Теперь я знаю, что у всех в головах серый сморщенный мозг, а не бейсбольные поля, и не бассейны, и не другие вещи, которые нравятся. О чем бы ты ни думал, мозг выглядит одинаково. Но тогда это стало доказательством моей неправильности.
В моей голове свет, и тьма, и сила притяжения, и космос, и шпаги, и список продуктов, и цвета, и цифры, а еще люди, и закономерности, и стратегии – такие прекрасные, что дрожь бежит по телу.
Книги отвечают на вопросы других людей. На мои вопросы ответа нет. Я всегда считал, что мои вопросы неправильные, раз их больше никто не задает. Может быть, никто до них не додумался? Просто тьма незнания опередила свет догадки. А я первый луч.
Может быть, мои вопросы что-то изменят?
XV
Свет. Утренний свет. Мне снились странные сны, не помню о чем, помню только, что очень странные. День ясный, прохладный; дотрагиваюсь до оконного стекла – оно холодное.
От этой прохлады я чувствую себя бодрым, энергия чуть не льется через край. Кукурузные хлопья в тарелке ломкие и хрупкие, они хрустят во рту, прежде чем размякнуть.
Выхожу, мостовая парковки поблескивает, отражая яркое солнце. И музыка сегодня должна быть яркой, бодрой. Перебираю в уме варианты, останавливаюсь на Бизе. Осторожно дотрагиваюсь до машины, отметив, что, хоть Дон и в тюрьме, тело уже запомнило, что машина связана с опасностью. Ничего не происходит. Четыре новые шины по-прежнему пахнут резиной. Двигатель заводится. По пути на работу в голове играет музыка, яркая, как солнечный свет. Думаю поехать вечером за город, посмотреть на звезды; я, наверное, разгляжу и космические станции. Потом вспоминаю, что сегодня среда и у меня фехтование. Я еще никогда не забывал про фехтование. А сделал ли я сегодня отметку в календаре? Не помню…
На работе паркуюсь на обычном месте. Мистер Алдрин стоит прямо за дверью – будто поджидал меня.
– Лу, я видел в новостях! Как вы?
– Хорошо, – говорю я, удивившись – разве по мне не видно?
– Если вы плохо себя чувствуете, отдохните сегодня! – продолжает он.
– Все в порядке, – говорю. – Я могу работать.
– Ну… раз вы уверены… – он делает паузу, будто я должен что-то сказать, но я ничего не придумал. – В новостях сказали, что вы обезвредили нападающего! Лу, я не знал, что вы умеете обороняться!
– Я применил прием из фехтования, – объясняю я. – Только без клинка.
– Фехтование? – Его глаза округляются, брови ползут вверх. – Вы фехтуете? В смысле… на мечах и все такое?..
– Да, я хожу на тренировки раз в неделю, – говорю я.
Не знаю, нужно ли рассказывать подробней.
– Вот это новость! – восклицает мистер Алдрин. – Я ничего не знаю о фехтовании – только что они носят белые костюмы, а к спине прицеплен провод.
Мы не носим белые костюмы и не используем электронную систему регистрации уколов, но мне не хочется разъяснять это мистеру Алдрину. Я хочу поработать, и на сегодня назначена еще одна встреча с врачами. Потом я вспоминаю слова мистера Стейси.
– Возможно, мне придется поехать в полицейский участок подписать показания, – говорю я.
– Хорошо, – разрешает мистер Алдрин. – Делайте все, что нужно! Такое страшное потрясение!
Звонит телефон. Я предполагаю, что это мистер Крэншоу, и не тороплюсь отвечать, но все же беру трубку.
– Мистер Арриндейл?.. Это следователь Стейси. Заедете в участок сегодня утром?
Думаю, что вопрос ненастоящий. Отец тоже спрашивал: «Возьмешься с другого конца?», а имел в виду: «Возьмись с другого конца!» Преподносить приказы в вопросительной форме, наверное, более вежливо, но ужасно сбивает с толку, потому что бывают и настоящие вопросы.
– Мне нужно спросить разрешения, – говорю я.
– Скажите, по важному делу, – говорит мистер Стейси. – Нужно подписать показания и еще кое-какие документы.
– Я позвоню мистеру Алдрину, – говорю я. – Потом перезвонить вам?
– Нет, просто приезжайте, как сможете. Я буду тут все утро.
Другими словами, он ждет меня независимо от того, что скажет мистер Алдрин. Ненастоящий вопрос.
Звоню в кабинет мистера Алдрина.
– Да, Лу! – говорит мистер Алдрин. – Как вы себя чувствуете?
Глупый вопрос – он ведь уже узнавал это утром.
– Меня вызывают в полицию подписать показания и еще какие-то документы. Говорят, приехать сейчас.
– С вами все в порядке? Вас нужно сопроводить?
– Все в порядке. Но мне нужно ехать в участок.
– Конечно, поезжайте! Можете взять сегодня выходной.
Интересно, что думает охранник на воротах, когда я выезжаю, недавно приехав. По лицу непонятно.
В полицейском участке шумно. У длинной высокой стойки выстроилась очередь. Я встаю в конец, но тут появляется мистер Стейси и видит меня.
– Пойдемте! – говорит он.
Ведет меня в другую шумную комнату с пятью столами, заваленными бумагами. На его столе – думаю, это его стол – платформа для портативного компьютера и большой монитор.
