— Ну что вы хотите, я не понимаю?
— А того и хочу: повидать вашего супруга. И чтобы мне, ну, это самое, не выпивать еще раз, прошу просьбу удовлетворить.
Сергей Сергеевич не выдержал, открыл дверь в прихожую, спросил начальственным тоном:
— В чем дело? Что вам нужно, Мерцалов?
— Ага, уже «Мерцалов». То бывало Петром Степановичем величали. А теперь… Ах, да я же подсудимый. Вы же меня того, под суд. Верно?
Кирюхин отступил в свою комнату, надеясь, что Мерцалов уйдет.
— Вы, товарищ начальник, обождите. Вопрос ведь я вам задал.
— Слушайте! — рассерженно крикнул Сергей Сергеевич. — Я вас не учил спать на тепловозе! И рычаг бдительности выключать не учил!
Мерцалов прищурился, переспросил тоже со злостью.
— Не учили, говорите? А может, учили? Может, не помните, просто, — покачиваясь на месте, он снова поднял кверху палец: — А квартиру вне очереди дали! Эх, человек! Теперь меня под суд, а сами того… в сторону. Нет, меня в мешок не спрячете. Разорву ваш мешок. Слышите! Разорву!
— Перестаньте молоть чепуху, — сказал Сергей Сергеевич. — Я не хочу с вами разговаривать.
— Не хотите? — Мерцалов долго смотрел в глаза Кирюхину, потом презрительно усмехнулся. — Ну, ничего. Заговорите. Там, с ними!..
— А вы уже за них ухватились.
— Да, ухватился! — изо всех сил крикнул Мерцалов.
Нина Васильевна удержала его за руку.
— Не бойтесь, — сказал Мерцалов, тяжело вздыхая. — Драться не буду. — Он потер ладонью раскрасневшееся, лицо, спросил тихо: — Заболели, значит? С глаз долой скрылись? Ничего, не скроетесь. Найдем.
Он бы возможно еще поговорил с Кирюхиным, но в это время вбежала взволнованная Лида.
— Пойдем, Петя, хватит! Эх, ты, не мог без водки?
— Не мог, — тяжело помотал головой Мерцалов. — Никак не мог.
Лида взяла его под руку и спокойно увела из квартиры.
— Нахал, — сквозь зубы процедил Сергей Сергеевич. — А был ведь вроде человеком.
Он подошел к столу и на чистом листе вздрагивающей рукой вывел: «Приказ»…
27
Из всех событий, о которых секретарь горкома, сойдя с поезда, узнал от Зиненко, больше всего поразило его последнее: Кирюхин издал грозный приказ, в котором за ослабление требовательности и за подрыв дисциплины среди машинистов Алтунину объявил строгий выговор с предупреждением.
— Это ход, как говорят, конем, — задумался Ракитин.
— Да еще какой ход, — согласился Зиненко. — Кое на кого произведет впечатление.
— Ну, нет, — сказал Ракитин. — Отвечать заставим.
На перроне палило солнце. Ракитин вытер платком вспотевшее лицо, отвел друга в сторону, где была тень. Зиненко хотел было рассказать о том, что написал Дубков. Но Ракитин остановил его. Оказалось, что он уже достал газету в дороге у знакомого начальника поезда и успел внимательно изучить все, сделать некоторые выводы.
— Ты знаешь, что мне в Дубкове нравится? — спросил он, подняв голову. — Смелость и острота взгляда. Так ведь оно и получилось у Кирюхина: план, рубежи, скорость. А то, что главная наша скорость — это борьба за нового человека, ему и невдомек. Ну вот что, Аркадий, соберем пленум. И как можно скорей.
— А мне поручите доклад сделать, — сказал Зиненко.
— Правильно, я так и думал. Только жаль, что проект новой партийной программы не подоспеет.
— А что, готовят? — спросил Зиненко.
— Да, уже вот-вот опубликуют для всенародного обсуждения. И знаешь, как там поставлен вопрос о воспитании человека?.. Слушай, Аркадий, а ты дома у меня был?
— Был, Борис Иванович, был.
— Ну, что там? Переживают?
— Очень. С Риммой даже поговорить не смог. Да вот и они сами, — сказал Зиненко, показывая в конец вокзала.
Полина Поликарповна и Римма тихо шли по перрону. Обе грустные, молчаливые. Полина Поликарповна остановилась в двух шагах от Бориса Ивановича. А Римма ткнулась лицом в грудь отца, затряслась точно в ознобе.
— Ну, ну, без этого, — сказал Борис Иванович и обнял дочь за плечи. Зиненко подошел к Римме и взял ее руку в свои ладони.
Ракитин посмотрел на Зиненко.
— Так ты приходи вечером, Аркадий. Поговорим обо всем. А начальнику депо скажи, что все его предложения пошли в дело. Новые рекомендации по грузовому транспорту готовятся. Вот, вот, приказ должен быть.
Дома Ракитин намеревался сразу же раздеться и освежиться под душем. Но тут неожиданно заявился к нему Сахаров. Он выглядел очень усталым и задумчивым. В голосе вместо привычной бойкости слышалась какая-то настороженность.
— Я насчет выборов пришел посоветоваться, — сказал он, усаживаясь на предложенный Ракитиным стул. — Извините, что беспокою дома после дороги. Так уж получается.
«Неужели его волнуют только выборы?» — подумал Ракитин. И, в свою очередь, спросил: — А что вам, собственно, не ясно? Готовьтесь!
