Когда врач и Петр ушли, Роман Филиппович долго сидел в прихожей, не раздеваясь. Потом, услышав от жены, что дочь уснула, осторожно прошел в свою комнату и решил пока никаких разговоров о скоростемере с зятем не заводить.
8
В открытую форточку хлынули струи холодного утреннего воздуха. Сидевший на стуле огромный черный кот сердито фыркнул и, задрав пушистый хвост, удрал из комнаты.
— О-о, да ты тепличный! — весело воскликнул Кирюхин, с удовольствием потирая руки и поправляя помятую за ночь бороду. Он любил после сна охладить возле форточки свое крепкое тело. Делал это почти ежедневно, несмотря на протест супруги.
— Сергей, ты опять сквозняк сделал? — послышался ее голос из глубины квартиры.
— Какой же сквозняк, если открыта одна форточка. Надо соображать.
— Я соображаю. Ты хочешь доконать себя и меня.
Набросив на плечи пуховый платок, она вбежала в комнату и быстро захлопнула форточку.
— Ох, Нинка! — вздохнул Сергей Сергеевич. — Это же матриархат какой-то. Ты не даешь мне дышать.
— И не дам. Вот выйдешь на улицу, дыши сколько угодно. А сейчас быстрей одевайся. Да подрежь бороду, наконец. Скоро до колен вырастет, как у старого боярина.
Последние слова она произнесла мягко, с улыбкой.
Сергей Сергеевич тоже не выдержал, рассмеялся.
— Ну и произвела ты меня. Боярин! Ох и язва ты, Нинка!
Он сделал еще несколько последних упражнений при закрытой форточке и в завершение походил по комнате, то поднимая, то опуская руки.
Раздался продолжительный телефонный звонок.
Кирюхин взял трубку.
— Я слушаю. Что, что, телеграмма? От кого? Хорошо! Чудесно! Благодарю за сообщение.
Нина Васильевна стояла неподалеку и старалась угадать смысл телефонного разговора. Хотя за годы работы Сергея высоким начальником она привыкла к самым различным неожиданностям, все же каждый телефонный звонок волновал ее и настораживал.
— Ну, поняла? — весело спросил Кирюхин, опуская трубку на рычажки аппарата. — Начальник дороги и заместитель министра прислали поздравления, Молодец, Мерцалов, блеснул. Эх, Нинка, побольше бы таких Мерцаловых! — Он взял жену под руку и торопливо повел ее в кухню. — Давай скорей завтрак, а то убегу голодный.
День обещал быть солнечным. Из окна второго этажа было видно, как через белые крыши станционных пакгаузов медленно переваливали красноватые паровозные дымы, похожие на далекие облака. И над ними, в сизоватом морозном тумане кружились голуби. Они то набирали высоту, то мгновенно падали и вдруг снова устремлялись кверху, поблескивая синеватым опереньем. Сергею Сергеевичу нравились эти крутые голубиные полеты и он увлекся ими, забыв на минуту, что торопил жену с завтраком.
Она заметила с усмешкой:
— Ты что же решил не умываться на радостях-то?
— А, бегу, бегу! — спохватился Сергей Сергеевич и, взяв мохнатое полотенце, скрылся в ванной комнате. Умывался он азартно и шумно, будто боролся с кем-то. Наборовшись вдосталь, тщательно вытерся до пояса и свежий, поблескивающий сел к столу.
Нина Васильевна, поджидая, когда закипит чайник, смотрела в веселое лицо мужа. Таким оно бывало теперь все реже и реже: одолевали неприятности. Правда, о них Сергей Сергеевич старался дома не распространяться. Но разве можно было скрыть от жены душевные переживания? Тем более от такой жены, которая сама заведовала железнодорожным Домом техники и была в курсе многих событий.
— Жаль, что не засняли Мерцалова на кинопленку, — сказала вдруг Нина Васильевна.
— Верно, жаль! — спохватился Сергей Сергеевич, — Как же это упустили, а?
— Сообщать надо, тогда не упустим. А то Сахаров прибежал, когда уже встреча закончилась…
— Значит и Сахаров проморгал? Странно! Такой предусмотрительный. Ну ничего, ошибка исправимая. Сегодня же сочиняй заявку. Это по твоей линии.
— Знаю, что по моей. Но теперь встречу уже не заснимут.
— Можно, — махнул рукой Сергей Сергеевич. — Кинооператоры — народ изобретательный. Они тебе из зимы лето сотворят в два счета. Словом, Нинок, постарайся!
Минут через тридцать, когда Кирюхин пришел на службу, в приемной ожидал его Сахаров.
— Однако чутье у вас острое, — улыбнулся Кирюхин, протягивая руку секретарю парткома. — Ну, заходите, порадую.
В кабинете на зеленом сукне стола лежали две телеграммы. В той, что от заместителя министра, говорилось: «Поздравляю Мерцалова выдающимся достижением. Желаю здоровья дальнейших успехов». Начальник дороги написал то же самое. Только в конце добавил: «Воспитывайте новых Мерцаловых».
Эта последняя фраза показалась Сахарову особенно важной, и он прочитал ее трижды. Потом, повернувшись к Кирюхину, сказал:
— Начальнику депо показать бы надо.
— Обязательно. А чего он там воду мутит? — мгновенно посуровев, спросил Сергей Сергеевич. — Таких страстей наговорил вчера по телефону, просто передать трудно. Неужели, действительно, паровоз в таком состоянии, что караул кричать нужно?
