– Сегодня в полдень сдам проколотые шины, – говорю я. – Вечером верну твое запасное колесо.
– Не к спеху! Я сегодня все равно никуда не еду.
Интересно, искренне ли он говорит. Однако желание помочь было искренним. Колесо я все равно верну, мне оно не нравится. Оно не подходит, потому что не мое.
Приезжаю на работу за пять минут до начала дня, мистер Крэншоу и мистер Алдрин о чем-то разговаривают в коридоре. Мистер Крэншоу смотрит на меня. Глаза его жестко поблескивают, в них неприятно смотреть, но я стараюсь не отворачиваться.
– Сегодня обошлось без проколотых шин, Арриндейл?
– Да, мистер Крэншоу, – отвечаю я.
– Полиция нашла вредителя?
– Не знаю.
Я хочу пройти в свой кабинет, но мистер Крэншоу стоит на пути, мне пришлось бы его подвинуть. Это было бы невежливо.
– И кто следователь? – спрашивает мистер Крэншоу.
– Я не помню его имени, но у меня есть визитка, – говорю я и достаю кошелек.
Мистер Крэншоу передергивает плечами и встряхивает головой. Глаза напряженно сужены.
– Неважно, – говорит он и обращается к мистеру Алдрину: – Пойдемте ко мне, нужно все обсудить!
Мистер Крэншоу идет прочь, слегка ссутулив плечи, а мистер Алдрин следует за ним. Путь в кабинет свободен.
Почему мистер Крэншоу спросил имя следователя, но не взял визитку? Мистер Алдрин, наверное, объяснил бы, но он тоже ушел. Почему мистер Алдрин, здоровый человек, так послушно ходит за мистером Крэншоу? Боится его? Здоровые люди до такой степени боятся других людей? В таком случае зачем нам лечиться? Мистер Крэншоу говорил, что если мы пройдем лечение, то станем нормальными и нам будет легче общаться, но что в его понимании «общение»? Может быть, он желает, чтобы все, как мистер Алдрин, следовали за ним по пятам? Если бы мы так делали, то не успевали бы работать.
Выбросив эти мысли из головы, принимаюсь за текущий проект.
В полдень отвожу колеса в другой магазин рядом с кампусом, оставляю их, чтобы мне поменяли шины. Размер и характеристики записаны у меня на бумажке, я протягиваю ее служащей за стойкой. Она примерно моего возраста, с короткими темными волосами, на ней бежевая рубашка, на которой вышито красными нитками «Служба поддержки».
– Спасибо, – говорит она. Улыбается. – Вы не представляете, сколько народу приходит, понятия не имея, какой размер шин им нужен, и начинают руками размахивать.
– Просто нужно записать, – говорю я.
– Да, но им в голову не приходит. Вы подождете или заедете позже?
– Заеду, – говорю я. – До которого часу вы работаете?
– До девяти. Или заезжайте завтра.
– Я заеду до девяти, – говорю я.
Она пропускает мою банковскую карту через терминал и помечает в заказе «предоплата».
– Вот ваш экземпляр, – говорит она. – Не потеряйте! Хотя если человек записал размер шин, он вряд ли потеряет квитанцию!
Иду обратно к машине, и мне дышится легче. В таких разговорах бывает легко обмануть людей, сделав вид, что я как все. Нужно всего лишь сказать несколько общепринятых фраз, вовремя улыбнуться, и дело сделано.
Когда я возвращаюсь, мистер Крэншоу опять в нашем коридоре, за три минуты до конца официального обеденного перерыва. Морщится при виде меня. Не знаю почему. Сразу разворачивается и уходит. Со мной не разговаривает. Когда люди с тобой не разговаривают, это иногда означает, что они на тебя злы, но я ничем его не сердил. Да, я дважды опоздал за последнее время, но оба раза не по своей вине. Я не был виновником аварии на дороге и не прокалывал себе шины.
Трудно успокоиться и начать работать.
Возвращаюсь домой к семи ноль-ноль на четырех колесах и с двумя запасными колесами в багажнике: одно мое, другое Дэнни. Хорошо бы запарковаться рядом с Дэнни, но не знаю, дома ли он. Легче переложить запасное колесо из моего багажника в его, если машины рядом.
Стучу в дверь.
– Да? – Это голос Дэнни.
– Это Лу Арриндейл, – говорю я. – У меня в багажнике твое запасное колесо.
Я слышу приближающиеся шаги.
– Спасибо Лу, но я же говорил, что не к спеху!
Дэнни открывает дверь. У него на полу то же многоцветное покрытие с коричневыми, бежевыми и бурыми разводами. Я застелил пол ковром, мне было неприятно смотреть на разноцветные разводы. Большой темно-серый экран, а колонки синие, из другого комплекта. Диван коричневый в черную клетку: узор повторяющийся, но цвет не гармонирует с ковром. На диване молодая женщина, на ней блузка с узором из желтых, зеленых и белых фрагментов, которая совсем не сочетается с диваном. Дэнни оглядывается на женщину.
– Лин, я пойду заберу запаску из багажника Лу!
– Хорошо, – отвечает она.
Вид у нее скучающий, она даже не поднимает глаз. Интересно, она девушка Дэнни? Мне не в первый раз приходит в голову мысль, почему партнершу в отношениях принято называть «девушкой», даже если она взрослая женщина. Дэнни говорит:
– Заходи, Лу! Я сейчас, только ключи захвачу.