– Дом, милый дом, – говорит мистер Стейси, указывая на стул рядом со столом.
Стул из серого металла с тонким сиденьем из зеленой пластмассы. Под ним ощущается металлический каркас. Пахнет стоялым кофе, дешевыми шоколадными батончиками, чипсами, бумагой и жжеными чернилами – от принтера и копировальных машин.
– Вот печатная версия ваших вчерашних показаний, – говорит следователь. – Прочитайте, посмотрите, верно все или нет, если да – подпишите.
Нагромождение «да» и «нет» меня путает, но я понял смысл. Быстро читаю показания, хоть и не сразу разбираюсь, что я – «истец», а «ответчик» – это Дон. Еще мне кажется глупым называть Марджори «лицом женского пола» и странно читать, что «лицо женского пола состоит в приятельских отношениях» с нами обоими. Однако фактических ошибок нет, и я подписываю.
Потом мистер Стейси говорит, что я должен подписать жалобу на Дона. Не понимаю зачем. Дон совершил противозаконные действия, чему есть свидетельства. Какая разница, напишу я жалобу или нет? Но если так положено, я подпишу.
– Что будет с Доном, если его признают виновным? – спрашиваю я.
– Несколько случаев хулиганства и вооруженное нападение… Исправительные меры светят наверняка, – говорит мистер Стейси. – Программируемый чип коррекции личности – ПЧКЛ. Это когда в мозг внедряют чип…
– Знаю! – перебиваю я – внутри у меня все сжимается.
Не хотел бы я, чтобы в мой мозг внедряли чипы.
– Это не так страшно, как показывают в фильмах! – заверяет мистер Стейси. – Никаких громов и молний, он просто не сможет совершать определенные действия.
Я слышал – нам говорили в центре, что ПЧКЛ подавляет личность и не дает реабилитанту (они любят этот термин) ослушаться указаний.
– Почему нельзя, чтобы он просто оплатил мне шины и стекло? – спрашиваю я.
– Рецидивизм! – говорит мистер Стейси, роясь в стопке бумаг. – Преступники берутся за старое. Доказано. Вот вы не можете перестать быть собой – перестать быть аутистом, так и он не перестанет быть завистливым и агрессивным. Другое дело, если эти склонности обнаружили бы в раннем возрасте, но… что уж тут… – Мистер Стейси выуживает нужную бумажку. – Это заявление. Прочитайте внимательно, внизу, где крестик, поставьте подпись и дату.
Читаю заявление, напечатанное на бланке с гербом города. Там написано, что я, Лу Арриндейл, подаю жалобу на многие вещи, которые мне и в голову не приходили. Я думал, все просто: Дон меня пугал, а потом напал. А в заявлении сказано, что я подаю жалобу на злостную порчу имущества, кражу имущества денежным эквивалентом более двухсот пятидесяти долларов, изготовление взрывчатого устройства, установку взрывчатого устройства, а также покушение на убийство с использованием взрывчатого устройства в качестве смертельного оружия.
– Я мог погибнуть от взрыва? – уточняю я. – Тут написано «смертельное оружие».
– Взрывчатка и есть смертельное оружие. Правда, он установил его криво – оно взорвалось не сразу после открытия, и вещества было немного: частично пострадали бы лицо и руки. Но в рамках закона это считается покушением.
– Я не знал, что вытащить аккумулятор и поставить вместо него «Джека в коробочке» со взрывчаткой – это нарушение сразу нескольких законов.
– Многие преступники тоже не догадываются, – говорит мистер Стейси. – Но это обычное дело. Допустим, вламывается правонарушитель в дом в отсутствие хозяев и что-то крадет. Это противоправное проникновение в помещение плюс кража.
Я бы не стал подавать жалобу на изготовление взрывчатого устройства – я же не знал, что Дон его изготавливает. Смотрю на мистера Стейси. У того явно на все есть ответ, и спорить с ним бесполезно. Кажется несправедливым подавать несколько жалоб на одно действие, но я слышал о подобных вещах. В конце еще раз перечислено все, что сделал Дон, но уже менее официальным языком: шины, лобовое стекло, кража аккумулятора стоимостью двести шестьдесят два доллара тридцать семь центов, установка взрывного устройства под капотом и вооруженное нападение на парковке. Когда все так изложено, становится очевидно, что действия Дона не случайны, он изначально хотел меня убить, а первый поступок был лишь предупреждением.
Я никак не могу поверить. Я помню, что именно он говорил и какими словами, но никак не могу понять. Дон здоровый человек. Он имел возможность разговаривать с Марджори сколько угодно – и разговаривал. Кто ему мешал с ней подружиться? Только он сам. Я не виноват, что нравлюсь ей. Не виноват, что мы встретились: я просто ходил на фехтование к Тому, Марджори тоже стала ходить, и мы познакомились.
– Все же почему… – говорю я.
– Что «почему»? – спрашивает мистер Стейси.
– Почему он так на меня сердится?
Мистер Стейси склоняет голову набок.
– Он же вам сказал. А вы мне.
– Да, но это нелогично. Марджори мне очень нравится, но она не моя девушка. Я не приглашал ее на свидание. Она не приглашала меня. Я никогда не причинял Дону вреда.
Я не говорю мистеру Стейси, что хотел бы пригласить Марджори на свидание, потому что он спросит, почему я не пригласил, а я не хочу отвечать.