Сахаров пожал плечами:
— Конечно, брачок есть, отрицать не приходится. Но не такой уж страшный. Через пару дней все будет восстановлено, и паровоз выйдет на линию. Думаю, что шуметь не стоит. С Мерцаловым я сам потолкую. Вот Алтунина предупредить бы следовало серьезно.
— Но вы-то говорили с ним?
— А как же! — и Сахаров стал рассказывать все подробно. Кирюхин, слушая, медленно теребил бороду. Узнав, что Алтунин решил не давать Мерцалову тепловоза, Сергей Сергеевич пришел в ярость.
— Безобразие! Анархия! — Он схватил телефонную трубку и, не снижая тона, потребовал соединить его с начальником депо.
Вскоре пришел Алтунин, неторопливо сел, положив перед собой на столе крепко сцепленные руки.
Кирюхин, прежде чем начать разговор, протянул пришедшему телеграммы:
— Вот, почитайте!
Начальник депо пробежал глазами по телеграфным строчкам, сказал озадаченно:
— Сожалею, что и замминистра, и начальник дороги введены в заблуждение.
— Вы бросьте эти свои штучки. — загремел Кирюхин, поднявшись во весь свой огромный рост. — Постарайтесь лучше объяснить свое поведение в отношении Мерцалова.
— Я посоветовал бы ознакомиться с состоянием паровоза, — невозмутимо сказал Алтунин, возвращая телеграммы. — На месте всегда виднее. Там и с ремонтниками поговорить можно. Они-то уж скажут правду.
— Ну это еще неизвестно, кто скорей правду скажет: Мерцалов или ваши ремонтники. Мы знаем, как они работают.
— Создайте комиссию, — предложил Алтунин.
— И это можем сделать, когда сочтем нужным. А пока… — Кирюхин уперся обеими руками в стол, и борода его резко подалась вперед. — Пока хочу разъяснить, что вы своими выпадами против Мерцалова объявляете войну всему движению за тяжеловесные поезда на транспорте. Да, да, хотите этого или не хотите, а получается именно так. К большому государственному делу подходите с узких позиций ремонтника. А ведь вы, батенька, не простой ремонтник. И обязаны смотреть на факты шире. Постарайтесь немедленно изменить свое решение относительно полученного тепловоза.
— Не могу. Машину закрепил за Юрием Сазоновым. Уже подписал приказ.
— Отмените.
— Отменяйте сами… Если считаете нужным.
— Как так сами? — блеснул глазами Кирюхин. — Вы опять ставите меня перед фактом. Что это: игра в самолюбие или шантаж?
— Не то и не другое, — спокойно ответил Алтунин.
Сахаров поднялся со стула и ушел к окну. На лице Кирюхина выступили багровые пятна. Он готов был снова повысить голос, но воздержался. Железное упорство Алтунина не поддавалось никакому нажиму. Требовалось придумать что-то другое. И Кирюхин, опустившись на стул, заговорил вдруг с непривычным хладнокровием:
— Если уж дело дойдет до отмены мною ваших приказов, то я не стану церемониться, а поставлю вопрос об освобождении вас от должности. Рекомендую не доводить до этого. — Он откинулся на спинку стула и спросил: — Почему вы, Алтунин, такой странный? — И уже с деланной шутливостью добавил: — Ведь если локомотивы будут ходить вечно без поломок и порчи, то не потребуется и депо. А стало быть, исчезнет и должность начальника. Согласны?
Алтунин молчал. Сахаров отошел от окна и сел на диван. Тон беседы, видимо, не устраивал его. Он хмурился и покусывал губы. Наконец, не удержался и выдавил недружелюбно:
— Должен заметить, Сергей Сергеевич, что были порчи куда злее, но такого шума не поднимали.
— Это важно, — тоном следователя сказал Кирюхин и снова повернулся к Алтунину. — Подумайте, Прохор Никитич. Нельзя же рубить с плеча. Ну поговорите с человеком, разъясните. В жизни бывает всякое. Иной раз приходится и техникой поступиться во имя взлетов. Вы знаете, на какие потери мы идем, чтобы освоить космическое пространство. А во имя чего? Понимаете это или нет?
— Предположим, — нехотя ответил Алтунин.
— Тогда не будьте рабом техники, — продолжал доказывать Кирюхин. — Беречь машины, конечно, нужно. Никто этого не отрицает. И я отрицать не хочу. Боже упаси. Но нельзя же поломанный валик видеть, а достижение, о котором уже знает вся дорога, не замечать.
— Но за валиком стоит человек, — сказал Алтунин.
Кирюхин махнул рукой:
— Все это правильно! Спутники тоже люди запускают!
— Да, но я не понял вашей аналогии. Спутник, это одно, рейс Мерцалова — другое?
— Так я и не сравниваю, — сказал Кирюхин, — я просто к слову. Большая скорость всегда имеет издержки. И если подходить к вопросу логически, то сейчас мы набираем такую скорость… Как это в песне поется: «Наш паровоз вперед лети, в коммуне остановка…»
— Боюсь, что Мерцалов не доедет до коммунизма, Сергей Сергеевич. Не тот семафор вы ему открываете.
— Ну, это вы бросьте, — прервал Кирюхин. — Такими шутками серьезные люди не бросаются. И не мудрите, — продолжал он со злостью. — На Мерцалова сегодня равняются сотни, даже тысячи машинистов страны. Уважать надо такого человека. И тепловоз извольте дать ему. Если невозможно этот, значит другой. В самое ближайшее время. Поняли? И еще вот что, — Взяв со стола телеграммы, он хотел передать их Алтунину, но вдруг передумал и повернулся к Сахарову. — Прошу, Федор Кузьмич, зачитать на планерке.