Вайти, испустив вздох отчаяния, обратился к отцу Марко:
— Как же цинична нынешняя молодежь! Неужели не осталось никаких идеалов? Святой отец? Никакой веры?
— В тебя я верю безоговорочно, дедушка, — просто не говорю о причине твоей подвижности.
— Полагаю, она связана с желанием к перемене мест, — предположил отец Марко. — Похоже, вы ни на одной планете не задерживались дольше меня, Вайти.
«Вино» кивнул:
— Я просто не в состоянии долго выносить общество ожиревших и ленивых людей, понимаете?
— А они — твое, — негромко добавила Лона.
— Ну, они обычно предлагают оплатить мне дорогу до следующей планеты. Я к старости стал очень непоседлив, святой отец, — все суечусь, бегу куда-то, все надеюсь отыскать местечко, где люди еще не впали в декаданс.
— Пора, Вайти, — сообщил остановившийся рядом со столиком человек с комплекцией десятиведерной бочки.
— И еще приходится искать новую публику. — Вайти вытащил из-под куртки плоский клавишный инструмент и поднялся из-за стола. — Надеюсь, вы извините меня, если я покину вас на несколько минут, друзья мои…
— Так вы… артист? — изумленно спросил Дар.
— Всегда и во всем, — гордо отозвался Вайти, а Лона добавила:
— Дело небезопасное, но хоть какой-то заработок.
— Сейчас все обстоит куда лучше, чем в старые деньки, милочка, — напомнил внучке Вайти. — До того, как я познакомился с твоей бабушкой. Тогда я продавал наркотики, святой отец, — не совсем легально, скажем так. Это было давно, свет в конце туннеля я увидел потом, когда стал известен под именем «Тод Тамбурин».
И старик направился к сцене следом за Лоной.
Сэм вытянулась как струна и вытаращила глаза:
— Это… Тод Тамбурин?
— Не может быть, — в тон ей проговорил Дар, на самом деле почти готовый в это поверить. — Великие поэты не поют в забегаловках.
— А мне припоминается ряд исключений, — заметил отец Марко, откинулся на спинку стула и пригубил виски. — Ну, давайте оценим его выступление?
Вайти устроился на невысоком табурете. А Лона на табурете повыше. Девушка поставила ступни на перекладину, плотно сдвинула колени и опустила на них руки. Вайти извлек из инструмента заливистое арпеджио. Звуки наполнили зал и оставили, стихнув, паузу. В эту паузу Вайти запустил залихватскую песенку, корни которой уходили в лучшие из самых пакостных старых деньков, — редкостную пустяковину про леди-звездолетчицу, которую и леди-то можно было назвать лишь с большой натяжкой и интерес которой к мировому пространству ограничивался пространствами весьма интимного свойства. Лона во время куплетов скромно молчала, а в припевах присоединялась к деду, исполняя их с таким же чувством, как он сам.
— И это — величайший бард, лауреат высшей литературной премии Терранской Сферы? — в ужасе воскликнула Сэм.
Дар был тоже несколько разочарован — но разочаровал его отнюдь не Вайти.
Песенка завершилась рокочущим крещендо, напоминавшим старт космического корабля. Зрители благодарно взревели, захлопали в ладоши и затопали ногами, а когда шум стих, на смену ему пришла медленная, почти тоскливая мелодия, оттененная тем не менее чувством спокойной уверенности.
А потом запела Лона — запела, не глядя на Вайти, а устремив взор вдаль — выше голов завсегдатаев кабачка. Голос ее был чист, как ручей, и прозрачен, как вода в роднике. Дар не слушал слова — ему казалось, что они скользят возле него и обволакивают его облаком согласных звуков. Но смысл их он улавливал: то была тоска по первозданности, которая некогда, в стародавние времена, принадлежала планете под названием Терра.
А потом, в припеве, внучке подпел Вайти, и пелось в припеве — грустно, но спокойно — о том, что первозданность прошла, ее черед миновал, но так проходит все на свете. Потом Лона начала новый куплет, а уж в нем пелось о том, что та же первозданность вновь встретила людей на далеких планетах, под солнцами, невидимыми с Терры.
И вновь припев — о том, что и это прошло, как и должно было пройти, и новый куплет — новая планета и еще сотни планет. И все они встречали человека девственностью, дикостью, которую человек укрощал, а потом уничтожал на своих участках, обнесенных частоколом… Припев — и последний куплет, пропитанный чувством победы. Ибо мало-помалу люди все-таки научились жить в ладу с природой и сохранять ее первозданность. А вдали, за многими сотнями световых лет, новые планеты манили людей к себе своими девственными лесами — древней прародиной человечества, по которому ему было суждено вечно тосковать.
Дар был ошеломлен. Ведь он когда-то читал это стихотворение, но как он только мог счесть его великим, не слыша этой удивительной музыки?
А потом Вайти извлек из клавиш оглушительный диссонирующий аккорд и преподнес публике очередную скабрезную песенку. Дальше так и пошло — крупицы истинной высокой поэзии вкрапливались в разухабистые песни, и всякий раз Вайти ухитрялся огорошить публику столь резкой сменой репертуара. А когда Вайти наконец встал и стал просить слушателей, чтобы ему дали отдохнуть и пропустить бокальчик вина, Дар вместе со всеми присутствующими вскочил и принялся громко аплодировать и кричать: «Браво! Бис!»
А потом Лона и Вайти вернулись к столу. Девушка раскраснелась, глаза ее блестели. Старик улыбался, а Дар чувствовал себя в высшей степени смущенно.
