Род прикусил верхнюю губу.
— И каким бы мне хотелось себя видеть?
— Тебе хотелось бы верить в то, что ты эмоционально независим от этой крестьянки.
— Ее имя — Гвендилон.
— От Гвендилон. Да и от любой женщины, если на то пошло. Тебе хочется думать, что ты эмоционально независим, что ты более не умеешь наслаждаться тем, что называется «влюбляться».
— Знаешь что? Любовью я наслаждаюсь на всю катушку, тут ты не прав.
— Это совсем другое дело, — проворковал робот. — Я про влюбленность говорил.
— Проклятие! И я не про секс говорил!
— Я тоже.
Род строптиво поджал губы.
— Стало быть, ты толкуешь про эмоциональную интоксикацию. И если ты говоришь именно об этом — да, действительно, я не влюблен и влюбляться не желаю. И если мое слово хоть что-то значит, то я со всей ответственностью заявляю: я больше никогда ни в кого не влюблюсь!
— Ну, вот, что и требовалось доказать. Это как раз то самое, во что тебе хотелось бы верить, — глубокомысленно изрек робот.
Род скрипнул зубами, заставил себя успокоиться и поинтересовался:
— И какова же правда?
— Правда такова, что ты влюблен.
— Черт подери! Человек либо влюблен, либо нет, и ему ли не знать, так это или не так!
— Согласен. Однако человек может не хотеть признаваться в этом себе самому.
— Послушай, — процедил сквозь зубы Род. — Я бывал влюблен раньше, и я знаю, что это такое. Это… ну…
— Продолжай, — поторопил его робот.
— Ну, это когда… — Род поднял голову и огляделся по сторонам. — Это когда понимаешь, что вокруг тебя — целый мир, когда ты знаешь, что он реален, но тебе до этого нет ровным счетом никакого дела, потому что тебе точно известно, что ты — центр мироздания, самое главное, что в нем существует.
— Посещало ли тебя в последние дни подобное ощущение? — осведомился Веке.
— Ну… да, проклятие! — скривившись, ответил Род.
— С Катариной?
Род удивленно уставился в затылок коня.
— Какого черта? Откуда ты знаешь? — спросил он и подозрительно прищурился.
— Элементарно, Род. — В голосе робота прозвучали издевательские нотки. — Простая логика, больше ничего. А какие ощущения ты испытывал рядом с Гвендилон?
— О… — Род расправил плечи, потянулся. — Ощущения восхитительные, Веке. Лучше мне никогда в жизни не бывало. Мир казался чище. И сейчас я чувствую себя таким здоровым, в голове так ясно, что просто не верится. Это совершенно непохоже на состояние влюбленности, но мне нравится. — Род нахмурился и глянул в затылок коня. — Ну?
Робот помалкивал.
— У тебя что, кошка язык откусила?
— Я не оборудован языком, Род.
— Не увиливай.
Конь еще немного помолчал и наконец отозвался:
— Я ошибся, Род. Ты любишь и любим, но не влюблен.
Род хмуро смотрел на дорогу.
— Это почему же, Веке?
Робот издал звук, смутно напоминающий тяжкий вздох.
— В чем различие между двумя вышеупомянутыми женщинами, Род?
— Ну… — Род пожевал щеку. — Гвендилон… В ней все просто. Она самая обычная, земная женщина, как и я — обычный, простой мужчина.
— А Катарина — нечто большее?
— О, она — та женщина, которую я готов возвести на пьедестал, дабы поклоняться ей, но не ухаживать за ней…
— И не любить? — продолжил мысль робот. — Род, из этих двоих женщин какая лучше по части человеческих качеств?
— А-а-а… Гвендилон.
— Комментарии, — резюмировал конь-робот, — как говорится, излишни.
Родовое поместье Логиров представляло собой обширную равнину между горами и морем. С севера и востока равнину замыкали невысокие покатые горы, на юге широким полукругом тянулось морское побережье, на северо-востоке море с силой било в отвесные скалы высотой в сто футов, с противоположной стороны с гор струился водопад. Длинная усталая река змеилась по равнине к морю.
Сама равнина была, словно ткань заплатками, покрыта квадратиками полей. Тут и там виднелись кучки крестьянских домиков — обиталищ крепостных Логира.
Том и Род стояли на краю горного леса — в том месте, где дорога с севера спускалась в долину.
Род медленно повернул голову, озирая окрестности.
— А где же, — задумчиво проговорил он, — замок, хотел бы я знать?
— А за водопадом, хозяин.
Род обернулся, посмотрел на Тома и устремил взгляд туда, куда вела дорога.
Дорога вилась по долине к водопаду. Там, у подножия скалы, в камне были вырезаны огромные ворота, снабженные надвратной башней и подъемным мостом, нависавшим над природным рвом, образованным излучиной реки. Предки Логиров некогда обжили недра скального массива.
Между бровями Рода залегла ложбинка, похожая на восклицательный знак.
— А по другую сторону от моста — это плотина, что ли?
— Точно, плотина, хозяин, и говорят, будто в ней — чертова уйма пороховых зарядов.
Род медленно кивнул:
— Ага, а перед надвратной башней земля идет под уклон. Стало быть, если в ворота постучатся непрошеные гости, надо только взорвать дамбу, и тогда вода перед воротами поднимется на тридцать футов. Очень хитро придумано. А ты себе сидишь спокойненько и пережидаешь осаду. Водопад обеспечивает замок свежей водой в неограниченном количестве. Только с пропитанием проблемы.