Я не хочу заходить, но боюсь показаться невежливым. Глаза устают от несочетающихся цветов и узоров. Я вхожу. Дэнни говорит:
– Лин, это Лу из квартиры сверху, он вчера одолжил запаску.
– Здравствуйте, – говорит она, на секунду подняв глаза.
– Здравствуйте, – отвечаю я.
Дэнни идет к столу и берет ключи. На столе идеальный порядок, на крышке защитное стекло, с краю стоит телефон. Мы спускаемся и выходим на стоянку. Я открываю багажник, и Дэнни вытаскивает запасное колесо. Открывает свой багажник, кладет колесо, захлопывает крышку. Его багажник захлопывается с другим звуком, чем мой.
– Спасибо за помощь! – говорю я.
– Нет проблем! – отвечает Дэнни. – Рад помочь. И спасибо, что так быстро вернул.
– Пожалуйста, – говорю я.
Странно говорить «пожалуйста», когда услугу оказал он, а не я, но я не знаю, что еще сказать. Дэнни стоит и смотрит на меня. Какое-то время молчит, затем произносит:
– Ну, увидимся! – и отворачивается.
Конечно, увидимся, мы же живем в одном доме. Думаю, Дэнни имел в виду, что не хочет возвращаться вместе. Не понимаю, почему не сказать прямо? Я отворачиваюсь к машине и жду, когда хлопнет дверь подъезда.
Если бы я прошел лечение, понял бы? Это из-за женщины в его квартире? Если бы у меня в гостях была Марджори, может быть, я тоже не захотел бы возвращаться в подъезд вместе с Дэнни? Не знаю. Иногда мотивы поступков нормальных людей для меня очевидны, иногда совершенно непонятны.
Наконец захожу и поднимаюсь в квартиру. Включаю успокаивающую музыку – прелюдии Шопена. Наливаю в маленькую кастрюлю два стакана воды, открываю пачку лапши с овощами. Вода закипает, я наблюдаю, как поднимаются на поверхность пузырьки. По расположению первых пузырьков я вижу контур горелки, но потом вода полностью закипает и вся превращается в бурлящие пузырьки. Мне чудится закономерность в этом процессе, но я ее еще не вычислил. Кидаю лапшу и овощи, перемешиваю, как и написано в инструкции. Мне нравится наблюдать, как овощи кувыркаются в бурлящей воде.
Но иногда их бессмысленный танец наскучивает.
IX
По пятницам я стираю, чтобы освободить выходные. У меня две корзины для грязного: одна для светлого, другая для темного. Снимаю простыню с кровати и наволочки с подушек и кладу в корзину для светлого. Полотенца идут в темное. Мама использовала для сортировки белья два голубых короба, называя один «темным», а другой «светлым», это меня смущало. Я нашел темно-зеленую плетеную корзину и использую ее для темного, а для светлого – светло-желтую. Мне нравится стройное плетение корзин и нравится слово «корзина». Вертикальные прямые прутья напоминают заостренное «зи», а «кор» и «на» мягко оплетают его, изгибаясь волной.
Я беру нужное количество монет из коробки с монетами и запасную на случай, если одну из них не примет машинка. Раньше меня злило, когда идеально круглые монетки не приводили машину в действие. Мама научила брать запасную. Она говорила: сердиться ни к чему. Если монету не принимает стиральная машина, ее примет сушка или автомат с напитками. Это нелогично, но так устроен мир.
Кладу монеты в карман, засовываю пакет с порошком в корзину для светлого, ставлю светлую корзину на темную. Светлая должна быть над темной. Это гармонично.
Я едва вижу коридор поверх корзин. Включив прелюдию Шопена в голове, направляюсь в прачечную. Как обычно, по пятницам там только мисс Кимберли. Она старая, с пушистыми седыми волосами, однако не настолько старая, как мисс Уотсон. Интересно, задумывается ли она о процедуре, продлевающей жизнь, или слишком стара для этого? На мисс Кимберли темно-зеленые трикотажные брюки и кофта в цветочек. Она всегда надевает это по пятницам, когда на улице тепло. Я стараюсь думать о ее одежде, а не о запахе прачечной. Резкий и противный, мне он не нравится.
– Добрый вечер, Лу! – говорит мисс Кимберли.
Она уже закончила стирку и перекладывает вещи в крайнюю левую сушилку. Она всегда использует именно ее.
– Добрый вечер, мисс Кимберли! – отвечаю я.
Я не смотрю – неприлично рассматривать женские вещи, среди них может оказаться нижнее белье. Некоторые женщины не любят, когда мужчины смотрят на их белье. Некоторые любят, и это сбивает с толку, но мисс Кимберли старая, и я не думаю, что ей хотелось бы, чтобы я разглядывал ее сморщенное розовое белье среди простыней и полотенец. Да и мне не хочется его видеть.
– Как прошла неделя? – спрашивает она.
Она всегда это спрашивает. Не думаю, что ей на самом деле интересно, как прошла моя неделя.
– Мне прокололи шины, – говорю я.
Она перестает складывать вещи в сушилку и смотрит на меня.
– Прокололи шины? Здесь? Или на работе?
Не понимаю, какая разница.
– Здесь, – говорю я. – Я вышел в четверг утром, а они все спущены.
Мисс Кимберли выглядит расстроенной.
– Прямо на нашей парковке? Я-то думала, тут безопасно!
– Было очень неудобно, – продолжаю я. – Я опоздал на работу.
– Но… вандалы… Прямо тут!