— Садись! Садись! — замахал на него руками Вайти. — Премного тебе благодарен, юноша. Выше награды для певца не бывает — когда слушатели обо всем забывают, слушая его песни.
Лона промолчала, но одарила Дара таким взглядом, от которого у того кровь вскипела и зубы застучали, как в ознобе.
А потом явился официант и разрушил чары — поставил на стол перед артистами новые емкости с напитками.
— Теперь я верю! — вырвалось у Сэм. — Не могла даже представить, чтобы такой знаменитый поэт пел в кабаках, — но я слышала вас собственными ушами и теперь верю в это!
— Что ж, приятно узнать, что меня еще помнят, — сверкая глазами, проговорил Вайти. — Я и в самом деле поэт, но вот знаменитый — это вряд ли.
— Не обращай на него внимания, — посоветовала Сэм Лона. — Ты ведь не знала, что это для него оскорбление.
— Но как же это? Вы поете в задрипанном кабачке на третьесортной планете?
— Я же говорил — я перемещаюсь в поисках глотка свежего воздуха, — отозвался Вайти и едва заметно поджал губы. — В барах на Терре, — продолжал он, — все настолько, до чертиков, воспитанные, что там ничего не споешь, кроме высокой поэзии, а это так скучно. Да и потом, на самом-то деле никто там и не слушает бардов — они нужны исключительно как фон для болтовни друг с дружкой. Только заикнешься о политике — бац! — ты уже за дверью. Люди там избалованны, угрюмы, у них не осталось надежды, их не порадуют даже самые прекрасные песни в мире! Стоит только чуть-чуть удалиться от Солнца — и обстановка сразу меняется к лучшему, но даже здесь, где еще теплится жизнь, люди уже успели утратить чувства радости и удивления. Им бы только сидеть за толстыми стенами да жрать жирное мясо, а про охоту на драконов они и слушать не хотят.
— Все это верно, — согласилась Лона, — но и ты уже не так молод, дедушка.
— С этим не поспоришь, — кивнул Вайти. — Именно поэтому мне так хочется искать жизни и свежих впечатлений.
— Но я-то еще свежа, — заметила Лона, — и полна жизни, в этом нет никаких сомнений! Так дай же мне хотя бы попробовать капельку декаданса, дедушка, — ну хоть посмотреть, что это такое!
Вайти вздохнул и собрался было что-то ответить, но ему помешал толстенный здоровяк — шести футов ростом, три в плечах и четыре в обхвате, с маленькими поросячьими глазками и выпяченным подбородком.
— Что за дела, артистишка? Тебе что, прогресс не нравится, или как?
Глаза Вайти вспыхнули.
— Прогресс? Только оттого, что на прилавках становится больше товаров, души ни у кого не становятся чище!
— А ты-то кто такой, мой отец исповедник, что ли? — Ожиревший верзила ухватил Вайти за грудки и выдернул из-за стола. — Ах ты, мелкий ублюдок! Сначала о политике болтает, а теперь еще и о религии! Ну, щас я тебя по стенке размажу!
— Давай! — ярился Вайти. — Попробуй только!
Верзила пару мгновений не сводил со старика изумленного взгляда, но вот его глазки сузились, и он со злобной ухмылкой размахнулся для удара.
Вайти, недолго думая, врезал ему по согнутой в локте руке.
Здоровяк взвыл и отпустил старика, но к столу тут же рванулись еще двое, примерно такой же комплекции. Кто-то сорвал Дара со стула, развернул и стукнул кулаком в челюсть. Дар отлетел к столу и сел на него, тупо моргая. Он смутно, сквозь звон в ушах, слышал, как уже вовсю ревет полномасштабная драка. Большая часть посетителей заведения в страхе визжали и метались в поисках выхода. Вокруг Вайти смыкались скандалисты, но тут к ним с боевым кличем рванулся отец Марко и принялся расшвыривать грубиянов в стороны, хватая за воротники и отталкивая спиной, если те все-таки отваживались вернуться. Вайти тоже не зевал — встречал вернувшихся меткими ударами снизу.
Сэм и Лона сражались спиной к спине и ловко работали апперкотами, не брезгуя и в пах ногой заехать нахалам. Пока мужики от них отлетали веером.
И тут Дар заметил блеск стали — кто-то целил ножом Сэм в живот.
Он вскрикнул и одним прыжком оказался между Сэм и тем мерзавцем, что хотел прирезать девушку. Лезвие проехалось по боку Дара, содрало кожу, он вскрикнул от боли и негодования и развернулся к ножевых дел мастеру.
Тот был огромного роста и невероятно толст.
— Ты тоже сгодишься, — заявил он с наглой ухмылкой. Нож его метнулся к печени Дара.
Дар уклонился от удара, ухватил мерзавца за запястье и врезал ему локтем по согнутой руке. Тот хрипло завизжал, его пальцы разжались, нож выпал. А потом Дару показалось, что по затылку ему угодила взорвавшаяся граната.
Он поднял голову, подслеповато моргая, и перед ним предстало множество мечущихся во все стороны ног. Сквозь звон в ушах он услышал звук полицейского рожка. «Очень вовремя», — подумал Дар и только тут сообразил, что обилие ног вокруг него могло означать единственное: он лежит на полу. Он, покачиваясь, поднялся и уперся носом в нагрудный значок с откровенной надписью «Полиция». Подняв глаза, Дар ув