— Говорят, в замке есть сады и огороды, — подсказал хозяину Том.
Род выпятил губы и восхищенно покачал головой:
— В общем, неприступность обеспечена. Можно хоть десять лет в осаде просидеть. Это местечко хоть раз захватывали, Том?
Верзила покачал головой.
— Ни разу, хозяин, — усмехнулся он.
— А может, тот старикан, что тут впервые обосновался, паранойей страдал? А как думаешь, приютят тут двоих усталых путников, а, Том?
Большой Том поджал губы.
— Приютят, хозяин, ежели путники благородных кровей. Логиры издавна славятся своим гостеприимством. Да только для таких, как я, и даже для таких, как вы, хозяин — вы-то ведь, считай, сквайр, не выше того, — гостеприимство будет попроще. Поселят нас в какой-нибудь каморке.
Солнце на миг померкло. Род выругался и посмотрел на небо:
— Опять эта треклятая птица! Вот ведь привязалась! Неужто она не понимает, что мы слишком велики для того, чтобы она могла нами перекусить?
Он снял с седла арбалет и принялся заряжать его.
— Не надо, хозяин, — протянул к Роду руку Большой Том. — Вы уж четыре стрелы на эту птицу попусту истратили.
— Понимаешь, терпеть не могу, когда меня преследуют всякие летучие твари, Том, и между прочим, они — не всегда те, кем кажутся, — заметил Род. Том непонимающе нахмурился, заслышав это загадочное объяснение. Род прижал арбалет к плечу. — И потом… последние четыре дня я раз в день стреляю в эту надоедливую птаху, так что это уже, можно сказать, в привычку вошло…
Тетива загудела, стрела взлетела ввысь, но птица опередила ее. Стрела миновала то место, где только что была цель, взлетела вверх еще на пятьдесят футов, то бишь — достигла амплитуды полета, и стала падать. Птица, парившая на пятьдесят футов выше этой точки, спокойно наблюдала за падением стрелы.
Большой Том глубокомысленно приподнял бровь, скривил губы:
— Не попасть в нее вам, хозяин. Эта мерзавка кое-что смыслит в арбалетах.
— А ведь похоже на то, — буркнул Род и забросил арбалет за плечо. — Что же это за страна такая, где под каждым деревом по эльфу, а ястребы в небе за тобой шпионят?
— А это и не ястреб вовсе, хозяин, — возразил Том. — Это скопа.
Род недоверчиво покачал головой.
— Она за нами уж четвертый день как увязалась. Неужели птица, охотящаяся за рыбой, станет так далеко от воды улетать?
— Кто знает? Это вы у нее спросите, хозяин.
— Между прочим, я бы не так сильно удивился, если бы она мне на этот вопрос ответила, — задумчиво проговорил Род. — Ну да ладно. Похоже, вреда от нее никакого. Сейчас у нас и поважнее дела имеются. Мы сюда забрались для того, чтобы в замок попасть. Ты ведь петь умеешь, Большой Том?
Том закашлялся:
— Петь, хозяин?
— Ну да, петь. Ну или на волынке играть. Или еще что-нибудь в таком духе?
Том прикусил губу и нахмурился:
— Ну, я того… Могу, конечно, на дудке пастушьей подудеть, да только полумертвые сказали бы, что это на музыку смахивает. А что вы такое задумали, хозяин?
— Да так… — Род распустил шнурки на горловине седельного мешка и вынул из него небольшую арфу. — Теперь мы с тобой будем менестрели, Том. Будем надеяться на то, что обитатели замка до смерти соскучились по музыке. — Он извлек из мешка альтовую блок-флейту и подал ее Тому. — Думаю, эта штука не сильно отличается от пастушьей свирели. Попробуй, а вдруг получится?
— Да вроде и вправду похоже на свирель, хозяин. Только…
— О, не волнуйся, нас впустят. В такой глуши, вдали от столицы, народ наверняка просто изголодался по последним вестям и новым песням, а у менестрелей всегда в запасе и то и другое. «Эддистонский маяк» знаешь?
— Не слыхал ни разу, хозяин.
— Плоховато. В приморских городках эта песенка всегда «на ура» идет. Ну да ладно. Я тебя по пути выучу.
И они тронулись в путь, распевая во всю глотку и пользуясь при этом таким обилием случайных диезов и бемолей, какое и не снилось ни одной тональности или ладо-тоническому ряду. Скопа дико вскрикнула и спешно улетела прочь.
— Привезли вести с севера? — взволнованно спросил дозорный.
Род, памятуя о том, что средневековые менестрели были теми, кого в его время было принято называть журналистами-репортерами, ответил утвердительно.
И вот теперь они стояли перед вельможами в количестве двадцати восьми человек, вкупе с их женами и слугами. Возраст аудитории колебался в пределах от шестнадцати — семнадцати лет (к этой категории относились хорошенькие горничные) до девяноста (эту возрастную группу составлял граф Валлендери). Глаза у всех собравшихся, независимо от возраста, взволнованно, голодно сверкали, а Роду положительно нечего было им сообщить.
«Ну да ладно, — решил он. — Сымпровизирую по ходу дела». Будем к нему справедливы: он был не первым репортером в истории, принявшим такое смелое решение.