Сахаров помолчал в нерешительности, потом, преодолевая неловкость, объяснил:
— Подготовка у нас идет, Борис Иванович. Меня беспокоит другое. Кого горком думает рекомендовать секретарем парткома?
Ракитин уловил мысли Сахарова и посмотрел прямо ему в глаза.
— Зачем же рекомендовать? Пусть сама партийная организация решает. На месте видней.
— Ну, все же, — пожимал плечами Сахаров. — Мнение горкома — очень важный фактор. Особенно в настоящей обстановке. Вы же знаете…
— Нет, нет, — решительно сказал Ракитин. — Никаких рекомендаций. Самая лучшая рекомендация — это оценка работы коммунистами. Так что подождем собрания.
— А я полагаю, что вопрос нужно подработать. Нельзя на самотек пускать. Мало ли что.
Ракитин молчал. Ему трудно было говорить с человеком, который никак не желал осмыслить того, что произошло.
28
На последнем перегоне Сазонов-младший вел поезд, как он любил говорить, с ветерком. За тепловозом, не отставая, мчались воздушные вихри, подхватывая обрывки бумаги и сухую траву.
Путь здесь был прямой, без малейших изъянов. По сторонам, насколько хватало глаз, широченными плесами разливались пенистые ковыли. Только изредка у горизонта ломали равнину пологие холмы с красноватыми срезами на верхушках да местами вздымались хвосты коричневой пыли от машин, бегущих по степным дорогам.
Настроение у Сазонова-младшего было хорошее. Во-первых, потому что два часа назад он сумел, не задерживая поезда, отыскать неисправность в топливной системе дизеля и вернуть тепловозу потерянную было мощность. Во-вторых, его радовало то, что в этом рейсе ему удалось уже сэкономить четыреста двадцать килограммов топлива, чего он никогда еще не добивался на этом участке. И сейчас, поглядывая на стрелку скоростемера, Юрий старался прикинуть, сколько еще даст ему экономии топлива сила инерции поезда на оставшемся отрезке пути.
Ритмичное постукивание колес все время подогревало у Юрия желание петь или декламировать. Такое желание возникало у него и во время других поездок. Но сегодня было оно особенно сильным. И он бормотал про себя, по привычке подбирая рифмы:
Какая ширь, какой простор!
Вдали мигает светофор.
Он мне та-та…
«Нет, не то», — остановил себя Юрий и начал снова:
Про светофоры я сказал:
Они, как Майины глаза…
«О-о, теперь кажется лучше!» Он вспомнил недавний поход с Майей на пляж, веселую игру в мяч на залитом солнцем песчанике. Но было это все-таки давно, больше недели назад. А после этого они уже никуда не ходили: ни купаться, ни в парк. Майя все эти дни готовилась к экзаменам. И Юрий старался не мешать ей, не затевал никаких свиданий. Даже не заходил в секретарскую. «А сегодня нужно встретиться, — подумал он. — Хотя бы на час…»
Настойчивые позывные рации перебили его мысли. Сквозь шум и потрескивание в эфире пробивался твердый мужской голос:
— Внимание, внимание! Вызываю сто семьдесят второй! Слушайте!.. Я — «Депо»!
— Да, да, сто семьдесят второй слушает.
— Сазонов?.. Юра?.. Это ты, да?
Говорил сам Алтунин. Слова его то звучали басовито и громко, то вдруг уплывали куда-то, рвались. Но Сазонов-младший привык улавливать нужные звуки при любом шуме. И сейчас он хорошо понял, что в депо прибыла группа машинистов из соседнего отделения, что люди эти хотят встретиться с ним, Сазоновым.
У Юрия от такого неожиданного известия екнуло сердце. Шутка ли, целой группе незнакомых машинистов он должен рассказывать, как достиг безаварийной езды, как добился высокой экономии топлива. А вдруг?.. Нет, никаких вдруг не должно быть. Он быстро подавил волнение и крикнул в трубку:
— Пусть ожидают! Приеду, поговорим!
— А самочувствие, самочувствие как? — допытывался Алтунин.
— Все в порядке! Не беспокойтесь!
Положив трубку, Сазонов-младший взялся за рукоятку контроллера. Впереди у горизонта уже показался знакомый серый прямоугольник элеватора. Машинист сделал несколько рассчитанных движений рукояткой, и скорость поезда начала постепенно гаснуть. Стрелка скоростемера сперва упала на пятьдесят, потом на тридцать. Отстали от тепловоза воздушные вихри. А впереди уже наплывали первые строения родного города.
У станции, когда поезд остановился и отцепленный тепловоз подошел к пункту технического осмотра, гости один за другим стали подниматься в кабину машиниста.
— Пожалуйста, прошу! — пригласил Юрий, пожимая каждому из них руку. Он понимал, что приезжих интересует состояние тепловоза, пробежавшего сотни километров по сухой и пыльной степи. Но Юрий не боялся придирчивых взглядов. Он следил за машиной очень внимательно на всем пути следования. На каждой остановке вместе с помощником тщательно протирал и кабину, и секции. И сейчас он был уверен, что даже отец не стал бы ругать его за состояние тепловоза.
Последним в кабину вошел начальник депо.
— Ну, вот — сказал он, показав на Юрия. — Можете допрашивать. Человек он хотя и молодой, но, как у нас говорят, с профессорской бородкой.