокоить ее и, кстати, узнать, не известно ли ей что-нибудь новое о случившемся.
— Вы не убивайтесь, Лидочка, — сказала ей Белкина. — Главное, что жив остался.
Во второй половине дня приехал, наконец, Петр, усталый, запыленный и осунувшийся. Она смотрела ему в глаза и с нетерпением ждала его первых слов.
— Ну, говори же скорей, говори?
Петр молчал. Он лишь тяжело дышал да ворочал тугими желваками крепко стиснутых скул. Лида вынула из сумки платок и принялась вытирать ему лицо.
— Что же теперь будет, Петя?
— Не знаю, — сухо выдавил он и сунул в рот папиросу. Но тут же выдернул ее и со злостью бросил в открытое окно.
— Я думаю, что все обойдется, — тихо, с сочувствием сказала Белкина. — Вас ведь, Петр Степанович, знают и в отделении, и в управлении дороги, везде знают.
Петр расстегнул китель, опустился на стул, разминая в пальцах вторую папиросу, и повернулся к Белкиной.
— Послушайте, Тамара Васильевна, вы, кажется, хотели посмотреть нашу квартиру?
— Да, хотела, — растерянно кивнула Белкина. — Только вы ведь…
— Приходите сегодня, — сказал Петр.
Тамара Васильевна, посмотрела на Лиду, как бы спрашивая: «Верно это или нет?» И вдруг просияла:
— Хорошо! Спасибо! Я приду! — но тут же опомнилась. — Нет, нет. Я потом… не сейчас…
Никогда еще Сахаров не входил в кабинет начальника депо так тихо, как на этот раз. Даже сел не рядом со столом, как обычно, а чуть подальше, у стенки.
— Опять был у Кирюхина, — сказал он приглушенным голосом. — Требует судить без всякого промедления.
Алтунин промолчал, задумался.
— Но я лично против такого решения, — категорически заявил Сахаров. — Нельзя забывать, что Мерцалов фигура. Его знают повсюду. И всякая резкая мера может вызвать большой шум.
Начальник депо посмотрел на Сахарова.
— Значит, вас беспокоит шум?
— Не меня, а коллектив, — уточнил Сахаров.
— А вы с коллективом говорили?
У Сахарова мелко задергались губы. В другое время он бы, конечно, не потерпел таких разговоров. Но сейчас ему было не до этого.
— Мы должны подойти к решению вопроса обдуманно, — продолжал Сахаров. — Я лично предлагаю не судить, а просто уволить из депо. Это и для Мерцалова лучше, и для коллектива спокойнее.
— Ну правильно, беду в мешок и концы в воду, — сказал Алтунин.
— Какие концы? Что вы говорите?
— А так я, к слову, — Алтунин положил перед собой туго сцепленные руки и снова посмотрел на Сахарова. — Значит, уволить предлагаете? А Зиненко хочет взять его к себе в цех. Слышали?
Сахаров недовольно поежился.
— Не знаю, что хочет Зиненко, но я лично возражаю.
— Почему?
— Странный вопрос вы задаете, Прохор Никитич. Для меня потеря Мерцалова не менее тяжела, чем для Зиненко. Вы это прекрасно знаете. Но будем откровенны. Ведь его цех почти лучший в депо. Не сегодня, так завтра встанет вопрос о присвоении цеху высокого звания. А мы дадим туда человека с таким серьезным пятном. Как это прикажете расценивать?
В кабинете, несмотря на открытые окна, было очень душно. Но Прохор Никитич, казалось, не замечал этого. Китель его был застегнут плотно, на все пуговицы, руки по-прежнему крепко сцеплены.
В дверях появился Сазонов-младший. По взволнованному лицу машиниста было видно, что пришел он с чем-то очень важным.
— Тут нам предлагают, — заговорил он, плохо связывая фразы, — ну, вроде, как отрезать, и все. А я считаю… То есть не один я, конечно… — Он переступил с ноги на ногу, поправил свисавшую на висок шевелюру и заговорил более твердо: — Мы, Прохор Никитич, обсудили этот вопрос у себя в колонне. И хотим заявить, что Мерцалова увольнять из депо нельзя. Как-то даже позорно думать, что ради звания… Нет, я, то есть мы, первая колонна, с таким решением не согласны. Мы хотим…
— Так что же, по-вашему, один человек важнее коллектива? — перебил его Сахаров.